«Хорошую песню написать нетрудно»

Сергей Чиграков, он же Чиж, рассказал «НВ», как создаёт свои хиты и кого из коллег-музыкантов считает гением

Лидер группы «Чиж и Ко» известен в миру своей немногословностью, его интервью часто напоминают игру в шахматы: вопрос журналиста – лаконичный до афористичности ответ музыканта. Выиграть партию не так уж легко. При этом сам Сергей не стремится стать медийной фигурой, утверждая, что своими песнями он уже ответил на многие вопросы. Однако накануне 20-летия группы, в честь которого 23 октября «Чиж и Kо» выступит в БКЗ «Октябрьский» с юбилейным концертом, корреспондент «НВ» рискнула и задала Сергею ЧИГРАКОВУ свои вопросы.

– Сергей, вас, наверное, много лет спрашивают об одном и том же… А о чём вы сами хотели бы поговорить?

– О! Сам бы я хотел молчать! (Смеётся.) В молчании – мудрость. А если бы не молчал, то играл бы музыку... По жизни меня сейчас больше всего интересует сын-первоклассник: его уроки, познание мира и так далее. Это пока важнее всего остального.

– То есть родителем быть сложнее, чем музыкантом?

– Конечно! Что такое быть музыкантом? Взял гитару да играй в своё удовольствие. А ребёнок – это большая ответственность, поэтому тут 33 раза подумаешь, прежде чем что-то сказать или сделать.

– На что ориентируетесь?

– Во-первых, на своё воспитание – а меня воспитывали строго. Во-вторых, я же всего одна половинка. Другая половинка – мама – тоже на что-то опирается в этом процессе.

– Строгость воспитания не мешала вам приносить тройки и покинуть комсомол!

– Из комсомола я вышел уже в достаточно зрелом возрасте. Меня заинтересовало, куда идут наши взносы, но никто дать мне внятного ответа не смог. Я перестал платить их. И меня исключили.

– А потом вы, такой «неблагонадёжный», работали учителем в школе. Как так?

– Пришёл из армии, работы не было, а сидеть на шее у родителей я считал ниже своего достоинства. Пошёл работать в школу учителем музыки. Но я не преподаватель, как ни крути, – не умею этого делать совершенно! Моё дело не рассказывать о музыке, а играть. Думаю, этим я приношу больше пользы, так сказать, государству. И я ушёл туда, где мог выразить себя наиболее полно, – стал работать концертмейстером с хором ветеранов. А по вечерам играл хеви-метал. Эх, золотое время! Я ветеранам аккомпанировал, иногда подсказывал что-то вместе с хормейстером. А у них учился жизни, бесценный опыт получал…

– …Который потом отражался в песнях?

– У меня в песнях всегда половина на половину: что-то придумано, что-то на самом деле было. И неохота раскрывать, где правда, а где вымысел, – так же интереснее, интрига какая-то появляется.

– В одних песнях вы безбашенный и циничный, в других – правдоруб, в третьих – тонкий лирик. В какой маске вам комфортнее всего?

– А я вот даже и не знаю. Я… не то чтобы ветреный, но всё это как-то вместе спокойно соседствует и друг другу не мешает. Вот врачи, например, они же циничны? И тем не менее они облегчают страдания и лечат людей. А цинизм – это издержки профессии.

– Вы тоже «лечите» людей?

– Не знаю, но говорили, что кому-то помогаю. Если это действительно так, то я очень рад. Хотя стараюсь даже не задумываться об этом, тем более когда что-то сочиняю.

– Почему?

– Да ну на фиг! Гордыня какая-нибудь может появиться, «зазвездиться» можно. Я критично к себе отношусь и знаю, что представляю собой. А когда говорят такие вещи – это здорово и очень приятно, у меня крылья вырастают, но… я стараюсь тут же об этом забыть.

– Кстати, о врачах и боли. Я читала в вашем «ЖЖ», что во время одного из ваших концертов Малежик написал стих, в котором была такая строка: «Блюз – это когда хорошему человеку плохо». А для вас блюз – он какой?

– Совершенно разный! И весёлый, и грустный… Кстати, Слава эту строчку «скоммуниздил». Придумано это было за тыщу лет до него, а озвучено в фильме «Перекрёсток». Так что ничего нового он не открыл. Более того, наши русские музыканты буквально через неделю сделали продолжение к этой фразе: «Блюз – это когда хорошему человеку плохо, а попса – это когда плохому человеку хорошо». Так что над этой фразой можно ещё и постебаться. А для меня, наверное, блюз – это уже не только «разное», но и… повседневное.

– Как вы думаете, сегодня проще стать популярным, чем, скажем, 20 лет назад?

– Тут многое зависит от того, что иметь в виду под словом «популярность». Если это количество «лайков» в соцсетях – тогда да. Сочинил песню, сыграл на гитаре, спел, выложил в интернет – и у тебя за день могут появиться миллионы поклонников. Но, как показывает практика, это лишь начало. Потому что, если ты действительно хочешь посвятить жизнь музыке, самое сложное будет потом – ведь сочинить хорошую песню, по правде, не так уж и трудно. Другое дело, что дальше. Если ты поставил высокую планку – будь любезен соответствовать ей, и со временем делать это будет всё сложнее и сложнее. А если ты прочно связываешь жизнь с музыкой, начинается круговерть: гастроли, гостиницы, переезды. Как следствие, ты мало времени бываешь дома и много – в дороге. И всё это достаточно сложно. А ещё ведь всякие соблазны, которым надо противостоять…

– Вам перед каким соблазном было сложнее всего устоять?

– А я как-то не особо парился по этому поводу (смеётся). Было и было – через это все проходят. Сложнее всего было, наверное, с… алкоголем.

– А сейчас?

– Сейчас я спокоен. Повзрослел просто. Да и сын же вот у меня маленький – надо держать себя в руках.

– Вы как-то говорили, что Борис Гребенщиков гений, потому что может легко написать текст к песне. А вы как пишете?

– Когда как. Если брать количество времени, затраченное на написание одной песни, то это может быть от пяти минут и до трёх лет. Бывает, написал – и сразу получилось. А бывает, высиживаешь её, мучаешься, надуваешься как индюк – и не получается. Думаешь: ну и ладно! Забрасываешь. А потом через год вдруг – ох ты ж ё-моё! Вот как надо было сделать! И всё – готово.

– А кто для вас ещё гений? И как вы определяете, кто такой гений?

– А никак не определяю – я не судья. Но взять, к примеру, Бориса Борисовича Гребенщикова: он меня «цепляет» на протяжении нескольких десятилетий. Что ни альбом – обязательно что-то яркое. И вот мне кажется, что он велик. Ещё из примеров великих людей – «Битлы». И вы мне сейчас скажете, как же возможно такое сравнение…

– Почему? Каждый вращается на своей орбите.

– Вот именно! Я, возможно, иду по проторенной дорожке, но мои «великие» велики в целом. Рахманинов, Шопен, Бородин, Чайковский… Это не то чтобы школьная программа. Потому что, когда нас заставляли слушать классическую музыку, мои мысли были заполнены «Битлами», «Роллингами» и так далее. К классике я пришёл уже позже: не скажу, что в умном, но в зрелом возрасте.

– Играете ли вы для друзей, компании близких – или сапожник без сапог?

– Да почему же, я с удовольствием. Особенно если доходит дело до застольного пения – легко! У меня и аккордеон дома есть, и гитара. Мы поём те песни, которые знают все. Но уж только не свои! Русские народные, песни советских композиторов, а если кто слова знает, можем запросто спеть и наш русский рок.

– А вам не кажется, что традиция совместного пения уходит?

– Как бы так не сказать огульно за всех… Мне кажется, это смотря где. Вот я родом из Дзержинска – маленького городка в Нижегородской области. Так там ничего не уходит! Это необходимая часть застолья: посидим, выпьем, закусим – и как-то оно само собой получается. Не то чтобы у нас: «А сейчас по плану песнопение!» Нет, всё происходит естественно. А в мегаполисах это теряется, к сожалению. Интернет, айпады всякие – как-то всё мельчает из-за этого. Но ведь это очень важная традиция! Она сближает. Можно даже перед этим разругаться, но когда все затягивают хором какую-то песню, всё сглаживается. Музыка вообще штука такая… философская.

– Мне сейчас вспомнилось, что в одном из интервью вы как-то философски говорили, что везде скучно, а в России весело.

– Да я вру всегда в интервью на самом деле…

– И сейчас врёте?

– Что вы! С вами я… сочиняю! (Смеётся.)

 

 

Беседовала Светлана Жохова. Фото Интерпресс