Ирина Богушевская: «Я учусь говорить изнутри счастья»

Певица  – о своей параллельной реальности и самом важном уроке в жизни

Она похожа на Дюймовочку: легко представить, что она живёт на цветке и летает на ласточках, но совершенно невозможно – что общается с консервативными кротами и серыми мышами. Её песни напоминают разноцветные леденцы: молочно-ванильные, барбарисово-кислые, мятно-освежающие… Вокальные и сценические данные Ирины позволяют ей доставать из «конфетного кулёчка» нежную босса-нову или нахальное кабаре, жёстко-ритмичное танго или даже детские песни. Словно на качелях, она то взмывает в небеса, и тогда тексты наполняются любовью и вдохновением, то с высоты летит вниз, и тогда печаль в песнях приобретает почти фатальный характер.

14 апреля в Концертном зале у Финляндского Ирина Богушевская презентует программу «Птицы и радуги: избранное». А пока мы с ней говорим о том, зачем Дюймовочке нужно расцарапывать душевные раны и почему жизнь всегда даёт сдачи.

– Ирина, глядя на вас, я почему-то представляю хрупкую ранимую девочку, которая каждый день ведёт дневник и чувствует в себе силы для великой судьбы… О чём вы мечтали, будучи юной особой?

– Вы прямо в точку. Я действительно была и хрупкой, и ранимой и при этом бешено мечтала о сцене. Занималась музыкой, литературоведением. Мечтала писать стихи, мечтала петь свои песни, мечтала, чтобы обо мне говорили. Родители были против актёрской или музыкантской судьбы для меня, считали эти профессии слишком зависимыми от прихотей фортуны. Тогда, в Советском Союзе, казалось, что академическая карьера – это надёжно. Поэтому я поступила в МГУ на философский и даже окончила его с красным дипломом, но всё равно на втором курсе оказалась на сцене Студенческого театра МГУ. И вот тогда мои мечты начали потихонечку сбываться.

– Ваш отец был зарубежным представителем советских профсоюзов, поэтому детство вы провели в Багдаде, школьные годы – в Будапеште, а начиная со студенчества перебрались в Москву. Как этот интернационал повлиял на ваше восприятие мира?

– Вообще, прекрасно, если у тебя с детства есть возможность соприкоснуться с разными культурами, повариться в них. Это даёт ощущение того, что мир бесконечно разнообразен, и восприятие того, что кажется «нормальным» для этой страны, фантастическим образом меняется, как только пересекаешь границу. Приходит понимание того, что «норма» – это просто результат того или иного общественного договора. В Багдаде я была совсем маленькой, и все мои ощущения скорее похожи на воспоминание о восточной сказке. А вот Будапешт и то, как в нём всё было устроено, уже давал много пищи для размышлений и сравнений. Почему у них вроде как тоже строится социализм, а прилавки при этом ломятся от товаров и продуктов? Чем мы от них отличаемся? Конечно, пока сидишь внутри страны, огороженной железным занавесом, сложно оценивать её критически, ты вынужден принимать её как данность. А потом – раз! – попал вроде бы в Зазеркалье – и вдруг обнаружил, что это у тебя на родине все вообще-то ходят вверх ногами. А если перевернуться и ходить по-человечески, это как минимум гораздо удобнее.

– Какую роль в воспитании и формировании жизненной позиции сыграли ваши родители?

– Родители для меня были всем. Я им безусловно верила, поэтому всё, что они клали мне в клюв, проглатывалось безо всякой критики. К счастью, они были очень хорошо образованными людьми и пытались положить в этот клюв самое лучшее. Мама бесконечно мной занималась, возила в студию художественного развития, таскала на концерты. Есть фотография, где мы сидим с ней в зрительном зале: мне лет пять, на мне огромные банты... и мы слушаем Carmina Burana. Папа играл со мной в словесные игры, а нашим любимым занятием с ним было сесть к радиоприёмнику, крутить ручку настройки и отгадывать языки. Он сам окончил иняз, говорил на пяти языках, переводил с испанского Лорку и Неруду. Мне нечего сказать кроме того, что я им бесконечно за всё благодарна.

– А часто вам приходилось чувствовать себя белой вороной?

– Вы смотрели фильм Ролана Быкова «Чучело»? Я вот недавно показала его младшему сыну – так мы с ним оба ревели в конце. Он – просто от сострадания к героине, а я – потому, что вспомнила, как меня травили в четвёртом классе. Какое счастье, что мама перевела меня в другой класс и там всё это сразу забылось как страшный сон! Но когда спустя много лет появился ресурс «Одноклассники» и кто-то меня спросил, завела ли я там аккаунт, меня при слове «одноклассники» как будто током шарахнуло. Сразу вспомнилось всё это: бойкот, перешёптывания, усмешки в мой адрес. Бр-р. Да, я знаю, что значит быть не такой, как все, быть «слишком умной», быть в меньшинстве. В детстве это было очень страшно. Но однажды мне безумно повезло найти «своих» людей, тех, с кем мы «одной крови». Когда я поступила в МГУ и пришла в театр, там каждый был такой белой вороной – и вместе нам было дико интересно. И интересно до сих пор.

– Не возникало ощущения, что вы в некоторой степени диссидентка?

– Ну конечно! В школе я была слишком маленькой, чтобы бунтовать против системы, но, понятно, на комсомольских собраниях говорилось одно, а дома – совершенно другое. В школе мы проходили производственные романы, а дома передавали друг другу запрещённые книжки. Вот эта система тотального вранья, наверное, самое неприятное из того, что было в той жизни. Ужасно не хотелось бы снова оказаться примерно в этой же стране.

– Вы как-то написали такие строчки: «Ваня, когда я плАчу, я расплачиваюсь за что-то, по какому-то высшему счёту. И получаю сдачи…»

– Я написала это стихотворение, лёжа в больнице после автокатастрофы. Это был, наверное, самый болезненный урок в моей жизни – во всех отношениях. Но и самый важный. Я попала в больницу одним человеком, а спустя полгода вышла оттуда (точнее, сбежала с вещами) совершенно другим. Но это очень большой и долгий разговор.

– Среди своих «учителей» музыки вы выделяли Вертинского и Утёсова. Оба они – люди-эпохи. Есть ли сейчас такие личности в искусстве – или неладно что-то в нашем королевстве?

– В нашем королевстве, а особенно у вас в Питере, всё хорошо, пока жив Борис Гребенщиков. Много лет не устаю повторять, что творчество этого человека для меня бесконечно важно. Вот он по-настоящему живой и… светится.

– В вашем творчестве между строк сквозит тема раздвоенности, словно вы не до конца сама с собой в ладу… или я ошибаюсь? Вы нашли свою гармонию?

– Почти всю жизнь мне казалось, что быть с собой в ладу – страшно опасная штука. Что это останавливает твоё развитие. Что обязательно нужен внутренний конфликт, только тогда ты можешь быть творцом. Эта парадигма «развития через страдание» происходит из нашей европейской и особенно христианской традиции и ею подпитывается. Я ей преданно следовала, и в моей жизни было много страдания. И однажды эта чаша переполнилась. Я поняла, что дальше так невозможно, что я стою возле какой-то опасной грани. И что надо попробовать по-другому. Мне было тогда 33 года. И на свой день рождения я импульсивно уехала в город Орёл на семинар по китайской гимнастике тай-чи – меня как будто что-то туда вело. Я получила на тот день рождения невероятный подарок: увидела людей, которые ищут гармонию и достигают её. Это трудный путь, но он делает тебя живым и целостным. С тех пор я опираюсь на мудрость этих систем – тай-чи и цигун – и практикую их, насколько возможно.

– «Расцарапываю душевные раны, чтобы создавать произведения», – говорили вы как-то о своём творчестве. Получается, что самое продуктивное время… когда вы несчастны?

– Раньше было так, да. Сейчас я учусь говорить по-новому, говорить «изнутри счастья». Это гораздо труднее, чем писать о душевных ранах, – колея уже накатана широкая, выскочить из неё трудно. Быть счастливым и уметь об этом говорить – это нелёгкая задача. Вот, осваиваю этот язык.

– Ваше творчество собирает большие залы, но центральными каналами вы не обласканы, хотя и дебютировали на широкой публике в программе «Что? Где? Когда?». Чувство несправедливости от того, что обошли вниманием, присутствует?

– Знаете, я очень горевала лет десять назад, когда мои песни не брали на радио. Мне было так печально от этого, что я даже подумывала об отъезде. А сейчас я просто понимаю: для того, чтобы быть обласканным, надо делать какие-то вещи, которые я делать не хочу и не стану. Я даже не о политике сейчас, а просто о делах вкуса. Когда появилась программа «Голос», я подумала: «Ого, вот это прорыв! Наверное, теперь всё начнёт меняться – неужели настало время умной и разнообразной музыки?» Но нет пока что. В эфирах всё то же, что и раньше. Так что я живу в некой параллельной реальности – и, пока в ней есть мои музыканты и моя публика, неплохо себя чувствую.

 

 

Беседовала Светлана Жохова. Фо­то из архива Ирины Богушевской