Дмитрий Ревякин: «Для меня важна неспешность»

Лидер группы «Калинов Мост» рассказал «НВ» о своих жизненных приоритетах и о пользе «Домостроя»

Своих поклонников группа «Калинов Мост» величает «роднёй». Да и как ещё называть людей, которые прошли с тобой путь длиною почти 30 лет и не свернули на примыкающие дорожки? 21 мая «Калинов Мост» выступит для петербургской «родни» в клубе «Зал Ожидания». Накануне концерта лидер группы Дмитрий Ревякин не рассказал корреспонденту «НВ» о критериях профессионализма, умолчал о недостатках постмодерна и не стал распространяться о частоте поездок на малую родину. Зато поведал о том, какие стихи становятся песнями и как не устать от многократного исполнения хитов.

– Дмитрий, когда я вам в первый раз звонила, услышала в трубке какую-то попсовую иностранную музыку – и удивилась. Оказалось, ошиблась номером. Когда всё-таки дозвонилась вам, услышала Ave Maria. Скажите, а какую музыку вы сами слушаете?

– Признаться честно, я сейчас совсем не слушаю музыку – очень занят своими альбомами, новым творчеством, редактированием песен. Наверное, я в юности, когда ещё жил в общежитии в Новосибирске, наслушался «с запасом» – это был в основном английский и американский рок.

– Но раз уж прозвучала Аve Maria, не могу удержаться от вопроса: для вас вначале было слово или музыка?

– Да вы знаете, это случайность какая-то – я её не ставил, так что моим выбором это назвать нельзя (улыбается). А если говорить о первичности слова или музыки, то у меня же разнообразное творчество. Я пишу стихи, и там, естественно, важно слово. А в песнях важно движение мелодии – хотя бы какой-то её обрывок, мотив. И если мне не удаётся её оттолкнуть, рождается песня.

– Что значит «оттолкнуть»?

– У меня много песен написано, поэтому, когда появляется мелодия, похожая на что-то звучавшее ранее, внутренний цензор говорит мне продолжать поиски. Песня должна будоражить, иначе зачем она нужна?

– Мы недавно ехали в машине с друзьями, и звучала песня «Родная». Наш приятель, который до этого не был знаком с вашим творчеством, сказал: «Хотел бы я с автором пообщаться: интересно, откуда в людях берётся такая «русскость»? В деревне он, что ли, рос?»

– Рос я на окраине империи, тогда ещё СССР, – в Читинской области, в Забайкалье. Так что доля истины в этом есть. А откуда берутся такие песни, я и сам понять не могу – наверное, эта «русскость» у меня в генах. В моей семье очень любили петь песни, правда не обязательно народные, а все те, которые были по душе родителям и их друзьям. Вот отец всегда пел, когда работал, – он у меня строитель, окончил в Новосибирском университете факультет «Промышленное и гражданское строительство».

– В этой песне, которую мы упомянули, есть такие слова: «Батя, дай совет, опоясай в путь, мать – не провожай». И здесь очень чётко поделены роли: отец – сильный, он наставляет и поддерживает, мать – хрупкая, её нужно оберегать. Так было в вашей семье?

– По-разному бывало! (Смеётся.) Жизнь есть жизнь.

– А как вы думаете, в современном обществе такое разделение сохранилось?

– Если оно и есть, то преимущественно в верующих семьях. Потому что в этом случае в той или иной степени может присутствовать «Домострой». Но поскольку общество у нас в своей массе постсоветское, роль мужчины часто сводится только к тому, что он удовлетворяет финансовые потребности жены для возможностей всё нового «приобретательства». Эра феминизма наступила!

– А «Домострой» – это, по-вашему, хорошо?

– Очень хорошо!

– Почему?

– Потому что он не идёт вразрез с библейскими постулатами, это же классика: «Да убоится жена мужа своего». От этого всё и происходит.

– А почему изменились гендерные роли?

– Где-то искусственные причины, где-то революция, где-то слепое подражание Западу.

– И от каких подражаний России нужно избавляться?

– Прежде всего мы не верим в Бога. Я считаю, что человек рождается в культурном поле с определёнными религиозными ценностями. Эти ценности он и должен исповедовать.

– Но у вас ведь были долгие поиски: вы и язычеством интересовались, и шаманизмом, и хипповали…

– Конечно! И до сих пор я контролирую ситуацию – исподволь. (Улыбается.)

– В итоге вы покрестились. Что стало поворотным моментом?

– Я не смогу это объяснить. Почему-то решил. Просто пришёл к этому, так как понял, что ортодоксия – это самая человеколюбивая религия.

– В ваших текстах чувствуется любовь – к человеку, к природе, к слову. Скажите: ваша мама ведь преподавала русский язык и литературу – она как-то формировала ваш круг чтения?

– Мама очень сильно повлияла на меня. В детстве она читала мне книжки, в школьные годы – прививала любовь к языку и классической литературе (я учился у неё, и она даже была нашим классным руководителем!). Родители научили меня ценить не только то, насколько увлекательно и красочно написан текст, не только виртуозное владение автора словом, но и дух книги – то, что движет писателем и заставляет его создавать свои произведения.

– А что движет вами в момент творчества?

– В первую очередь, наверное, любовь к той земле, которая меня родила, взрастила, дала мне возможность раскрыть свой дар и воспитать его.

– Но сейчас-то вы живёте в Москве. Легко вам дался переезд?

– Ну, москвичом я себя не считаю, потому что наша столица – специфическая: чувствовать себя комфортно в таком огромном городе не каждому дано. А я-то ведь и вообще в глухой провинции родился, подпитывался ритмами маленького посёлка… Там были совсем иные жизненные приоритеты – и в общении, и в отношениях с природой. Для меня важна неспешность, неторопливость, мне приятно чувствовать себя расслабленным и раскрепощённым – но достичь этого состояния в Москве невозможно! Среда агрессивная, нужно быть всегда начеку: то толкнут, то машина не остановится на переходе – одним словом, гонка! Но помимо пасторальных настроений, которые мне присущи, есть ещё и работа, требующая моего присутствия именно в Москве. Просто потому, что здесь легче сделать что-то. У нас же в стране центристская организация.

– На малой родине часто бываете?

– Периодически – когда езжу к родителям.

– В следующем году вашей группе исполнится 30 лет. Как ощущается этот возраст?

– Мы с огромной радостью осознаём, что за эти годы удалось записать ряд неплохих альбомов, добиться большего профессионализма и создать определённую репутацию. Пожалуй, всё.

– И каковы критерии профессионализма?

– А этого я вам не скажу. Все эти годы мы кропотливо и неустанно работали как раз для того, чтобы их постичь. (Улыбается.)

– А какие-то необычные концерты вспоминаются?

– У нас обычных и вовсе не бывает! Наверное, одним из самых важных выступлений в нашей жизни был концерт в Ленинграде в январе 1987 года, потому что на нём присутствовала вся элита питерского рока. Удивительно, что отнеслись к нам очень благосклонно, желали успехов – и это было приятно.

– Вам важна оценка со стороны?

– Очень! Это же такая система сообщающихся сосудов: мы не только для себя пишем, но и для окружающих. Должен быть взаимообмен энергиями. Но в любом случае не сочинять я не могу – это такая напасть, от которой никуда не деться: каждый день у меня в голове вертятся слова и новые строчки для стихов и песен.

– А вы можете назвать момент, когда поняли, что стиль вашей группы окончательно сложился?

– Я надеюсь, что он ещё не сложился, а лишь продолжает складываться. Каждая последующая студийная работа должна отличаться от предыдущей – это кредо нашей группы. На начальном этапе мы просто учились играть. Затем, до 1990-х, делали песни-манифесты: страна жила ожиданиями, мы были вместе с ней и транслировали это в зал. Потом погрузились в словотворчество в духе Велимира Хлебникова. После начали отходить от этого, и у нас случился некий евразийский период… Но мне на самом деле сложно это подразделять – всё это разные части целого.

– Однако в некоторых альбомах у вас ярко выраженная идейность, а в некоторых – лиричность. Почему так?

– Потому что есть внешние вызовы, на которые нельзя не реагировать, – и тогда пишутся «бунтарские» стихи, а есть внутренние вопросы, разобраться в которых помогает лирика.

– А у вас не бывает грусти о том, «как было раньше»?

– Я с большой теплотой вспоминаю 1980–1990-е годы – времени, подобного тому, уже не будет. Я рад, что мне довелось жить тогда и что была возможность отражать эти настроения в своём творчестве. Мне нравился царивший тогда дух единения – люди словно жили одним дыханием, одними порывами, одними ожиданиями. Сейчас ситуация другая: вседозволенность и демократия привели к тому, что общество стало более атомарным, и каждый (подчёркиваю – каждый!) имеет своё мнение по любому вопросу. Такой вот постмодерн во всей его красе.

– Вы считаете, то, что у каждого есть своё мнение, – это плохо?

– Я считаю, что да. И это моё мнение, которое я не считаю нужным аргументировать! (Улыбается.)

– У вас на сайте я видела раздел «Сундучок»: люди могут перечислить средства, чтобы финансово поддержать группу. «Сундучок» наполняется?

– Да, люди помогают, и ещё как! Только благодаря этой поддержке записываются и новые альбомы группы, и сольные работы. Потому что сегодня «содержание» группы – огромная роскошь. Это… как яхта Абрамовича! (Смеётся.)

– Вы выступаете много лет. А какую песню исполняете чаще всего?

– Сейчас уже как раз ту, о которой вы говорили в начале: «Родная» всех победила! В ней всё совпало как-то разом – мелодия, настроение, текст… Создавая песню, не можешь предугадать, какая судьба её ждёт, – это же не математика и не программирование, всё очень тонко сплетается. Но на каждом концерте она получается разной – и в эмоциональном плане, и в музыкальном прочтении. Поэтому я не знаю, что такое «усталость» от любимой песни.

 

Беседовала Светлана Жохова. Фото Интерпресс