«Движущая сила моей жизни – лень»
Семён Альтов если о чём-то и жалеет в своей жизни, то лишь о том, что поздно познакомился с Аркадием Райкиным
Все знают Семёна Альтова как мастера миниатюр. Что и говорить, в этом смысле Бог его точно поцеловал. Но мало кто знает, что Альтов мог стать театральным комедиографом. Во всяком случае, все предпосылки к этому были, начиная с работы худруком в питерском Доме актёра, написания диалогов для фильма-оперетты Александра Белинского «Перикола» и заканчивая работой с Аркадием Райкиным. В наступившем году Семён Альтов вновь попробует себя на драматургическом поприще. Что доказывает – креативному человеку возраст не помеха. А между тем петербургскому писателю 17 января исполнится 70 лет! Невероятно, но факт…
– Семён Теодорович, как вы планируете отмечать юбилей?
– Поскольку не люблю связанную с юбилеями помпезность, с удовольствием сбежал бы куда-нибудь. Но близкие настояли, чтобы я отметил эту круглую, вполне серьёзную дату. Хотя, вспоминая 80-летнего Ширвиндта на его юбилее, подтянутого, красивого, бодрого, я не унываю по поводу своих каких-то 70 лет. 30 января вечер в БКЗ. Придут питерские друзья – Людмила Сенчина, Михаил Боярский, Юрий Гальцев, театр Hand Made.
– К юбилею вы традиционно выпускаете книгу.
– На этот раз выйдет «избранное», с оформлением петербургского художника Анатолия Белкина. Он же написал прекрасное предисловие, что мне было приятно, у Толи хороший вкус. Тёплые слова у Александра Калягина. Мне кажется, в книге есть что-то обнадёживающее. Так что надеюсь, она пригодится людям в наше мрачноватое время.
– В юбилейный год вы выступите в непривычном имидже драматурга. Я имею в виду вашу работу над либретто к оперетте Штрауса…
– Мне позвонил директор театра Юрий Шварцкопф и рассказал, что есть идея поставить оперетту Штрауса-сына «Венская кровь», которая у нас никогда не шла. Но проблема в том, что либретто старомодно, и мне предложили написать современный вариант.
– В своё время вы сочинили историю, которая легла в основу последнего спектакля Аркадия Райкина «Мир дому твоему». Вообще, как случилась встреча?
– Давным-давно я через кого-то передал свои тексты Аркадию Исааковичу и стал ждать, когда он мне позвонит. В итоге я потерял пять лет. Нормальный способ вхождения в контакт с большим артистом, когда ты не даёшь ему о себе забыть: приходишь домой, звонишь, находишься рядом, постоянно предлагаешь себя. Я этого делать не умел. И не научился. В результате лишь спустя несколько лет состоялась наша встреча. Это произошло в питерском Доме актёра, на юбилее Райкина. Я написал поздравление, прочитал, все смеялись, но самое главное – Аркадий Исаакович взял за локоток и прошептал: «Сенечка, зайдите ко мне». Если я о чём-то жалею в своей жизни, то только лишь о том, что мы поздно встретились. Хотя, с другой стороны, всё равно удача, что это случилось и мне выпало счастье видеть вблизи великого актёра.
– После этого опыта никогда не возникало желания перейти к драматургии?
– Это желание мерцает, как северное сияние. Однажды в Ленинграде гастролировал Московский театр сатиры. Звонит Ширвиндт: «Приходи». Прихожу в гостиницу. Халат, трубка, молодой Ширвиндт, который заявляет: «Хватит заниматься фигнёй, пора писать пьесу». Если Ширвиндт сказал «пора», значит, пора! Через полтора года титанического труда я пьесу забросил. А если бы я её сжёг по примеру Николая Васильевича Гоголя, то этой пьесой можно было бы отапливать дом целую зиму.
Игорь Петрович Владимиров (худрук Театра им. Ленсовета с 1960 по 1999 г. – Прим. ред.) предлагал написать для театра. И почти дошли до репетиций. Но не произошло. Таких попыток было несколько. Людям от театра казалось, если я смешное пишу, то от меня можно получить и комедию. Не на того напали, как говорится!
Я и сам время от времени пробую писать что-то крупное, скорее для себя, чем «на публику». Как-то с Ларисой в Англии были на мюзикле Mamma Mia! Это было потрясающее зрелище. И мне пришло тогда в голову: почему бы не написать некую историю, под которую по принципу Mamma Mia! можно было бы подобрать музыкальные хиты. Так сочинилась история про музыкантов, коротающих свой век в психушке и страдающих манией величия. Когда им предлагают выйти на свободу, они отказываются, решив, что лучше стать гениальным музыкантом в дурдоме, чем быть продавцом пластинок на воле. Не произошло…
Сейчас у меня ещё одна идея возникла. Их даже две! Что может быть приятнее, чем попытка заняться не своим делом!
– Семён Теодорович, вы два года прожили в Москве, когда работали с Аркадием Райкиным над спектаклем «Мир дому твоему». Неужели даже тогда не было искушения остаться в столице?
– Нет. Движущая сила моей жизни – лень. А с этим нечего делать в Москве. Но лень, может быть, меня и выручила. Потому что наверняка в Москве я бы тусовался больше, на экране мелькал чаще, зарабатывал больше, но сделал бы наверняка меньше.
– И вы не нуждаетесь в общении с другими людьми, чтобы узнать, открыть что-то новое?
– Мне интереснее придумать, чем что-то узнать. Мне достаточно того, что я успеваю подметить в реальном мире. Как парикмахер первым делом видит, как человек подстрижен, как женщина сразу подмечает в других дамах плохой макияж, я в окружающем вижу парадоксальное, а значит, смешное. Главное, чтобы был толчок, а дальше я начинаю выдумывать. Творчество – это враньё, облечённое в художественную форму.
Не так давно был на свадьбе одного знакомого, достаточно состоятельного человека. Красоты парка Павловска, шампанское, наряды. Под музыку Баха скачет свадебная кавалькада. А рядом с лошадьми тем же аллюром пристроилась местная дворняга. Прошли молодые, гости сыпанули на них дождь розовых лепестков, что-то перепало собаке. И я додумал сюжет: «…Дворняга прослезилась. Кипятком крутым – было! Поленом – было! Но чтобы вот так! Лепестками! Не знаю, как молодым, дворняге эту свадьбу не забыть никогда…»
– Семён Теодорович, суть ваших миниатюр сводится к одному: человек слаб, но простим его.
– Да, так и есть. Появились мобильники, но внутри человека – ничего нового. Те же первобытные схемы. И дьявольского там куда больше, чем божественного. И потому человек падок на всё лёгкое и гадкое. Помню, когда мне было лет 15–16, нас водили на какой-то завод. Там все мальчишки, и я в том числе, спёрли какие-то маленькие блестящие детальки. Зачем?! Но глаза горели от счастья! Что за дикая потребность людей: взять то, что плохо лежит? Даже если и хорошо лежит.
– Но всё-таки прощаете людей?
– Кажется, Армен Борисович Джигарханян рассказывал, что, когда ему кто-то сделал гадость, он сказал: «Простим его». Мне это близко.
– Что ещё вы поняли про себя и про жизнь вообще?
– Во-первых, я понял, что ничего за эти долгие годы так и не понял. Ни в жизни. Ни в людях. Ни в чём. Наверное, для творческого человека это нормальное состояние. Отсюда попытки что-то объяснить самому себе прежде всего.
Мне кажется, я додумался, почему с годами время течёт быстрее. Когда мы маленькие, ящички нашей памяти пусты. И всё, что мы делаем первый раз, особо значимо. Я до сих пор помню, как в возрасте пяти лет впервые сам завязал шнурки. «Дядя Толя, я завязал шнурки», – кричал я в восторге. И это навсегда отразилось печатными буквами в памяти. Но постепенно с годами переходим на автопилот – перестаём замечать, как завязали шнурки, как чистили зубы, как провели ночь с женщиной… Идёт повтор кадра. И в памяти поэтому ничего не откладывается… Как сказал Мандельштам: «Всё было встарь, всё повторится снова, и сладок нам лишь узнаванья миг!» Отсюда ощущение, что с годами время летит всё быстрей и быстрей, – просто нашей памяти не за что зацепиться…
– И что же делать?
– Наполнять жизнь впечатлениями. Мне повезло, благодаря Ларисе я посмотрел мир – ей всё интересно, и она тащит меня за собой. Недавно ездили на круизном лайнере – три тысячи пассажиров, танцплощадки, бассейны, магазины, короче, город на воде. Среди путешествующих очень много пожилых, будем откровенны, нашего с Ларой возраста. Англичане, немцы, японцы, причём не миллионеры, – водители машин, преподаватели, медсестры на пенсии. Мы с завистью смотрели, как они вечером, надев вечерние платья и смокинги, танцуют, поют, играют в карты, сидят в барах…
– Такой старости поневоле позавидуешь.
– Конечно. На корабле плыла пара инвалидов на колясках. Один особенно лихой – он не только танцевал, сидя в коляске, но на пешеходном переходе, кажется в Глазго, когда все стояли на красный свет, он на своей самоходке рванул через дорогу! Это ощущение равного присутствия всех людей в жизни поразительно!
– Но вы же понимаете недоступность вашего лайнера нашим пенсионерам и инвалидам…
– К сожалению, да. Хотя степень развития общества, как говорят, определяется отношением к детям и старикам.
Ну и наконец, что я понял: самое важное – дети. Когда говорят: «В мире всё так скверно, зачем рожать детей?» – это ошибочная позиция. Да, несовершенен мир, несовершенен сам человек. Так, наверное, и задумано. Но помните: жизнь – это чудо! А жизнь в нашей стране – необыкновенное чудо!
Беседовала Елена Боброва. Фото Интерпресс
