Владимир Гусев: «Мир должен подумать о спасении красоты»

В день 120-летия учреждения Русского музея его директор рассказал о том, почему культура – это инструмент влияния, а запреты повышают интерес

 

Владимир Гусев – одна из самых значимых фигур в культурной жизни нашего города. Весомая часть его жизни и творческой карьеры связана с Государственным Русским музеем (ГРМ), в котором он трудится с 1978 года. И вот уже 27 лет он возглавляет крупнейший музей русского искусства в мире. Нынче музей и его директор готовятся отметить юбилеи. Исполняется 120 лет со дня подписания императорского указа об учреждении ГРМ. А его директору нынче исполняется 70 лет. В канун юбилея Владимир Александрович дал интервью «НВ», в котором рассказал о нынешнем дне музея, о том, как и почему растёт интерес к русскому искусству в мире, и о том, что ждёт искусство в будущем.

– Владимир Александрович, как вы считаете, в чём сегодня для людей ценность музея?

– Я не люблю пафоса, но я бы сказал так: музей – это мост между прошлым и будущим. Все мы помним фразу Достоевского о том, что красота спасёт мир. Фраза хорошая, но она очень тускнеет от частого цитирования. И теряется её многогранный смысл. Мы все помним, что вскоре после того, как она была произнесена, тот мир распался навсегда и было разрушено представление о красоте. Потом после Первой мировой войны, революции и Гражданской войны стала создаваться новая красота – красота авангарда. И я не знаю, как бы к ней отнёсся Достоевский. Потом появилась красота соцреализма, потом – красота новейшего искусства...

– То есть на каждое время – своя красота?

– Своё представление о красоте, свои критерии, свои кумиры, свои песни у каждой эпохи. И я бы эту знаменитую фразу для нашего страшного времени переиначил. Ведь столько крови сейчас льётся, столько агрессии витает вокруг нас, столько проявлений террора, что мир, по-моему, должен подумать о спасении красоты. А красота – это гармония. Ведь культура на протяжении столетий была тем, что объединило людей и превратило стадо живых существ в человеческое общество. Культура – это многогранное явление. Это и язык, и игра, и искусство, и торговля. Всё это культура. Она должна противостоять насилию в сегодняшнем мире.

– Культура должна быть вне политики?

– Культура или учреждение культуры? Желательно, чтобы учреждение культуры было вне политики. Но прислушиваться к тому, что происходит в стране и мире, оно обязано. Тем более если оно получает деньги от государства, то не может быть равнодушным к тому, что происходит в государстве.

– Государство, на мой взгляд, должно содержать искусство...

– Должно, но это не всегда ему по силам. Я сам из семьи военных и всегда помню о том, как государство заботится о безопасности. Достаточно сравнить бюджет двух министерств – обороны и культуры, – и многое станет понятным в нашей реальности. Но культура – это тоже безопасность. Возьмите Кубу. Сейчас туда придут американцы, и американская культура вытеснит все остальные. Кубинская молодёжь будет стремиться именно к американской культуре.

– Выходит, что культура – это инструмент влияния?

– Конечно. Всё, что мы смотрим по телевизору, в кино, слушаем по радио, – всё это влияет на аудиторию. А смотрим мы и слышим чаще всего не отечественные образцы. И противостоять надо не запретами. Это бесполезно и вызывает только обратную реакцию. Вспомните, как запрещали рок-н-ролл. Перед ним закрывали двери, а он «лез» во все щели. Я бы, честно говоря, не хотел сейчас оказаться на месте нынешнего министра Мединского. Всё-таки есть в отечественной публике некая оголтелость реакций в культурной сфере. Не нравится кому-то современное искусство – не надо протестовать и писать жалобы, просто не ходи на такие выставки, спектакли, фильмы. У человека есть выбор. Он становится агрессивным, когда его ставят в угол и говорят ему: «Люби вот это!» И мы имеем в результате резкое неприятие при подобном навязывании.

– Но современное искусство сейчас во многом основано на провокации…

– Оно вообще не то, какое мы изучали в Академии художеств. Современное искусство уже и изобразительным не называют, а говорят: «Визуальное искусство». Оно ориентируется на провокацию и на арт-рынок. Ему уже тесны классические объёмы музейных залов, ему не нужна традиционная развеска. И хорошо, что сегодня человек может сам выбирать, чем ему любоваться и восхищаться. Современному искусству сегодня нужны совсем иные пространства – что-то вроде ангаров.

– Ваш прогноз о будущем современного искусства?

– Я не знаю, каким оно будет. Вернётся ли оно к берёзкам, изображению людей, фигуративности, трудно сказать. Ведь и нынешнее современное искусство лет через пятьдесят будет восприниматься совсем по-другому.

– Недавно в испанском городе Малаге открылся филиал Русского музея. Судя по многочисленным публикациям в иностранной прессе, мир заметил это событие…

– К нашему удивлению, именно так и произошло. После открытия филиала мы совершили тур по городам Андалусии, и в разных городах нашу делегацию узнавали и говорили: «Как здорово, что теперь мы можем видеть русское искусство». За первые двадцать дней работы филиала его посетили 16 тысяч человек. Для нас это важно: чтобы русское искусство узнали, приняли и не считали чем-то второстепенным. Особенно приятно, что на отношении к нам не сказываются никакая изоляция и санкции. А как раз наоборот. Запреты повышают интерес настолько, что наши испанские партнёры сами не ожидали подобного успеха. Они-то думали, что мы привезём портреты вождей и ударников коммунистического труда, а мы привезли пять веков русского искусства – от икон до авангарда.

– На какое время рассчитан проект?

– Наш договор с испанцами рассчитан на 10 лет с возможностью дальнейшего продления. В год планируется одна большая выставка с более чем сотней экспонатов. Плюс 2–3 выставки поменьше. Например, сейчас одновременно с главной выставкой там же была открыта выставка «Дягилев и его время». Что для Малаги символично, так как Дягилев бывал там, и учитывая, что этот город – родина Пикассо и там его дом, где он родился. А осенью в Малаге мы откроем выставку Филонова. Причём его кандидатуру выбрали сами испанцы, что приятно.

– Может быть, в нынешней непростой международной ситуации искусство станет мостом от нас к ним? Так сказать – поверх всяких санкций….

– Я задолго до санкций на одном из вернисажей говорил, что искусство помогает исправлять то, что делают политики, дипломаты, военные. Искусство помогает наводить мосты не только на уровне правительств, но и на уровне людей прежде всего. И желательно, чтобы у государства были возможности для этого. Хотя наш проект в Малаге осуществляется главным образом на средства испанской стороны. Мы не взяли ни рубля из государственного бюджета. Следующий подобный проект нашего музея будет осуществлён на Кубе. Кубинцы сейчас не только открывают Америке двери, но и никак не хотят терять Россию. Они очень нас там ждут, не говоря уже о том, как они нас любят. В центре Гаваны будет открыт Дом Русского музея. И здесь нам без поддержки государства не обойтись.

– Каковы дальнейшие шаги по части экспансии Русского музея в мире?

– Сейчас проводится выставка «Кандинский и его время» в Бразилии, она побывала в четырёх городах. Ещё один филиал предполагаем открыть в Ереване по просьбе министра культуры Армении. Однако больше филиалов прошу не предлагать, так как такие проекты требуют не только денег, но и серьёзных усилий с нашей стороны. И появляться филиалы должны только там, где у властей есть соответствующее понимание. И возможности.

– Как ваши зарубежные партнёры воспринимают то, что ваш музей носит такое символическое название – Государственный Русский музей, то есть с прямым указанием на национальную идентичность?

– Позитивный результат по открытию филиала в Малаге – это преодоление эффекта от нашего названия. Когда за рубежом произносится: «Русский музей», то не все понимают суть названия. Думают: может быть, это музей паровозов или ремёсел каких-нибудь. Сейчас мы практически добились того, чтобы наше название воспринималось как имя собственное. То есть это музей русского изобразительного искусства.

– История виртуальных филиалов Русского музея насчитывает уже много лет. Как вы оцениваете этот синтез классического искусства и новых технологий?

– Эта история началась в 2003 году. Проект оказался очень востребованным. Мы попали, что называется, «в десятку». Дня не проходит, чтобы я не получал просьбы открыть новый виртуальный филиал. На сегодня в нашем активе 165 виртуальных филиалов, из них 40 за границей. Мы открываем их в основном на деньги наших спонсоров, в частности АФК «Система». Нас пугали коллеги, что молодёжь «не пойдёт» в электронную версию Русского музея, а предпочтёт «стрелялки». А мы видим другой процесс: люди приезжают из тех мест, где есть наши виртуальные филиалы, чтобы побывать в реальном Русском музее. В ближайших планах также открытие культурно-выставочных центров нашего музея в пяти городах России. Филиалы помогают наладить культурно-просветительскую деятельность музея.

– Русский музей в последние годы активно осваивал новые здания и новые территории...

– Больше дворцов нам не надо предлагать. Я знаю, как разрушаются империи. Создав империю, надо знать, как её содержать. Поэтому сейчас наша задача состоит в том, чтобы все наши дворцы и территории воспринимались как единое целое под единым брендом Русского музея. Это большая работа, требующая средств и ресурсов.

– Должны присутствовать в деятельности такого консервативного учреждения, как музей, элементы массовой культуры?

– Во-первых, мы не настолько консервативны, как может показаться. А во-вторых, ситуация сегодня такова, что музеи должны и – увы! – обязаны зарабатывать деньги. Для нашего профильного министерства важны экономические показатели. В этом году, например, мы должны повысить на 15 процентов объём получаемых внебюджетных средств. А источники – это входная плата и доходы от проводимых в музее культурных акций – фестивалей, концертов, вечеров. Справедливости ради надо сказать, что от самого Министерства культуры требуют выполнения точно таких же экономических показателей.

– Каким должен быть, по вашему мнению, музей будущего?

– Сейчас по всему миру показывают страшные кадры того, как на Востоке разрушаются музеи. И это случается всё чаще и чаще. В будущем хотелось бы, чтобы музеи всё-таки сохранились. И чтобы в искусстве во главу угла не ставилось понятие рентабельности. Её никак нельзя путать с понятием «ценность». Так мы можем дойти до того, что начнём подсчитывать рентабельность художников, жанров и видов искусства.

 

 

Беседовал Сергей Ильченко. Фо­то Михаила Климентьева / ТАСС