Руслан Кудашов: «У нас сейчас модно противостоять»
Главный режиссёр Большого театра кукол считает, что художник не должен скатываться в политику, принимая чью-либо сторону
Об одном из лучших режиссёров города, да и, пожалуй, страны, Руслане Кудашове говорят как о «режиссёре-философе, для которого каждое произведение – квинтэссенция вечных категорий». И в самом деле, вслед за циклом по трём книгам Ветхого Завета, который он трактовал в родном Большом театре кукол, Кудашов поставил в ТЮЗе им. А.А. Брянцева «Маленькие трагедии» Пушкина. Корни обращения к этим произведениям мы нашли в юности режиссёра.
– Руслан, вы уже не в первый раз обращаетесь к «Маленьким трагедиям» Пушкина. В чём притягательность для вас этого произведения?
– Потому что в них есть космос, масштаб. Потому что каждая из трагедий повествует о той или иной страсти, снедающей человека. Потому что через героев «Маленьких трагедий» можно говорить и о нас самих, обнаруживать в себе ростки пороков, которые могут привести к гибели вне зависимости от времени, места действия и возраста человека. И наконец, потому, что всегда полезно слушать хорошую русскую речь… Но это всё «логические» объяснения, на самом деле замысел приходит ниоткуда.
– Если не ошибаюсь, в юности вы хотели стать филологом, причём специалистом именно по русской литературе.
– Да. В школе меня мало что интересовало, кроме уроков литературы, – мне повезло на замечательного учителя, – и было желание хоть в какой-то степени прикоснуться к великой русской литературе, как бы высокопарно это сегодня ни звучало. И город тогда, кстати, ощущался иначе. Он мне казался и в самом деле центром культуры.
– Такое восприятие города кажется странным для подростка.
– Не странно совершенно. Это было время новой волны хиппанов, и среди читающей молодёжи было модно болтаться по городу. Мы писали стихи, музыку, увлекались живописью. Это было прекрасное время юношеских надежд. И пространство города вдохновляло. Как и три гения, которые посетили это пространство, – Пушкин, Бродский и Достоевский, конечно…
– Вы к Бродскому пришли в юности? Помните тот первый для вас стих, когда поняли, что перед вами открывается необычный мир? Я до сих пор помню своё странное ощущение от его медитативной элегии «Джон Донн уснул».
– Вот вы заговорили о Джоне Донне, для меня оно тоже было одним из первых его стихотворений, которое произвело такое странное впечатление – ошарашивающее и в то же время завлекающее. Безусловно, Бродский сложен, но у нас был не простой «кружок» – раздолбайский, конечно, но при этом в него входили дети в основном интеллектуалов, профессоров и художников. Хотя были и дети простых работяг. И так получилось, что, с одной стороны, у меня была учительница по литературе, которая постоянно стыдила нас, что мы никогда не прочитаем какие-то тексты, не узнаем какие-то важные вещи…
– Почему педагог так сразу махнул на детей рукой?
– Во-первых, потому, что школа находилась в одном из самых бандитских микрорайонов Ленинграда… А во-вторых, думаю, это был некий вызов нам – подросткам. И ведь она добилась того, чего хотела, – мы волей-неволей начали читать! Так вот, с одной стороны, на меня влияла школьная учительница, а с другой – компания, в которую я попал в восьмом классе. Мы тусовались, слушали рок-музыку – и западную, и нашу.
– Наверное, тогда вы даже предположить не могли, что сможете обратиться к Ветхому Завету.
– Опять же наша учительница литературы говорила: «Вы никогда не прочтёте текст Библии». Это был 84–85-й год.
– И с каким ощущением вы в первый раз взяли эту книгу?
– Я всё-таки её прочту! Но, кстати, к ней я обратился ещё в юности. Хиппаны…
– … хиппаны читали Библию?!
– Конечно! Во всяком случае, в Ленинграде это считалось хорошим тоном. Ведь тогда она ещё была под полузапретом.
– Ах, да, ещё к тому же только вышел и булгаковский «Мастер и Маргарита».
– Совершенно верно. Тогда, наоборот, у нас была не просто мода, а именно потребность познавать этот пласт культуры. Ведь тогда начали возрождаться храмы, появляться секты – это тоже следствие открытия нового для себя мира.
– Скучаете по тому времени?
– По времени – нет, по городу – да.
– Но ведь многие вам скажут, что объективно город стал лучше.
– Да, но он стал немного рекламным, плакатным. Мне так кажется. Я не чувствую того города, который был в детстве, в юности. Когда он действительно был огромен. Возможно, он казался таким в силу возраста. Но, так или иначе, он ощущался как нечто непостижимое. Этого сегодня мне не хватает. И поэтому, может быть, меня всё больше тянет жить где-нибудь за городом, у реки…
– И может быть, поэтому в «город, знакомый до слёз» Бродский так и не приехал? Я о нём вспомнила, поскольку в вашем поэтическом триптихе к Башлачёву и Высоцкому присоединится Бродский. Вы уже репетируете?
– Я начал внутреннюю подготовку. Причём работа над спектаклем началась как бы издалека, несколько лет назад, когда мы на одной встрече со зрителями почитали Бродского. Это была спонтанная акция, но достаточно любопытная. Но сразу окунуться в работу не удалось, потому что сложно – и для меня, и для тех молодых актёров – подойти к Бродскому так, чтобы его слово звучало.
– Через какой образ вы думаете всё-таки к нему прийти?
– Через город. Вернее, через города. И воду.
– Почему вас тянет к форме триптиха? То у вас трилогия по Ветхому Завету, то «поэтическая»…
– На самом деле у меня нет никакой тяги. Так получается. Когда мы задумывали спектакль по Башлачёву, никто не предполагал, что возможен Высоцкий и тем более, что будет возможен Бродский. Но это похоже на то, что Бродский в своей Нобелевской речи сказал, что, когда поэт пишет стихотворение, он никогда не знает, чем оно закончится. Так и мы – начинаем что-то делать, не зная, к чему в итоге это приведёт. И однажды, когда у нас уже сложился спектакль «Башлачёв. Человек поющий», мы гуляли по Арбату, возникла идея создать трилогию. Просто понял, что так должно быть…
– А ветхозаветный цикл?
– Это тоже была такая дерзостная мечта. Толчком к его созданию стала книга американского теософа Питера Крифта «Три толкования жизни», которую в аудиоформате мне подарила крёстная моих детей и прекрасный режиссёр Яна Тумина. Забавно, что, когда мы уже сделали второй спектакль, «Песнь Песней», Яна, забыв о подарке, вновь попыталась подарить мне эту же книгу, которая к тому времени вышла уже в печатном варианте. Конечно, после этого я не мог не взяться за «Книгу Иова». Ведь по богословской концепции здесь идёт речь о трёх пониманиях мира: если «Екклесиаст» – это понимание жизни как суеты, «Иов» – как страдания, то «Песнь песней» – это понимание жизни как любви.
– Несколько лет назад папа римский обратился к художникам с предложением вновь поработать на церковь – внести свой вклад в духовность, дабы найти способ справиться с довлеющим материализмом. Но у нас сейчас налицо скорее противостояние церкви.
– Да, у нас сейчас модно противостоять. Хотя, мне кажется, художник не должен заниматься тем, что модно. Когда мы начинали ветхозаветную трилогию, мы, конечно, не ожидали, что окажемся не в тренде у определённой части публики. Вернее сказать, мы вообще не думали о том, чтобы куда-то попасть, быть модными или, напротив, противостоять всем. Мы просто занимались своим делом, стремясь себя обрести. Но когда выпускали «Иова», мы уже понимали, будем «немодными», и я понимаю, почему так происходит.
– И почему?
– У нас такая традиция – художник должен быть в оппозиции. Мне же кажется, что художник не должен скатываться к политике, принимать какую-либо сторону. У нас есть своё дело – как бы пафосно это ни звучало, мы должны связывать, скреплять связь времён и миров. Задача простая. Но не модная.
– Прошлой осенью в стенах вашего театра прошёл масштабный международный кукольный фестиваль «БТК-фест: Театр актуальных кукол». В этом году фестивальная жизнь продолжится?
– Да, надеюсь, что он состоится в ноябре. На этот раз мы представим русский формат, поэтому назвали его «БТК-фест: Театр актуальных кукол. Russiancase». Пригласим гостей со всей нашей необъятной родины и продюсеров крупнейших международных фестивалей. На самом деле на Западе адекватные люди, занимающиеся театром, к политическим выкрутасам относятся как к идиотизму.
– Которому им тем не менее очень трудно противостоять.
– Да, у нас сейчас, к сожалению, срываются гастроли. И именно для того, чтобы совсем не прервалась связь, мы и зовём западных продюсеров.
– На прошлогоднем фестивале был представлен не только кукольный формат.
– В этом году мы тоже хотим не ограничиваться куклами. Вообще, хотелось бы выполнять некую объединяющую функцию и поэтому звать к себе на фестиваль самые разные коллективы, несмотря на их эстетические разногласия. Программа фестиваля будет включать в себя спектакли смежных жанров: и цирк, и танец, и театр художника. Причём мы зовём не только уже знаменитые театры кукол, скажем, но и начинающие коллективы. Мы стремимся расширить границы зрительских представлений об этом искусстве.
Беседовала Елена Боброва. Фото Интерпресс
