С той стороны зеркального стекла

40 лет назад на экраны советских кинотеатров вышел исповедальный фильм Андрея Тарковского «Зеркало»

 

Сначала я прочитал об этой картине в журнале «Искусство кино», в третьем номере за 1975 год, где была опубликована стенограмма обсуждения в Союзе кинематографистов СССР последних премьер. Разбору вместе с «Зеркалом» были подвергнуты «Романс о влюблённых» Михалкова-Кончаловского, «Самый жаркий месяц» Карасика и «Осень» Смирнова. Каждой ленте досталась своя порция критики, но фильму Тарковского – больше всех. Казалось, картина станет очередной никем не виденной легендой, тем более у всех на памяти была история с фильмом «Андрей Рублёв», пролежавшим на полке пять лет. Но случилось чудо: в мае того же года «Зеркало» появилось на экране тогдашнего ленинградского премьерного кинотеатра «Великан». Мой друг и соратник по любви к кино Миша Абушик потащил меня смотреть Тарковского. Я противился, так как на носу были выпускные экзамены в школе. Мне стало интересно, и… я попал в плен этого фильма раз и на всю жизнь.

Через месяц, после сдачи последнего выпускного экзамена (это была химия), уже я сагитировал одноклассника Борю Степанова отправиться в тот же «Великан» смотреть «Зеркало». В тот же день, на вечеринке в квартире другого одноклассника, Бори Иосселя, мы спорили об увиденном, отгадывали ту опечатку, которую допустила героиня фильма, обсуждали факты биографии членов семьи Тарковских. Субъективная гениальность «Зеркала» была очевидной. Дерзкое сочетание хроники и эпизодов собственных воспоминаний, отточенная репризность современных сцен и фантасмагория сновидений… А ещё стихи Арсения Тарковского, рифмующиеся с музыкой Перголези и Баха. Некоторые строчки я переписал на листок бумаги и знал наизусть. Более всего меня трогали: «Живите в доме – и не рухнет дом, я вызову любое из столетий, войду в него…»

Уже поступив в ЛГИТМиК, я продолжал вылавливать в «Кинонеделе Ленинграда» анонсы «Зеркала» и гонялся за ним по всему городу. К апрелю 1980 года на моём счету было девять просмотров.

Десятый запомнился так же, как и первый. Это была ретроспектива фильмов Тарковского в ныне не существующем кинотеатре «Баррикада». В кассу, помню, стояла огромная очередь… И снова, в который раз, в темноте кинозала на меня с экрана обрушивался мир воспоминаний, фантазий и ассоциаций, принадлежавший миру отца и сына Тарковских. Тогда они оба были живы. Только сейчас, десятилетия спустя, понимаешь, каким безудержным мужеством и решимостью надо было обладать, чтобы сделать достоянием публики личные, глубоко интимные переживания, драму семейного разлада («Наделал глупостей в жизни человек, вот и мучается. Плохо ему», – как гениально объяснила уборщица кинотеатра, когда её спросили, понятен ли был ей фильм). И превратить эту личную драму в исповедь сына века.

История отношений с фильмом «Зеркало» – это история рефлексии целого поколения думающих, чувствующих, читающих людей. Картина Тарковского для нас была тем условным паролем, по которому мы распознавали своих. К тому же мы нагружали картину теми смыслами, знаками и символами, о которых, быть может, и не подозревал Андрей Арсеньевич. Искали в библиотеках сборники стихотворений его отца, пристальнее всматривались в картины Брейгеля, размышляли о странностях и переплетениях человеческих судеб. И думали, думали…

Моя одиннадцатая встреча с «Зеркалом» состоялась примерно через двадцать с лишним лет после первой. Фильм Тарковского показывали по телевизору. Я случайно наткнулся на него в программе передач, позвал сына-подростка. Мы вместе уселись его смотреть и не смогли оторваться от экрана до финального прохода Марии Ивановны Вишняковой через поле житейское под экстатический хорал. Круг замкнулся и разомкнулся одновременно. В моё «Зеркало» смотрел зритель уже другого поколения. Увидел ли он то, что видел там я? Не знаю. Не уверен – времена изменились.

Сергей Ильченко, искусствовед

 

 

 

 

как это было

Отец и сын, отец и сын

Много лет спустя в воспоминаниях Андрей Тарковский объяснит, почему он снял этот фильм: хотел избавиться от воспоминаний, терзавших его всю жизнь. Арсений Тарковский оставил семью, когда Андрею было три года, а младшей Марине только полтора. «…Папа был человеком, целиком погружающимся в страсть, – писала Марина Тарковская. – Он Андрея предупреждал в письмах, чтобы тот «не бросался в любовь, как в глубокий колодец, и не был как листок на ветру». Не хотел, чтобы сын повторял его ошибки…»

Но Андрей повторил. Он, кому так не хватало в детстве отца, также оставил свою первую семью – жену Ирму и сына Арсения. «Прочитав сценарий, я пришла в смятение. Такая обнажённость чувств была для меня совершенно невозможна!» – вспоминала Ирма Тарковская (Рауш), когда Андрей показал ей сценарий. Но тогда, в 1968 году, снимать свою исповедь Тарковскому не дали. Это было тяжёлое время для режиссёра: беспощадная критика фильма «Андрей Рублёв», болезненный, затянувшийся во времени уход из семьи.

У Андрея с сыном Арсением, названным так в честь деда, отношения также складывались непросто. Однажды отец решил поговорить с сыном о планах после школы. Пригласил на обед в ресторан Дома литераторов. Арсений выслушал отца молча, а когда все встали из-за стола, произнёс: «Я не согласен со всем, что ты говорил, но всё равно – спасибо».

Арсений Андреевич Тарковский, кстати, стал специалистом в области сосудистой хирургии, кандидатом медицинских наук. Живёт и работает в Москве. Сын Тарковского от второго брака Андрей Андреевич Тарковский – режиссёр документального кино, президент Международного института искусств имени Андрея Тарковского. Живёт во Флоренции и Париже. Третий сын Тарковского – Александр – вырос без отца. С его матерью, танцовщицей из Норвегии, Андрей познакомился, уже зная о своей смертельной болезни.

Коса на камень

На «Зеркале» должен был работать опытный оператор Вадим Юсов. С ним Андрей Тарковский выпустил дипломную работу «Каток и скрипка», потом были «Иваново детство» и «Андрей Рублёв». Но сценарий «Зеркала» Юсова неприятно удивил. «…В жизни всё было не так: я знал его отца, знал маму… Я видел непонятное мне стремление встать на небольшие котурны, – и это не вязалось у меня с Андреем. Я говорил ему об этом и почувствовал, что он моих поправок-требований на этот раз не примет и что мне будет трудно, и я только помешаю ему…» И Юсов сошёл с дистанции, объяснив это усталостью от тесного творческого общения.

Оператором стал Георгий Рерберг. Работа была невероятно трудной, нервной, очень мучительной. «Андрей снимал про своё детство, я – про своё», – вспоминал потом Георгий Иванович.

А на следующей картине, на «Сталкере», как известно, найдёт коса на камень. Всё, что снимет Рерберг, весь фильм, две серии, окажется в корзине. Тарковский обвинит оператора в непрофессионализме. Председатель Госкино Ермаш пойдёт нервному режиссёру навстречу: спишет на производственные расходы солидную сумму и найдёт деньги для пересъёмки уже почти готовой картины. Но это уже совсем другая история…

Но как бы там ни было, выдающийся кинооператор Георгий Рерберг всегда говорил, что «Зеркало» – главный фильм в его жизни.

Петуха жалко!

Плюсом Маргариты Тереховой была некоторая холодная отстранённость, трагичность, нервность, усталость: Терехова только что пережила развод со своим вторым мужем. И ещё уникальная способность выражать сильные переживания минимальными средствами: взглядом, полуулыбкой, подёргиванием губы.

Актрисе непривычно было работать без сценария, она говорила, что так невозможно выстроить драматургию роли. Наивная! Тарковскому как раз эта её «самодеятельность» нужна была меньше всего. Он требовал беспрекословного подчинения себе. 

Поэтому актриса и заподозрить не могла, что ей предстоит серьёзное испытание в кадре: рубка головы большому белому петуху. Ей дали топор, на плаху положили петуха со связанными ногами. Рядом стоял человек с мешком, в котором бились другие петухи-смертники, на случай, если придётся снимать несколько дублей. Терехова растерялась. Ужас! Она поняла, что не сможет – и решительно отказалась. Но режиссёр уже кричал в мегафон: «Приготовились к съёмке!» А актриса в этот момент пошла вон со съёмочной площадки, на подгибающихся ногах, но с высоко поднятой головой. Тарковский бросился следом. Было слышно, как он кричал ей: «Да будет тебе известно, я снимаю лучший свой фильм!..»

Они долго разговаривали, после чего петуха помиловали. Во всяком случае, он погиб не от руки Маргариты Тереховой. В фильме присутствует только его предсмертный крик, летят перья, и крупным планом – лицо потрясённой, переступившей через себя женщины. Этот кадр вошёл потом во многие учебники по режиссуре и был даже опубликован в итальянской киноэнциклопедии.

Золотые кирпичи

Режиссёр писал: «Существовало около двадцати с лишним вариантов монтажа картины… Картина не держалась, не желала вставать на ноги, рассыпалась на глазах, в ней не было никакой целостности... И вдруг, в один прекрасный день, когда мы нашли возможность сделать ещё одну, последнюю отчаянную перестановку, картина возникла. Я ещё долго не мог поверить, что чудо совершилось…»

Андрей Кончаловский, друг Тарковского (соавтор сценария картины «Андрей Рублёв»), рассказывал свою версию. «Ты знаешь, что я сделаю? – сказал ему в порыве откровенности Андрей Тарковский. – Я вообще всё перемешаю, чтобы никто ни хрена не понял! Поставлю конец в начало, середину в конец…» И Кончаловский заключал: «Он разрушил связанность рассказа... Но было ощущение присутствия чего-то очень значительного, кирпичи-то были золотые!»

Никто ничего не понял?

Не было другого фильма у Тарковского, который бы приняли так полярно – с восхищением и негодованием. И кто? Коллеги-режиссёры, кинокритики, люди искусства – публика подготовленная, образованная. Сохранилась стенограмма обсуждения фильма на заседании комиссии Госкино, когда решался вопрос о том, какую категорию давать фильму – первую или вторую. «Вещь путаная, длинная…» – заключил Отар Иоселиани. Евгений Матвеев сказал: «Найдутся такие, которые будут аплодировать, кричать «ура» – гениальный Тарковский, единственный у нас Феллини и тому подобное. Шуму будет много, но для кого создана эта картина?..» Григорий Александров: «Эта картина не идёт по магистральному пути нашего советского искусства…» 

В итоге фильм вышел в ограниченный прокат. В Москве, например, «Зеркало» можно было увидеть всего лишь в трёх кинотеатрах. А дальше мы уже знаем: интерес к фильму оказался огромный. И неподдельный. Но для самого режиссёра очень важна была реакция его семьи. Арсений Тарковский, посмотрев «Зеркало», сказал Марии Ивановне (эту фразу приводит Андрей Тарковский в своих воспоминаниях): «Видишь, как он с нами расправился». И дальше режиссёр пишет: «Он сказал это с улыбкой, но, наверное, его что-то задело там. Они только не заметили, как я сам с собой расправился...»

Но потом отец сказал сыну: «Если тебе будут говорить, что это плохо, – не верь. Это настоящее, я тебе за это низко кланяюсь».

Подготовила Эльвира Дажунц

Фо­то Сергея Метелицы / ТАСС