«Я созерцал лесистые края…»

В местах ссылки Иосифа Бродского сегодня музейный бум

Сегодня поклонники Бродского тратят бешеные деньги на поездку в Венецию – место последнего пристанища поэта – или в Нью-Йорк, где он прожил 17 лет. И мало кто знает, что в Архангельской области, в Коноше и деревне Норинская, – целая россыпь музеев, посвящённых памяти знаменитого ссыльного, и они множатся, пополняясь новыми экспонатами, ведь здесь до сих пор находят вещи, принадлежавшие поэту. К 75-летию поэта откроют ещё один музей, шестой. Это изба, в которой жил Бродский во время ссылки, его творческая лаборатория, которую только что отреставрировали опытные мастера по всем правилам северной архитектуры. Куратором проекта стал друг Иосифа Бродского архитектор, писатель Михаил Мильчик. В этой избе поэт написал около 180 шедевров (среди них знаменитые «Мой народ», «В деревне Бог живёт не по углам…»)… И нашлись ведь меценаты! И губернатор Архангельской области Игорь Орлов поддержал проект, ведь он будет привлекать больше туристов. А сколько северян-энтузиастов бережно хранят память о поэте и в Коноше, и в Норинской! Люди здесь и вправду особенные, «колоссально добрые», как писал поэт.

Музеи не для денег, а для души

Посёлок Коноша Архангельской области вырос на железнодорожном узле Северной железной дороги в 10 часах езды от Архангельска, 13 часах от Москвы и 16 часах от Санкт-Петербурга... Глушь! Но именно здесь концентрация музеев, посвящённых поэту, зашкаливает, хотя прожил он тут всего 1,5 года (с 25 марта 1964-го по 4 сентября 1965-го, пятилетний срок ссылки ему скостили). Судите сами: в самой Коноше – три музея! В деревне Норинская, до которой от Коноши ехать меньше часа (24 км), – два музея и реставрируется ещё один. Здесь многие озабочены сохранением наследия Иосифа Бродского – от губернатора Архангельской области Игоря Орлова до простого служащего.

Так, в Коноше книголюбы супруги Распоповы, Александр и Тамара, создали собственный частный музейчик. Под витрины с уникальными коллекциями книг Бродского и о Бродском, фотографиями они выкупили деревенский дом. И это совсем небогатые люди, обычные служащие. Александр – лесник по профессии, теперь предприниматель. Книги Бродского начал собирать ещё его отец, сотрудник райкома партии. Он как-то подвозил ссыльного до Коноши. Они разговорились. И разговор ему запомнился. Много, говорит, здесь тунеядцев было, а этот – самый необычный, поэт. Коллекционировать книги Бродского он начал в 90-х, когда их начали печатать в России. Супруги Распоповы ведут обширную переписку с любителями, знатоками Бродского по всему миру. Теперь любой заболевший его стихами может найти приют и ночлег в их доме. Здесь бывали друзья Бродского – пили чай, вспоминали. Собираются приехать и родственники поэта. Дохода музей не приносит.

– Это для души. Вещи мы не собираем, главное – книги, – говорит Александр.

А ещё марки с профилем Бродского – американская из серии «Поэты ХХ века» (изображает 10 выдающихся американских поэтов, в их числе Бишоп, Платт, Брукс и другие) и, представьте себе, скоро выйдет никарагуанская. А в России, на родине, не то что марки, даже памятника нобелевскому лауреату нет, за исключением странной головы на чемодане, недавно возникшей во дворе филфака Университета в Петербурге. По сравнению с ней памятник, сделанный руками Александра Распопова в Коноше, выглядит куда достойнее. Во дворе своего дома он поставил чугунную скамейку с силуэтом любимого поэтом города Нью-Йорка, на которой можно посидеть рядом с воображаемым Бродским.

Другой частный музейчик, правда, уже в Норинской, создали супруги Мальцевы, Анатолий и Елена, составив картину того, где и как Бродский провёл первые две деревенские недели.

А в Коноше в краеведческом музее энтузиасты-музейщики воссоздали по фотографии рабочий уголок Бродского в деревне. Прежде всего обращают на себя внимание фотографии местных жителей, сделанные поэтом. Такие хорошие лица… Антураж кабинета создаёт стол у окна, на нём керосиновая лампа, приёмник «Спидола», фотоаппарат ФЭД, телефон того времени, фуфайка – такая же, как на известной фотографии Бродского из ссылки, – красный вязаный шарф – такой же, как подарок Ахматовой. Есть здесь и вещи, к которым прикасался поэт: печатная машинка, сахарница, чайный сервиз.

До сих пор находят вещи Бродского

Недавно в деревне Норинской в подвале зимней избы Пестеревых, где жил Бродский, при реставрации были найдены крышка от посылочного ящика, на которой рукой отца поэта написан адрес сына, икона, на которой лики от времени стёрлись, фотобачок – приспособление для проявки фотографий. Эти вещи сейчас в реставрации. А ещё случайно нашёлся самовар Пестеревых, из которого Бродский пил чай. Его владелец откликнулся на объявление о покупке самовара, помещённое в газете «Коношский курьер». Искали самый обычный самовар для чаепитий во время праздников у дома Бродского. И находка превзошла ожидания.

В марте будущего года в деревне откроется музей. Дом был выкуплен у дальней родственницы Пестеревых. По оценке специалистов, ему грозило полное разрушение уже через несколько месяцев. Но успели отреставрировать! Помогли меценаты: средства выделил устьянский лесопромышленник Владимир Буторин, председатель совета директоров банковской группы «Альфа-Банк» Пётр Авен, представитель наблюдательного совета консорциума «Альфа Групп» Герман Хан, а также бизнесмен Леонид Струнин. Взамен сгнивших брёвен реставраторы по всей округе искали крепкие брёвна того же времени и размера. Так что уникальный самобытный стиль деревянной северной архитектуры сохранить удалось. 

Когда-то деревня была богатейшей в уезде и насчитывала около тридцати домов. Здесь были пекарня, чайная, кузница, фермы, сепаратор, магазин, клуб, школа. Сейчас ничего этого нет, совхоза «Даниловский» тоже нет, а по переписи остался один житель. И только имя Бродского привлекает сюда редких туристов.

Вот что писал о Норинской Иосиф Александрович: «…эта деревенька дала мне нечто, за что я всегда буду благодарен КГБ, поскольку, когда в шесть часов утра идёшь по полю на работу, и встаёт солнце, и на дворе зима, осень или весна, начинаешь понимать, что в то же самое время половина жителей моей страны, половина народа делает то же самое... Для меня это был огромный опыт, который в какой-то мере спас меня от судьбы городского парня».

Но какова цена этого опыта?

«Он был пацаном с авантюрными замашками…»

Так отзывался о Бродском его друг и ангел-хранитель Владимир Черномордик, вспоминая совместные годы, проведённые с ссыльным ленинградцем. Было в молодом поэте непонятное окружающим бесстрашие. Он верил в своё предназначение, в высшие силы, и Бог хранил его. Он мог избежать ареста, мог отсидеться в Москве. Но помчался в Ленинград. Он ехал к возлюбленной Марине Басмановой, чтобы разобраться в любовном треугольнике, ехал, по сути, в тюрьму. «Тебя там арестуют», – сказал Евгений Рейн, когда Бродский занимал у него 20 рублей на билет. «Я должен поехать. Нельзя уклоняться от своей судьбы… иначе и она от меня уклонится», – ответил поэт. На второй день после ареста у него случился сердечный приступ. Его приговорили к максимально возможному сроку по указу о тунеядстве – пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. С диагнозом «порок сердца» это было убийственно. Но Бог посылал ему ангелов-хранителей. Ведь оказался он в Норинской чудом. Его вполне могли сослать на лесоповал, где после инфаркта он бы не выжил. Если бы не дельный совет начальника милиции Бориса Одинцова выбрать себе деревеньку и работать там спокойненько, возможно, мир не узнал бы нобелевского лауреата Иосифа Бродского. Название деревни Норинская ему приглянулось. Оно было созвучно фамилии первой жены его друга Евгения Рейна. Её звали Галина Наринская. И это совпадение оказалось счастливым. Норинская углубила его знания о природе людей, обогатился его поэтический язык. Там он встретил своих ангелов-хранителей. 

С Владимиром Черномордиком они познакомились в местной библиотеке посёлка Коноши.

– Парень рыжеватый и в джинсах тщетно пытался записаться в библиотеку. Меня в библиотеке уже хорошо знали, и вопрос решили… Вообще меня применительно к Иосифу волновал один вопрос: чтобы он тут дуба не дал. С сердцем у него скверно было. Кроме того, при всём его таланте он был пацаном с авантюрными замашками, что в его положении было чревато, – вспоминает своё знакомство с Бродским Черномордик.

Теперь по иронии судьбы библиотека, куда не принимали Бродского, носит его имя и в ней есть уголок поэта, где собраны его стихи, фотографии, проигрыватель. Ежегодно издаются книги, диски, фильмы, посвящённые поэту, устраиваются конкурсы, спектакли с чтением его стихов. Благодаря имени нобелевского лауреата жизнь здесь кипит. А тогда он был просто ссыльный паренёк, бедолага-тунеядец, отторгнутый системой и вызывавший подозрение. Черномордик как мог опекал своего младшего товарища, со стихами которого был знаком заочно. Мать Иосифа Мария Моисеевна специально приехала в ссылку, чтобы получить у врачей справку о его пороке сердца и освободить Иосифа от тяжёлой работы. Черномордик помог ему устроиться на работу в комбинат бытового обслуживания разъездным фотографом. Ходатайствовал об освобождении Бродского из КПЗ, куда его посадили на 15 суток за опоздание из отпуска накануне 25-летия. 

Но главное, что благодаря ему впервые в России в коношской районной газете «Призыв» (ныне «Коношский курьер») были опубликованы взрослые стихи Бродского «Осеннее», «Тракторы на рассвете…». Главный редактор Серафима Ерёмина сказала, что примет его стихи, ведь ничего крамольного в них нет. Но газета была органом райкома КПСС, получить разрешение на публикацию в редакции было недостаточно. В райкоме договаривался Черномордик.

Так что в конце концов любовная неудача, арест и ссылка стали его поэтической удачей, а жизнь в Норинской – его Болдинской осенью, где он приобщился к деревенскому труду, узнал жизнь других людей и вышел на новую поэтическую высоту.

«А. Буров – тракторист – и я…»

«…сельскохозяйственный рабочий Бродский, мы сеяли озимые – шесть га. Я созерцал лесистые края...» – с гордостью пишет Бродский о своём трудовом опыте в стихотворении «Трактористы». Говорят, он так любовался «лесистыми краями», что воспетый им Буров (на самом деле Булов Александр Кузьмич, к которому Бродский был приставлен напарником-прицепщиком) жаловался: мол, толку от такого работника мало. Сам же Бродский вспоминал об этом времени с благодарностью: «Те два года, которые я провёл в деревне, – самое лучшее время моей жизни. Я работал тогда больше, чем когда бы то ни было…»

Первые две недели ссылки он прожил в доме телятницы Таисии Ивановны Пестеревой. Его срубил в XIX веке её прадед. Она выделила ссыльному маленькую комнату, в единственное окно которой были видны избы напротив, за ними луг и тёмная полоса леса. Сейчас здесь частный музей Мальцевых.

– Бродский рубил жерди, чистил хлев, работал в поле в посевную, убирал с полей камни, лопатил зерно… Работал какое-то время сторожем, а также выгонял телят на пастбище. Часто телята разбегались в разные стороны, пока Бродский ел малину. Таисия Ивановна помогала ему загнать их, – вспоминают местные жители.

А вот что рассказала сотрудникам музея Бродского сама Таисия Ивановна, пока была жива:

– Послал его бригадир жердья для огорожки секти, топор ему навострили. А он секти-то не умеет, задыхается, и все ладони в волдырях. Дак бригадир Лазарев Борис Игнатьевич стал Иосифа на лёгкую работу ставить.

Этот северный говорок, эти словечки – «отродясь», «гати», «поди», «ладить» – только украсили стихи.

Потом он поселился в зимовке, оклеенной старыми газетами, у других Пестеревых – совхозного бригадира Константина Борисовича и Афанасии Михайловны. Обстановка спартанская: убитый быт, удобства во дворе… Поэтому и говорили в деревне «сходить до ветру», что означает «сходить в уборную», что логично при ледяном ветре да морозе в 40 градусов. Но зато своё пространство, своя творческая лаборатория! Можно ли было об этом мечтать в коммунальном Ленинграде?! Он никого из местных жителей в своё жилище не пускал, даже местную почтальоншу. Письма забирал сам. Только друзья Евгений Рейн, Анатолий Найман и другие приезжали к нему и жили в доме. Приезжала и его возлюбленная Марина Басманова. Она подружилась с одной из дочек местной почтальонши, матери пятерых детей. Басманова говорила ей, что Бродский человек талантливый, но сложный и её родители против их брака.

Поэт всегда тепло вспоминал местных жителей:

Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли,

а как жив, то пьяный сидит в подвале

либо ладит из спинки нашей кровати что-то,

говорят, калитку, не то ворота.

По легенде, Бродский посадил у дома Пестеревых берёзку и черёмуху, помогал бабе Насте с огородом. А уезжая, пообещал, что приедет выкапывать картошку. Но не приехал.

В этом году за него это сделал губернатор Архангельской области Игорь Орлов вместе с гостями, влюблёнными в стихи Бродского. Их читали все желающие со сцены, а выкопанную картошку запекли на костре. А ещё второй год подряд здесь высаживают берёзы. Скоро здесь будет шуметь роща. И берёза газеты «Невское время», посаженная автором статьи, здесь тоже растёт.

Лидия Березнякова