«У него в сутках было больше, чем 24 часа!..»
Екатерина Толубеева рассказала «НВ» о своём знаменитом муже, актёре, народном артисте России Андрее Толубееве, которому исполнилось бы 70 лет
Он родился в актёрской семье: отец – народный артист СССР, Герой Социалистического Труда Юрий Толубеев, мать – Тамара Алёшина (старший лейтенант Маша Светлова из легендарного кинофильма времён Великой Отечественной «Небесный тихоход»). Родители (отец – однозначно) были против того, чтобы сын пошёл по их стопам. Да юный Андрей, собственно, и не собирался. Он мечтал стать космонавтом. Но, когда выяснилось, что по состоянию здоровья мечта не сможет осуществиться, поступил в Военно-медицинскую академию, по окончании которой какое-то время служил в воинской части, а затем вернулся на кафедру космической медицины, чтобы заниматься наукой. Но, как говорится, от судьбы не уйдёшь. Учёбу в ВМА совмещал с занятиями и игрой в Университетском театре, а демобилизовавшись, поступил в Театральный институт (ЛГИТМиК), окончил его. На показах приглянулся выдающемуся режиссёру Георгию Товстоногову и был приглашён в Большой драматический театр, где и служил до конца дней своих. А ещё Андрей Толубеев снимался в кино и телефильмах, работал на телевидении, озвучивал «мультики», занимался литературным творчеством…
– Екатерина Дмитриевна, один актёр сказал мне однажды, что не может быть счастливой семья, если жена – актриса, а муж, предположим, шофёр или слесарь. Мол, супруги должны заниматься одним делом. А от других приходилось слышать: если оба артисты, появляется зависть, начинается соревнование. А не дай бог, говорили мне, если они ещё и работают в одном театре…
– В нашем с Андрюшей случае то, что мы оба артисты, хорошо. У нас не было ни зависти, ни соревновательности. Что же касается того, что мы работали в одном театре, – тоже хорошо: чаще виделись.
– При поступлении в театральный институт наверняка у вас были, если и не мечты о славе, то актёрские амбиции…
– Я девушка из деревни. Когда в детстве корову на пастбище гнала, какие только монологи вслух не читала! Я была первой народной артисткой мира! А потом всё было как у большинства выпускников театральных вузов: очарование, разочарование, муки творчества, радости успеха…
– А рядом был муж, у которого тоже «очарование, разочарование, муки творчества», что не может не сказываться на отношениях в семье…
– Муж – это счастье. Андрей для меня – самый главный человек в жизни. Дети – это дети. Муж и дети – понятия, которые ни смешивать, ни сравнивать нельзя. С Андрюшей у нас было взаимопонимание с полувзгляда, с полуслова. Вошёл – видишь: не в духе, отойди тихонько в сторонку. Захочет – сам расскажет. Не сразу, так потом. Андрюша поздно всегда приходил: театр, кино, общественная работа… Он постоянно уезжал – на гастроли, на съёмки. Уезжал – приезжал, уезжал – приезжал. Встречаешь: «О, Господи, наконец-то дома!» День-два – и снова собирает чемодан. Снова – «О, Господи!..» Вдруг (был такой непродолжительный период) поездки прекратились. И я однажды даже грешным делом подумала: что ж его так много-то?! Я привыкла жить в режиме постоянного ожидания.
– Романтические отношения остались в прошлом?
– Нет, что вы! Мы любили устраивать себе праздники; дома – ужины при свечах. По чуть-чуть нальём, Андрей предлагает: «Давай выпьем за Монферрана! Представляешь, никто в целом мире, кроме нас с тобой, за него сейчас не пьёт!» Часто звонил из театра: приходи к концу спектакля. Дети: «Мама, ты куда?» – «Я к папе на свидание». И как юная девушка, бежала на встречу с любимым.
– И так всю жизнь?
– Да-да!
– Прибегаете, а Андрей Юрьевич ждёт с цветами – теми, что зрители подарили…
– Андрей всегда отдавал цветы актрисам, с которыми играл спектакль.
– У него находилось время на дочерей?
– Меньше, чем хотелось бы. Он говорил: «Катя, девочки же видят, как много мы работаем, как живём. Я думаю, это лучший пример».
– Мне трудно представить, как при двух маленьких девочках и вы, и он учили роли…
– Я не видела, как Андрей учит текст. Знаю только, что он печатал, разрезал листы на маленькие карточки, главное выделял красным. Если на предпремьерных репетициях понимал, что что-то забывает, это «что-то» крупно писал на обороте карточки. Не поверите, но я не знаю, как он работал над ролью. Может, по дороге в театр? В гримёрке? Не припомню такого: не мешать, я учу роль! Это я могла в уголок забиться и учить.
– А просьбы что-то подсказать случались?
– После генеральных репетиций, на которые я ходила, сама что-то подсказывала. Андрюша прислушивался.
– А он вам подсказывал, вы прислушивались?
– Андрей не считал возможным вмешиваться в «чужую кухню», подсказывать, тем более диктовать. Разве что учил: если приглашаешь кого-то на спектакль, никогда не спрашивай, понравился или нет. И правильно. Потому что человеку иногда приходится лукавить, а пользы от этого никому и никакой. Всегда сам понимаешь, что получилось, что и почему не получилось.
– Я знаю: Андрей Юрьевич был человеком неравнодушным, близко принимающим к сердцу чужие беды и проблемы…
– Телефон у нас звонил каждые десять минут! На Андрюшином плане-репертуаре (он его называл простыночкой) свободного места не оставалось. Записи делал второпях, мелким почерком. Потом нервничал: «Кать, что здесь написано? И в очках не могу разобрать! Мне куда-то надо бежать к 9.45, а я не помню куда!» Разбирались, вспоминал и – бегом, бегом! Я и доныне не понимаю, как он всё успевал. У него в сутках было больше, чем 24 часа!
– Екатерина Дмитриевна, я свидетель того, как Андрей Толубеев взволнованно протестовал, когда из здания Городской думы выселяли Фонд культуры…
– Меня часто журналисты просят назвать самое главное Андрюшино качество, и я говорю: неравнодушие. К тому же он не умел отказывать, когда знал, что может помочь. Его позиция: если не я, то кто? Андрей Толубеев был гражданином. Он был человеком дела. Дела и чести. Каждого человека воспринимал… как человека, кем бы тот ни был в профессиональном или должностном отношении. В Андрее не было дурной актёрской фанаберии. Выходил из парадной – с дворниками здоровался первый. Проходя мимо Мариинского дворца, здоровался с милиционерами. Даже когда после сериалов какие-то выпивохи предлагали «пропустить по стопочке», вежливо отказывался.
– Десять лет назад, накануне 60-летия Андрея Юрьевича, он с восторгом рассказывал мне о даче, а я слушал и не понимал: откуда у него время ещё и дачей заниматься?!
– Построить дачу с первого раза у нас не получилось. Приезжаю – три палки стоят. Приезжаю через неделю – четыре палки. «Андрей, что-то идёт не так. Пригласи Гену, пусть посмотрит». Гена Богачёв – вот кто настоящий хозяин. Приехал Гена. К тому времени крыши ещё не было, но беловые полы уже настелены. Строителей на участке не оказалось – ушли на озеро купаться. Гена поднялся на крыльцо, ногой пошевелил – туда-сюда – конструкцию, и она зашаталась, загудела. «Андрей, ты что, с ума сошёл?! Хочешь всю семью похоронить под развалинами?!» Возвращаются строители, Гена – прорабу (Андрей бы этого никогда не сделал!): «Значит, так. Сейчас 2.45. Чтобы в 2.55 никого из вас здесь не было». Наняли другую бригаду – те занялись разборкой, а потом уже сборкой. Дом получился крепкий, хороший.
Да, ещё вот что! Та, первая, бригада должна была дом сдать под ключ – Андрей оплатил всё полностью (он же всем верил и доверял!). Так Андрюша не только не вытребовал назад деньги, но, когда прораб заболел раком (как-то узнал об этом!), договаривался и устраивал его в больницу.
На даче он и занимался литературным творчеством, во время отпуска – в городе такой возможности не было. Андрей мечтал, чтобы у него был свой уголок. И такой уголок появился. Купил он домик – под баню. Приехал Гена Богачёв: «Зачем тебе такая большая баня? Сделай себе домик, будешь там уединяться и писать свои рассказы-повести-пьесы».
Дача – это Андрюшина любовь, его «малая родина». Когда в Петербурге выпадал первый снег, он брал на руки Брута (это его любимый кот), подходил к окну и говорил: «Видишь, Брутя, снег пошёл – скоро весна! Скоро поедем на дачу…»
как это было
«Он просто разыграл меня»
Валерий Дегтярь, актёр:
Каким был Андрей? Почему «был»? Он есть! Он рядом с нами. Вернее, мы рядом с ним…
В моих раздумьях о моих открытиях актёра Андрея Толубеева на одном из первых мест стоит его Том из спектакля «Стеклянный зверинец». Мне нравилось уже одно то, как он существовал в роли. А как Андрюша читал Байрона в «Аркадии»! Андрей Толубеев не просто очень хороший артист, он гражданин государства под названием «Театр» (с большой буквы!). А как он умел говорить! Мы бывали вместе на каких-то приёмах, банкетах, прощаниях. И всякий раз я знал: Андрей скажет те слова, которые необходимы. Там, где надо, он находил простые слова, там, где надо – возвышенные. Где надо – скорбные. И каждый раз это были другие слова. Я поражался: где он их находит?! Могло показаться: Андрюша полдня думал над тем, что и как сказать. Но я-то знал: этого не было! Он говорил от сердца, говорил то, что думает, чувствует. Эта его способность поражала не только меня.
Мы часто вместе шли в театр или возвращались по домам. Толубеев ничем не выделялся – напротив, сливался с народом. Не всякий прохожий замечал, что рядом с ним или навстречу ему идёт Андрей Толубеев. Но когда его узнавали, а это происходило часто, с ним здоровались, кланялись. И он отвечал тем же – очень достойно, уважительно, без подобострастия или заигрывания.
Однажды после спектакля Art мы немножко выпили. Слегка расслабленные, в первом часу ночи вышли на пустынную Исаакиевскую площадь. Подошли к памятнику Николаю I, долго ходили вокруг него, любуясь, и вдруг затеяли спор: кто создал этот великолепный памятник? Я утверждал:
– Огюст Монферран, а кто ж ещё?!
Андрюша, лукаво улыбаясь, говорил: барон Пётр Карлович Клодт.
Подъезжает машина ПМГ (патрульная моторизированная группа. – Прим. ред.). Милиционеры, разумеется, узнали Толубеева. (Все они смотрели сериалы «Бандитский Петербург» и «Агент национальной безопасности».)
Мы объяснили, по поводу чего спорим.
– Может быть, вы знаете?
Стражи порядка тут же поспешили ретироваться.
Утром в театре мы спросили Геннадия Петровича Богачёва: кто автор памятника? И он с уверенностью сказал:
– Замысла и проекта – Монферран, а конной статуи Николая I – барон Клодт.
Тогда-то я понял: Толубеев просто разыграл меня…
Андрей знал и любил свой город. С каким восторгом он, вернувшись с записи очередной передачи «Малые музеи Петербурга», рассказывал о том, что нового увидел и узнал!
Вскоре после ухода Андрея я поднялся на колоннаду Исаакиевского собора: записывалась одна из передач цикла «Петербург. Время и место» – «На крышах Петербурга». Я думал о сценарии и вдруг услышал голос Андрея – он приглашал экскурсантов к поднебесному путешествию по Петербургу. Это было так неожиданно. И так закономерно!..
«Продолжал оставаться оптимистом»
Пётр Зубарев, доктор медицинских наук:
Мы с Андрюшей и однокурсники по Военно-медицинской академии, и друзья. Его отец дружил с писателем Юрием Германом. Герман писал о военных врачах. Кто в годы нашей юности не знал романов «Дело, которому ты служишь», «Я отвечаю за всё», «Дорогой мой человек»?! В спектакле Пушкинского театра, поставленном по этой трилогии, играл папа Андрея, Юрий Толубеев. И Андрей признавался, что без влияния Германа он вряд ли бы подумал о поступлении в Военно-медицинскую академию. Поступил на факультет подготовки авиационных и космических врачей. В разговорах проскальзывало, что, может быть, таким образом сбудется его детская мечта…
Андрей был не единственный сын «своих родителей». У нас училось много детей знаменитостей, и не только театральных. ВМА – учреждение элитное, туда стремились попасть.
Благодаря Андрею у нас на комсомольских «Огоньках» выступал Юрий Владимирович. Студенты академии – народ очень театральный. Но никто из нас не пользовался возможностью достать через Андрея контрамарки. Все сами честно выстаивали очереди за билетами: чаще – в БДТ, реже – в Пушкинский театр. Чтобы попасть в Филармонию, всегда занимали очередь с вечера.
Андрей Толубеев активно участвовал в художественной самодеятельности ВМА и параллельно занимался в знаменитом Университетском театре. При этом упорно продолжал утверждать, что хочет быть военным врачом…
Когда в 1982 году я вернулся из Афганистана, Андрей стал расспрашивать. Я рассказывал – о работе госпиталей, военных медиков в боевых условиях. Медсестёр в Афган посылали часто совершенно необученных, многие – вольного поведения. И там они становились сёстрами милосердия высочайшей пробы, проявляли настоящий героизм. Толубеева очень интересовало, как война трансформирует человека. Говорил: а не написать ли сценарий?
…Я поражался работоспособности Андрея. «Жизнь заставляет», – говорил он. Мы редко отдыхали. За столько-то лет рыбачили только дважды. Для Толубеева рыбалка была не страстью, а отдыхом. Уединение. Творческому человеку необходимо уединение. Я не очень разговорчивый человек, так что во время рыбной ловли мы друг другу не мешали. Думать.
Андрей, дорогой мой человек, обратился ко мне, к сожалению, слишком поздно. Хирурги уже ничего не могли сделать. Надо отдать ему должное – он очень мужественно боролся с болезнью до последнего дня. Как врач, понимал ситуацию, но продолжал оставаться оптимистом…
Материалы подготовил Владимир Желтов. Автор выражает признательность за помощь художественному руководителю Дома актёра им. К.С. Станиславского Нелли Бродской. Фото «Интерпресс»
