Решительный Серёжа возмечтал стать Герасимовым…
Корреспондент «НВ» встретился с человеком, ставшим прототипом героя повести Сергея Довлатова
«Хотелось бы рассказать подробнее об этом человеке» – такими словами Сергей Довлатов в «Заповеднике» предваряет обстоятельное, на несколько страниц, повествование об одном из персонажей – экскурсоводе Володе Митрофанове.
«В школьные годы Митрофанов славился так называемой «зеркальной памятью». С лёгкостью заучивал наизусть целые главы из учебников… – пишет Довлатов. – Митрофанова интересовало всё: биология, география, теория поля, чревовещание, филателия, супрематизм, основы дрессировки... Триумфально кончил школу, легко поступил на филфак. Университетская профессура была озадачена: Митрофанов знал абсолютно всё…»
Далее следует почти уничижительная характеристика: «Митрофанов не умывался, не брился, не посещал ленинских субботников. Не возвращал долгов и не зашнуровывал ботинок. Надевать кепку он ленился. Он просто клал её на голову…» И объяснение (диагноз) столь неординарного образа жизни коллеги главного героя повести Бориса Алиханова по Пушкинскому заповеднику: «Впоследствии мы с горечью узнали, что Митрофанов не просто лентяй. У него обнаружилось редкое клиническое заболевание – абулия. То есть полная атрофия воли. Он был явлением растительного мира…»
На окраине Петербурга живёт пенсионер Владимир Герасимов, и даже те соседи по дому, что зачитываются «Заповедником», не подозревают, что он – прототип Митрофанова…
– Владимир Васильевич, – за такие оскорбления в былые времена на дуэль вызывали…
– Я не считаю, что Серёжа меня оскорбил или обидел. У него было своё представление, кто у него каким героем будет; кто – положительным, кто – отрицательным. Я думал, почему я ему понадобился как прототип Митрофанова. Наверное, всё объясняется довольно просто. У Довлатова была репутация эрудированного молодого человека. Многие считали его широко образованным. И Серёже не нравилось, что я знаю больше, чем он. Дело не в том, что я знал больше, чем он, – просто я знал и то, о чём он имел довольно слабое представление или вообще представления не имел. А в каких-то случаях Довлатов просто не понимал: как этим вообще можно интересоваться?!
Почему я, допустим, знал, сколько и какого цвета пуговицы были на камзоле Талейрана? Мне случайно попалась эта деталь в каком-то художественном произведении. Я запомнил её совершенно механически. Память у меня когда-то была совершенно потрясающая. И вокруг меня возник ореол человека, который знает всё на свете. Моё же всеобщее познание очень даже сомнительно.
– Сергей Донатович пересказывает биографию Митрофанова. Она совпадает с вашей?
– У Довлатова многое присочинено.
– Митрофанов не доучился в университете, потому что ему было лень…
– Это правда.
– На киностудии «Ленфильм» утвердили специально под Митрофанова придуманную штатную единицу – «консультант по любым вопросам»…
– На «Ленфильме» я не работал – там работал Володя Уфлянд и ещё кое-кто из наших общих знакомых.
– Что вас привело в Пушкиногорье?
– Мне было тошно в Ленинграде, надоело сидеть и ничего не делать, и хороший человек и большой учёный Владимир Аронович Лившиц посоветовал поехать в Пушкинские Горы. «Вам там понравится», – сказал он и оказался прав.
– Сейчас Довлатов – выдающийся русский писатель. А в Пушгорах появился никому не известный молодой человек…
– Ну почему «никому не известный»? Его кое-кто знал. Я, например.
– Знали как журналиста? Или была какая-то личная связь?
– И то и другое. Серёжа у меня вызывал определённый интерес с университетских времён. Я почитывал его.
– «Заповедник» начинается с того, что в Луге во время «санитарной» остановки автобуса с туристами, направляющимися в Пушкинский заповедник, экскурсовод Аврора спрашивает Бориса Алиханова: «Вас провожал Митрофанов, чрезвычайно эрудированный пушкинист. Вы его хорошо знаете?» На что тот отвечает: «Хорошо. С плохой стороны». А дальше, там, где о ленинградских экскурсоводах, приезжающих в Пушгоры на лето, Алиханов говорит: «Володя Митрофанов – он меня и сагитировал». Так и было – вы Сергея Донатовича «сагитировали» на работу экскурсоводом?
– Я никакого отношения к трудоустройству Довлатова не имел. В заповедник его повёз Арьев. У меня была свадьба. Я и Андрея, и Серёжу приглашал, но они не смогли прийти, потому что утром того дня уезжали в Пушгоры. Жену мою они тогда ещё не знали. Мы с Татьяной познакомились в заповеднике. Но когда она приехала из Москвы (она москвичка) туда в конце лета, Андрея уже не было, а Серёжи вообще ещё не было там.
Через несколько дней мы с Таней поехали в Пушкинские Горы. Разместились в гостинице и пошли ужинать в ресторан «Лукоморье». Только сели за столик – на пороге появляются Арьев и Довлатов. Я познакомил их с женой, жену с ними.
Серёжа с Андреем заказали сырники и бутылку минеральной воды. Мне-то всё было понятно: они только что приехали и до зарплаты ещё почти месяц. А Татьяна не скрыла удивления: «Странный заказ…» Андрей «объяснил»: «У нас разгрузочный день». Помолчали. Татьяна говорит: «Может быть, всё-таки что-то посерьёзнее закажете? Телятину по-пушкиногорски, например?» Андрей с Серёжей переглянулись: «А что, можно и телятину?» – «И вместо минеральной воды водочки?» – «Можно и водочки». Да, хорошо мы тогда посидели…
– А кто расплачивался??
– Разумеется, тот, кто предложил водочку с телятиной. Ещё хорошо помню, как приезжала Лена, жена Довлатова. В какой-то из дней Серёжа утром говорит: «Сегодня Ленка уезжает! У нас будут деньги! Запомните: после обеда будут деньги!» А после обеда он просто руки себе ломал: «Ну не дура ли! Я просил мне денег оставить, а она мне привезла десять пачек индийского чая!» У Довлатова получается, что Алиханов всё время один. Про Серёжу этого не скажешь. Он никогда не был один… А вот работал он добросовестно. У талантливых людей есть такое свойство – неумение работать плохо.
– Как вы познакомились с Сергеем Донатовичем?
– Первый раз я увидел Довлатова на филфаке, где мы оба учились. Сокурсница подсказала: «Володя, обрати внимание: на лестничной площадке – самая красивая в университете пара».
– С кем Довлатов был – не с Асей ли Пекуровской?
– Ну конечно! Потом я и с ней познакомился. Ася меня не любила, и я очень удивился, что она обо мне с такой теплотой вспоминает годы спустя.
– Где? В книге «Когда случилось петь С. Д. и мне»?
– Нет, в книге Анны Коваловой и Льва Лурье «Довлатов» «Заповеднику» посвящена целая глава. Вот что пишет Пекуровская – читайте сами.
– «В «Заповеднике» есть герой, взятый с натуры, – Володя Герасимов, который являл собой культурный феномен гигантского масштаба…. Скромный и даже не слишком приметный Володя выделялся всего одним свойством – в его активной памяти удерживались все тома Большой советской энциклопедии плюс 82 тома Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и ещё сохранялось страниц 500 из энциклопедии La Rosa… Короче, Герасимов, обладающий теми качествами, которыми Серёжа не обладал, не мог в какой-то момент не перебежать дорогу… Конечно, речь идёт о том периоде, когда Серёжа почтил своим присутствием Пушкинский заповедник и когда герасимовская эрудиция стояла на пути как кость в горле. …Решительный Серёжа, возмечтав стать Герасимовым, прибегнул к тотемному обряду умерщвления… аккуратно поместил эрудита Герасимова в специально для этого созданный «Заповедник»…» Так, значит, не будь вас, не было бы «Заповедника»?!
– Может быть. (Тихонько смеётся.)
– «Герасимов, являясь звездой Пушкинского заповедника, оказался экспонатом виртуального заповедника… Герасимов не только не сопротивлялся, но даже умолял Довлатова. «Не хочу быть эрудитом! – кричал. – Хочу быть фонвизинским Митрофаном!»… Тут Довлатов даже рассердился, так ему всё оказалось маслом по сердцу… Он и чернильницу по этому случаю проглотил!.. Не успел Герасимов ещё разомкнуть свой рот, как пошла писать губерния…» Да-с… А вы говорите: Ася меня не любила!
– Я ей однажды позвонил – Аси дома не было, к телефону подошла то ли её мама, то ли кто-то другой из родственников. Спросили: «Кто спрашивает?» Я назвался фамилией несуществующего человека. Но Ася каким-то образом догадалась, что звонил я, и при встрече сурово отчитала…
– Насколько мне известно, Ася была первая красавица Ленинграда. В неё были влюблены и Бродский, и Довлатов, и Аксёнов. Допускаю, что и вы.
– Да…
– Ася выбрала Довлатова.
– Вы не совсем правы. Вася Аксёнов в её жизни появился позже.
– Владимир Васильевич, вы в самом деле говорили: «Хочу быть Митрофанушкой!»
– Нет, что вы! Когда мне сказали, что Серёжа вывел меня в «Заповеднике», мне стало интересно, что я там из себя представляю. Повесть я прочёл до поездки в Штаты и не настаивал на продолжении нашего знакомства, и не намерен был встречаться с Довлатовым. Нас свела Наталья Шарымова – я у неё остановился. Дело было так. Я заблудился в Нью-Йорке, целую ночь где-то шлялся. Когда утром появился в квартире Шарымовой, Наташа с кем-то говорила по телефону. «А вот и он! Явился не запылился! Ты где был?» – «Я заблудился…» Объясняю. Наташа слушает вполуха и в – трубку: «Всю ночь, говорит, шатался по городу. Врёт! У баб, наверное, был». – «У каких баб! У меня и денег-то на баб нет». Положила трубку. «Через час Довлатов приедет». – «Наташа, я с ног валюсь, спать хочу».
Поспал немножко. Сквозь сон слышу звонок. Вышел в прихожую: Довлатов с Леной, с женой, стоят. Серёжа пристально посмотрел на меня: «Ты мало изменился, я бы тебя узнал». – «Я бы тебя тоже». После чего учинил мне разнос: «Володя, если в Нью-Йорке человек не ночевал дома, его утром ищут по моргам». – «Кого-то, может быть, и ищут, а я, как видишь, жив».
И только потом он спросил: «Заповедник» читал?» – «Читал». – «Ну и что скажешь?» – «Я изображён как карикатура, карикатура настолько непохожая, что и обижаться не на что. У меня есть только одно замечание. Я у тебя постоянно появляюсь с таким законченным мерзавцем, как Стасик Потоцкий…» – «Потоцкий – это Передельский». – «Понятно, что Передельский, мне не надо объяснять. Я с Передельским в Пушкинских Горах не встречался ни разу. Его карьера закончилась там, когда моя только начиналась. Мы с ним пару раз выпивали в Ленинграде, но этого мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Он тупой и очень неприятный тип». – «Понимаешь, художественный вымысел…» – «Серёжа! Вымысел вымыслом, но не надо навязывать мне своих собутыльников!» И мы оба расхохотались.
– А история про то, что Митрофанову в рот залетела оса – тоже художественный вымысел?
– Такой случай был, но не при Довлатове, а годом раньше.
– Наверное, в заповеднике рассказывали-пересказывали эту историю…
– Я и сам её рассказывал.
– Ах, да… Довлатов пишет: «Рассказывать Митрофанов умел. В заповеднике его ценили...» Владимир Васильевич, согласитесь: в повести нет ни одного положительного персонажа. Да что там! По Довлатову, так во всём заповеднике не было ни одного хорошего человека. Я, честно говоря, не очень удивился, когда и в Михайловском, и на турбазе нам (в тот приезд в Пушкиногорье я был с женой и сыном) говорили, что не знают дорогу в Березино, не знают, что в избе, где жил Довлатов, собираются открывать музей. А надо-то было всего лишь с горки спуститься…
– Кто на Серёжу точно обиделся, так это фотограф. В «Заповеднике» его фамилия Марков. За то, что Довлатов выставил его легкомысленным человеком, вертопрахом таким. И жена фотографа Вера обиделась – за женщину «с тяжёлыми руками». И за то, что она «сварлива, как все жёны алкоголиков». Вера смеялась и говорила: «А он на мои ручки хоть бы посмотрел!» Обиделся гэбист. «Мы получили на Довлатова оперативную разработку, следили за ним, – говорил «майор Беляев», – но с глазу на глаз никогда не разговаривали». Надо сказать, что в повести есть один-единственный персонаж, который не имеет ничего общего с тем, кто и кем был на самом деле, – это сам Сергей Донатович.
– Ваше мнение о повести?
– Читается «Заповедник» неплохо.
– В Америке у вас с Довлатовым была только одна встреча?
– Серёжа меня принял потрясающе сердечно. У нас с ним были три очень подробные пешеходные прогулки по Нью-Йорку. Мне можно позавидовать. В двух прогулках меня сопровождал Иосиф Бродский, а в трёх – Сергей Довлатов. Серёжа потом писал Арьеву: «Тут приезжал Герасимов, очень много интересного рассказал о Нью-Йорке». Мы договорились встретиться в сентябре в Ленинграде, а в августе его не стало…
Беседовал Владимир Желтов. Фото автора
