«Главари фашистской Германии для нас уже не были врагами…»

Алексей Громов охранял нацистских преступников в тюрьме Шпандау

Родился он в 1926 году в «буржуазной» Эстонии – в деревеньке Бабино, что под древним русским городом Печоры. В 1940-м прибалтийские государства стали советскими республиками. Через год – война и оккупация. 

В 44-м, после освобождения от фашистских захватчиков, Печорский край был включён в состав вновь образованной Псковской области. Тогда же 18-летнего Алексея Громова призвали в Красную Армию. Он ещё успел повоевать, дважды был ранен. Продолжил воинскую службу и в мирное время. Выйдя в отставку в звании полковника, остался жить в городе Тихвин Ленинградской области.

Алексей Фёдорович подчёркивает, что охрана нацистских военных преступников в берлинской тюрьме Шпандау – всего лишь один из эпизодов в его богатой на события жизни.

«Братцы, да это же Берлин!»

Победу я встретил в Латвии, под Тукумсом. 9 мая 1945 года в четыре часа утра в окопе появился замполит:

– Мужики, кончай воевать! Война закончилась!

Мы поверили не сразу – только тогда, когда увидели над немецкими окопами – они находились метрах в 200–300 от наших – белые флаги.

В августе нашу дивизию, 189-ю, отправили в Курскую область. Картошку копать! Кто сажал, хрен знает, но копать было некому. Собрали урожай, нас переодели во всё новое – и в эшелон. Куда везут – не говорят. Куда-то на Запад. Уже в дороге просочилась информация: в Германию едем.

Первая длительная остановка на немецкой земле – Кюстрин. (В кюстринской крепости был концлагерь – там ещё не были убраны огромные кучи обуви, очков, и я пережил настоящий ужас от увиденного.) Затем – прибытие в Фюрстенвальде, это уже под Берлином. Разместили нас в распредпункте, в каких-то гаражах, и началась «распродажа» солдат. Каждое утро приезжали «покупатели». Строимся.

– Иванов, Петров, Сидоров шаг вперёд. Остальные, разойдись!

Расходимся. Никому мы не нужны. Ничего не делаем. Спим, валяемся на топчанах. Завшивели! На пятый день:

– Громов! Сидоров! Петров! В машину.

Куда везут – молчок. Целый день едем. Под вечер, похоже, приехали. Кто-то из солдат приник к щели в тенте, говорит:

– Какой-то город.

Другой:

– А ну-ка я гляну. Братцы, да это же Берлин!

Завели в казарму. Койки есть – матрасов нет. Мы, вымотанные за дорогу, не раздеваясь, повалились на пружинные сетки…

Утром – построение, формирование рабочих команд. Задание:

– Уборка территории.

Две недели убирали мы огромнейшую территорию, где был и какой-то парк, и склады. Жгли мусор, чистили выгребные ямы.

Через две недели – комиссия. Вызывают по одному. За столом в центре – подполковник, он-то и задаёт вопросы: кто, откуда, чем занимался во время оккупации?

Комиссии известно, кто я, откуда и чем занимался во время оккупации. Пока мы убирали территорию, были посланы запросы и получены ответы из Пскова и Печор. (Об этом мне потом знакомые сказали.)

– Рядовой Громов, для дальнейшего прохождения службы вы направляетесь в отдельную роту особого, специального, назначения, – говорит подполковник.

И ни слова, что за рота, что за «специальное назначение». Позже я узнаю: сформирована рота была по личному приказу маршала Жукова. Георгий Константинович тогда возглавлял СВАГ – Советскую военную администрацию в Германии.

Армейская рота насчитывает, как правило, 100 человек, а в нашей было около 500. Командир взвода – капитан, в каждом взводе – переводчик. Роту снабдили немецкими грузовыми автомобилями, американскими «виллисами» и мотоциклами «харлей».

Одели нас с иголочки: мундир из канадской шерсти, сапоги – офицерские, хромовые. Фуражка, ремень – офицерские. Если что не подходило по размеру – перешили, подогнали. Выдали тёплые свитера, перчатки.

Послевоенный Берлин представлял собой вавилонское столпотворение. Кого там только не было! Поляки, французы, итальянцы, русские, румыны, греки. В Грецию или в Италию пешком не пойдёшь, а везти никто не собирался. И вот эта пёстрая братия шатается по городу, из документов имея на руках только какие-нибудь справки об освобождении из лагерей и тюрем, справки, свидетельствующие, что человек работал на хозяев. Жулики чуть ли не на каждом шагу, проститутки – на любой вкус! А ещё – бывшие полицаи, власовцы, которые не успели убежать на Запад; эти прятались по чердакам, по подвалам. Наведением порядка в Берлине и занялась наша рота. Иной раз за ночь нас раз шесть по тревоге поднимали – внеплановая облава! Так продолжалось до начала, в ноябре 45-го, Нюрнбергского процесса. В Нюрнберге был я два раза – сопровождал курьеров с документами из Чехословакии.

В июле 47-го осуждённых на разные сроки заключения главарей фашистского рейха англичане самолётом доставили в Берлин. Мы (было нас человек 60) сопровождали броневик с ними до Шпандау. Я тогда и думать не думал, что до 1950 года моя дальнейшая служба будет связана с этой тюрьмой.

 

Убежать было невозможно

Тюрьма Шпандау находилась на территории британского сектора. Что она из себя представляла? Овальную по форме крепость. Стена высотой около десяти метров и длиной полтора километра. Вышки с часовыми, на каждой – пулемёт Дегтярёва. По периметру – колючая проволока, спираль Бруно, по которой пущен ток высокого напряжения. Чтобы кому-то подняться на стену, часовой должен получить команду и опустить лестницу. Пост – обыкновенная будка: снизу – доски, сверху – плексиглас. Неподалёку от будки сдвоенные прожектора с тысячеваттными лампами – мышь и ту за сто метров было видно. В будке сигнальный аппарат. Принял пост – повернул ключ (что-то вроде ключа для настенных часов). Дежурный офицер в караульном помещении получил сигнал: пост такой-то, всё в порядке. Ключ следовало поворачивать каждые полчаса. Кнопка сирены. Ею ни разу не воспользовались. Была ли установка на случай побега? Нет, это даже не обсуждалось. Из Шпандау убежать было невозможно.

Существовала очерёдность в охране заключённых: месяц – мы, мы передавали вахту англичанам, англичане – французам, французы – американцам. Всё остальное время там находился только наблюдатель, права голоса он не имел. Хозяином положения был комендант – представитель той страны, которая несла дежурство.

Когда союзнические караулы сдавали-принимали вахту, заключённые проходили медицинский осмотр, каждого взвешивали. Главари фашистской Германии для нас уже не были врагами, и относились мы к ним как к людям. По-человечески. При союзниках, правда, осуждённые чувствовали себя вольготнее – не такой строгий распорядок дня, дополнительное питание. Зачем? Их кормили хорошо. Не сравнить с тем, как кормили узников концлагерей – какой-нибудь баландой.

Никогда не забуду концлагерь в Печорах (вокруг Печор лагерей много было!), мимо которого в 41-м году я, 15-летний подросток, ходил на работу. Как потом я узнал, там содержались около 12 тысяч человек, не только военные, но и гражданские лица. Пленные ночью спали прямо на песке. Кто фуфайку на себя натягивал, кто в шинель укутывался, а у кого-то не было ни того ни другого. Представьте себе: обнесённая колючей проволокой площадка метров 500 на 500. Чистый желтяк! (Жёлтый песок. – Прим. авт.) Специально, гады, место выбрали! На желтяке штук шесть сосен. Идёшь и видишь, как обросшие, худые – страшно смотреть – люди, чтобы выжить, в котелках или в каких-то банках варят хвою и кору. Сосны стояли ободранные…

Англичане давили на психику русского солдата

Вначале я был рядовым солдатом и стоял часовым на посту, а став сержантом, разводил караульных по постам. Нас время от времени использовали в качестве надзирателей. Тогда-то мы и оказывались в непосредственной близости к вождям Третьего рейха. Разговоры с заключёнными были запрещены. Изредка мы только обменивались взглядами.

Я, как правило, выводил на работу адмирала Дёница, продолжавшего считать себя законным главой Германии, и заместителя Гитлера по Национал-социалистической рабочей партии Гесса. На территории тюрьмы был садик и огород. Заключённые сажали помидоры, морковку, другие овощи, ухаживали за ними. Мы обязаны были стоять рядом и следить за каждым движением. Чтобы пресечь любую попытку самоубийства. Не дай бог кто-нибудь из них в земле обнаружит кусочек стекла или гвоздик. А когда вели обратно в камеру, обыскивали с ног до головы.

Дёниц всегда вёл себя очень спокойно – ему дали всего десять лет. А вот Гесс, приговорённый к пожизненному заключению (он на Нюрнбергском процессе проходил вторым после Геринга), старался избегать каких-либо работ. Работу на огороде он считал для себя унизительной. Гесс всё время на что-то жаловался – чаще всего на боли в животе. Он опасался, что его отравят. А просидел в Шпандау больше 40 лет! Там и умер. Умер или помогли умереть – ещё вопрос. Тюрьма рассчитана на 600 человек, а Гесс давно уже находился там один. А ведь это ж какие расходы!..

Заключённым полагались почта, посылки, передачи. Я сейчас точно не помню, сколько слов в месяц разрешалось написать – тысячу ли двести? И посылка, кажется, одна в три месяца полагалась. Газеты им выдавали. Так что они были в курсе происходящего в мире. А в то время уже началась холодная война – конфронтация Советского Союза и недавних союзников.

Границы секторов в Берлине ещё недавно пересечь в ту или иную сторону труда не составляло. Достаточно было переодеться в штатское. Немцы массово стали перебегать в западные сектора. Москва решила покончить со всем этим безобразием и устроила блокаду. Проход и проезд через наш сектор для союзников был закрыт. На постах на всех дорогах не пропускали даже машины с продовольствием. Вскоре в союзнических секторах ощутили нехватку продовольствия, товаров первой необходимости. И американцы возьми да открой воздушный мост! Гул транспортных самолётов не стихал ни днём ни ночью. Не успел из видимости скрыться один самолёт, появлялся следующий. Я где-то читал, что за час в воздухе находилось до 240 самолётов! Самолётами перевозилось всё – вплоть до угля. Углём загружали бомбардировщики, в точке назначения они даже не приземлялись – на бреющем полёте просто открывали люки… Когда над Шпандау пролетал американский самолёт, заключённый прекращал ковыряться в земле и устремлял взгляд в небо.

Английские казармы находились метрах в тридцати от тюремной стены, буквально через дорогу. На крыше двухэтажного здания – выложенное мешками с песком пулемётное гнездо. В гнезде лежал в каске готовый к бою пулемётчик. Пулемёт был нацелен на угловой пост. Находиться два часа под прицелом было крайне неприятно. Англичане давили на психику русского солдата. Но мы продолжали выполнять свой долг и тогда, когда нас держали на мушке. И ни претензий, ни замечаний к нам не было ни со стороны англичан, ни со стороны американцев и французов.

 

Записал Владимир Желтов, г. Тихвин, Фото автора