«Окно в Париж скоро опять откроется»
Режиссёр Юрий Мамин – о том, какими стали герои его знаменитой картины и все мы через 20 лет. А также о том, как идёт работа над фильмом «Окно в Париж – 2».
Этот, пожалуй, самый популярный и качественный фильм 1990-х смотрели тогда все. Смотрели – и смеялись. Над собой, конечно. Юрий Мамин при помощи фантастической и одновременно правдивой (так бывает) истории беспощадно показал, какими мы были. Как разом население необъятной нашей родины развернулось на 180 градусов и вместо социализма стало с тем же энтузиазмом строить капитализм. Как мы стали внушать своим детям, что теперь важны другие ценности: вместо литературы и музыки, например, менеджмент и маркетинг. Как стали учиться зарабатывать деньги – но при этом потеряли что-то по-настоящему ценное. Как завидовали тем, кому посчастливилось родиться и жить на Западе, кляня при этом и свою страну, и своё прошлое. Как готовы были тогда – любой ценой! – уехать…
И вот спустя 20 лет Юрий Мамин взялся за продолжение фильма «Окно в Париж» – с теми же героями, которые стали старше. В этом фильме он тоже планирует снять «портрет эпохи». Только уже нынешней.
– Юрий Борисович, в конце картины вы тогда поставили не точку, а большую жирную запятую. В сюжете говорится, что окно в Париж откроется вновь.
– По сюжету надо было выбрать какую-то дату – мы и выбрали. Обозначили срок в двадцать лет просто от фонаря. Я же не думал тогда, что буду снимать продолжение.
С тех пор изменилось многое. Петербург отремонтировали, подмели, почистили. Дороги построили. Включили подсветку. Всё сверкает. Теперь, конечно, сюда можно приглашать иностранцев. Мы уже и забыли, каким был Петербург в 1990-х… Город был мрачный. Грязь на улицах. Темнота.
Я помню, как однажды в квартиру вбежала, запыхавшись, моя жена и рассказала: впереди шёл парень, «опасный», как она выразилась. Она даже перешла на другую сторону улицы, чтобы с ним не пересечься. Он шёл, а потом вдруг набросился на телефонную будку, изметелил её, разбил, опрокинул и спокойно себе пошёл дальше. Я обрадовался: гениально! Именно этого эпизода мне не хватало для кульминации картины. Француженка, как мы знаем, попадает в Россию, знакомится с нашими реалиями, но мне было нужно что-то такое… необъяснимое. Ирреальное. И этот эпизод встал на своё место.
– А кстати, вспомните, как на самом деле происходило перемещение актрисы Аньес Сораль в Петербург, – это было для неё шоком?
– Ещё каким! Но это помогло ей в работе над ролью. В первый съёмочный день у неё сразу была очень сложная сцена – там, где она оказывается за решёткой, видит своего избавителя, рыдает, руки ему целует. Мы снимали в 27-м отделении милиции, на улице Крылова. Ани приехала и стала вести себя довольно скандально: она была раздражена, ей всё не нравилось. То и дело она спрашивала с вызовом: «А где это? А почему мне то не прислали?» А я приехал на съёмочную площадку чуть раньше, зашёл в единственный туалет на втором этаже и обомлел. Смыв не работал. И там плавало такое... впрочем, это не для печати. А тут она со своими капризами. И вот Ани спрашивает с напряжением: «Где тут туалет?» Делать нечего, я говорю переводчице: «Проводи её на второй этаж». А сам думаю: ну, будет буря... Но Ани спускается побледневшая – и очень спокойная. «Давайте работать, – говорит, – я готова». И мы начали.
Всё сыграла прекрасно, и я ей сказал, что мне понравилось всё, что она сделала. Я потом понял природу её поведения: оно было связано с волнением и неуверенностью. Она нервничала, потому что не могла войти в обстоятельства.
– А вас Париж тогда тоже шокировал? В 1990-е годы для всех нас путешествие в любую страну было примерно как на другую планету.
– Конечно, шокировал, но с другой стороны. Оказалось, что в Париже снимать кино гораздо легче, чем здесь. Там дисциплинированная группа, а я к такому не привык. Здесь едешь на площадку и думаешь: всё что угодно может случиться – приедет кто-то из правительства, перекроют все улицы. Или транспорт не тот дадут, какой нужен. Или осветитель заболеет. Или артист напьётся... Каждый день как на вулкане. А там я приезжал на съёмку – всё готово, всё как надо. И я потребовал снимать не два объекта в день, а три. Второй режиссёр, представитель французской стороны, сказал, что у них так не делают. Я настаивал. А он кричал, что к сталинским методам работы не привык. Сталиным меня прозвал... Но тут случился банкет по поводу начала работы, и мне продюсер посоветовал произнести за него тост. Мне не жалко. Я такой панегирик ему выдал! И мы успели снять в Париже всё, что я задумал.
– Если вам Париж понравился, то почему вы его тоже показали, скажем так, с несколько неприглядной стороны? И классическую музыку там играют без штанов, и педофилы на каждом углу, и разговоры у французов не о вечном, а о жратве...
– Этот фильм – фантасмагория. В нём всё преувеличено, такой жанр. Меня, кстати, французский продюсер просил убрать эти вещи. Оберегал честь страны, так же как и наши квасные патриоты. «Нет, – сказал я. – Мы что, в одни ворота будем играть?» Он вынужден был подчиниться.
– Да, родину вы тоже не пощадили. Мне кажется, вы всё же сгустили краски.
– Нисколько. Меня обвиняли в отсутствии патриотизма, в искажении действительности. Люди не хотят видеть правду! Это аберрация сознания. Люди думают, что происходило в реальности то, что они прочитали в газетах или видели в кино.
– Недаром такое – пропагандистское – кино считалось важнейшим из искусств: можно заставить людей поверить в то, чего не было.
– Именно. Поэтому те фильмы, в которых отображалась реальность, такие как, например, «Двадцать дней без войны» Алексея Германа, не принимались и лежали на полке.
– «Вы родились в неудачное время. В несчастной, разорённой стране, – говорит в фильме учитель музыки Чижов своим ученикам. – Но это же ваша страна! Неужели же вы не можете сделать её лучше?» И вот эти дети выросли. Какими?
– В картине рассказывается о том, как один из нас – усреднённый петербуржец образца середины девяностых – вышел на рандеву с Европой, и выяснилось, что в своей несчастной стране он оставаться не хочет. А там – не может! Сегодня совершенно другая ситуация. Сегодня он и там не хочет! Новое поколение вступило в жизнь – они гораздо менее романтичны и гораздо более материальны. Их потребности несоизмеримо больше. Они оснащены всеми современными гаджетами, они пользуются всеми плодами информационной революции. Но разве они стали умнее? Знаете, за эти двадцать лет выросло целое поколение людей, которое не умеет читать! Они перестали быть любопытными. У них нет того, что когда-то называлось «жаждой знаний». Мои студенты (не все) хотят быть режиссёрами, но придумать ничего не могут. Для них придумать что-то – непосильная проблема. Я называю это так: мускулы воображения атрофированы. Почему? Потому что не читают. А только литература развивает воображение, только книги.
– Не кино?
– Нет. Кино даёт готовые формулы. Но это поколение предпочитает кино книгам. Смотрят блокбастеры и жуют попкорн. Это для них, не повзрослевших, не поумневших, режиссёры снимают сейчас столько белиберды. Понимаете, человечество в своей истории всё время усложнялось. Люди создавали всё более сложную литературу, искусство, философию; человечество стало понимать многие вещи, которые были недоступны средневековому уму. На каком-то этапе, нам уже современном, произошёл сбой. И вполне можно говорить сейчас о деградации общества. Перспектива развития потерялась.
– И эти мрачные вещи говорит человек, снявший такое смешное кино! Знаете, всё-таки хочется думать, что за эти двадцать лет не только Петербург стал лучше – мы тоже. Всё-таки мы посмотрели мир, учим языки, стали мудрее. По-другому стали оценивать себя и свою страну.
– Нет. Понимаете, мудрость – это знак человека, который имеет отношение к культуре. Культура – это память. О чём угодно. О приготовлении пищи, о том, как носить костюмы, о том, как ухаживать за девушкой. Память о книгах и музыке. Память об истории своей страны и других стран. Я был на Международном фестивале авторского кино в марокканском Рабате. Идём по древнему городу, а люди, и женщины, и мужчины, не стесняются публично справлять малую нужду возле каменной стены древнего города. Запах ужасающий, жарко, но… что поделать? Культура страны вот такая. Я об этом вспоминаю, когда думаю, что происходит с нашим кинематографом. Успешными становятся такие фильмы, как, например, «Яйца судьбы», где люди измазываются в экскрементах, падают, кривляются, и это кажется создателям фильма смешным. Но когда человеку показывают, что он свинья, что тут смешного? Но зрители смеются – такая аудитория у этого фильма.
Школьником впервые я увидел американский цирк. Между номерами публику занимали клоуны и бесконечно били друг друга и по щекам, и по задницам, очень звонко. А зал сидел, смотрел на это и молчал. В этой тишине раздавались только звуки пощёчин. Я хорошо запомнил это чувство – мне было неловко, неудобно. И всем остальным тоже.
– Они, наверное, решили – вот ведь какая странная публика в СССР, без чувства юмора…
– Несмотря на то что надавали в тот день пощёчин в два раза больше, чем обычно... А сейчас и у нас смеялись бы, наверное.
– «Окно в Париж – 2» – это будет комедия?
– Конечно.
– Не боитесь, что продолжение обычно бывает хуже первого фильма?
– Конечно, такое бывает, и часто. Но это происходит, когда создатели картины хотят эксплуатировать свой успех. Я же ставлю перед собой другую задачу: я опять хочу снять портрет эпохи.
– В двух словах расскажите, что произойдёт с героями через двадцать лет.
– Дети, теперь они уже взрослые, состоявшиеся люди, приходят к своему учителю и говорят: «Окно открывается». Все они вновь хотят чудесным образом оказаться в Париже. И оказываются. Но этот чудесный город из их детства уже не тот. Николь выйдет замуж за музыканта, того самого, кого играл Андрей Ургант, и отношения у них будут примерно такие, как у четы Гороховых. У них растёт дочка, которая через мистическое окно сбегает в Петербург... В Париже и Петербурге с нашими героями будут происходить разные весёлые приключения. Смысл в том, что город мечты есть у каждого из нас. Где он? Можно ли его построить здесь? Ту землю обетованную, о которой мы все мечтаем?
– На какой стадии сейчас ваш проект?
– На стадии сбора денег путём краудфандинга. Мы не получили государственной поддержки и пытаемся запуститься самостоятельно. Каждый, кто хочет поучаствовать в проекте, может зайти на сайт www.boomstarter.com, там есть вся информация. Мне хотелось бы, чтобы это был по-настоящему народный проект. Если каждый из тех, кому нравился наш фильм, даст хотя бы по 50 рублей, окно в Париж откроется вновь.
