«Неграмотность стала заметнее»
Филолог, преподаватель Санкт-Петербургского университета Светлана Друговейко-Должанская развеяла миф о тотальной неграмотности россиян и объяснила причины его появления
18 апреля в четвёртый раз по всему миру прошёл «Тотальный диктант». Диктант написан, итоги подведены. Корреспондент «НВ» встретилась с преподавателем кафедры русского языка филологического факультета Санкт-Петербургского университета, научным руководителем интернет-портала «Культура письменной речи» (gramma.ru) Светланой Друговейко-Должанской, чтобы узнать, кто и почему пишет «Тотальный диктант», с чем связана мода на дореволюционный алфавит и действительно ли наше общество страдает тотальной безграмотностью.
– Светлана Викторовна, вы четвёртый год возглавляете экспертную комиссию «Тотального диктанта» в Петербурге…
– А в этом году я ещё и вошла в состав всероссийской экспертной комиссии. Её организовали новосибирские коллеги, создавшие проект. Мы несколько месяцев работали над составлением инструкции по проверке диктанта. Текст сложный. Нужно предусмотреть все возможные варианты, допускаемые правилами, чтобы обеспечить единство проверки по всему миру. Текст диктанта существует в трёх вариантах. Списать невозможно. Популярность диктанта, безусловно, растёт! В Петербурге по сравнению с прошлым годом количество пишущих увеличилось в 2,5 раза. Это же флешмоб: никто никого не принуждает. Можно проверить знания, а требования строгие. В Петербурге 120 пятёрок. У нас в процентном отношении пятёрок больше, чем в Москве. Молодых – 20–30-летних – всегда больше.
– Грамотность у населения падает или это миф?
– Разговоры о том, что мы стали более безграмотными, на мой взгляд, полная ерунда. Но природа этого мифа легко объяснима: в последние десятилетия среди пишущих и выступающих публично появилось много людей, которые раньше на публике не высказывались, в частности в интернете. Я бы сказала, неграмотность (но не безграмотность!) стала заметнее, однако она не прогрессирует. В советские времена дикторы читали по бумажке, любые речи заранее писались и репетировались. Сейчас что по телевизору, что по радио мы слышим спонтанную речь – естественно, ошибок и оговорок в ней больше, как и в интернет-текстах. Долгие годы в школе царил «орфографический террор»: детей натаскивали на правописание, но не учили пользоваться языком, строить тексты. Сейчас ситуация меняется, поэтому, с одной стороны, заметнее ошибки в правописании. С другой – мне кажется, со временем свобода высказывания принесёт свои плоды. Опять же, сравнивать степень владения языком у взрослых людей и совсем юных некорректно. Взрослые говорят лучше хотя бы потому, что речевого опыта у них больше. Зато молодые более свободны и раскрепощены, в том числе в выборе речевых средств.
– Поскольку спонтанная речь постоянно транслируется по TV, она воспринимается как пример для подражания – с её неряшливостью и ошибками. Как вы считаете, цензура публичным текстам нужна?
– Конечно, любой говорящий вправе рассудить: раз так можно государственному деятелю или медийной персоне, почему мне нельзя? Как человек либерально мыслящий, я вроде бы должна сказать, что цензура не нужна. Но в то же время понимаю, что в некоторых случаях некий надзор (не полицейский) за тем, что выходит в публичное пространство, необходим. Любые тексты, транслирующиеся публично, должны проходить контроль – не идеологический, а филологический.
– Язык – зеркало эпохи. Как бы вы охарактеризовали языковой стиль современности?
– У нас размыта граница между стилями – это и есть главная беда. То, что раньше было невозможно представить в публичной речи, например жаргон, сегодня допустимо. Почему роман «Лавр» я считаю гениальным? Евгению Водолазкину удалось убедительно продемонстрировать стилистическую какофонию. Он уловил то, что происходит с современным языком. Язык отражает расслоение общества, размытость границ между стилями, огромное количество заимствований (которые в принципе не губительны для языка). Утрата стиля происходила и раньше. Это связано с комплексом причин, которые срабатывают и сегодня, как и, например, в предпетровскую эпоху. Одна из причин – демократизация языка. В XVII веке произошло разрушение старой языковой системы. Если взять тексты той поры, в них мы обнаружим и варваризмы, и высокие старославянские формы, и неологизмы. Примерно то же самое происходит сегодня. В глянцевых журналах россыпь слов-однодневок.
– Засилье англицизмов увеличивает пропасть между отцами и детьми? Вряд ли старшее поколение понимает, кто такой хедлайнер и почему модная юбка «маст-хэв».
– Ещё несколько лет назад я говорила: нет, какая пропасть?! Любой человек хочет быть понятым, поэтому будет говорить с собеседником на доступном тому языке. То есть подросток бабушку не попросит что-то «апгрейдить». За последние годы моё мнение на этот счёт изменилось: увы, ожидать чего-то подобного сегодня вполне возможно… И связано это именно с утратой чувства стиля, осознания уместности того или иного слова в определённом контексте и конкретной речевой ситуации. Но модные словечки типа «тверк» или «мудборд» очень быстро из языка уходят.
– «Своих» человек определяет по языку. С одной стороны, это естественно. А с другой – язык сегодня очень разобщает…
– Совершенно с вами согласна. Но социальное расслоение, которое отражается в том числе и в языке, – это неизбежный процесс. В силу катаклизмов, которые происходили в российском обществе на протяжении ХХ века, мы ещё не слишком остро ощущаем, что язык может служить безошибочным идентификатором принадлежности человека к тому или иному социальному слою, кругу, что словарь, выговор, стилистика и даже интонация нередко могут сообщать о говорящем именно то, что он больше всего хотел бы скрыть. Вспомните пьесу Бернарда Шоу «Пигмалион», героиня которой, цветочница Элиза Дулитл, природная носительница говора лондонских предместий, отлично понимает, что может претендовать на место на иной ступеньке социальной лестницы лишь в том случае, если научится говорить… нет, вовсе не «грамотно», а «как леди»! Да, речь – это отличный маркер «своих» и «чужих». Говорящие «пивасик» или «днюха» – это одна группа, говорящие «смузи», «тверк» – другая.
– Ситуация с языковыми пуристами и либералами напоминает войну «тупоконечников» с «остроконечниками»…
– Ещё как! Вы это образно и точно определили. Но такая война – отражение процессов, которые происходят в обществе в целом. Не только я задаюсь вопросом, почему сегодня любое проявление нетолерантности осуждается, но при этом считается чуть ли не хорошим тоном ставить собеседнику на вид за «горячее кофе». Вполне интеллигентные люди позволяют себе высказывания вроде: «Когда я слышу «вклЮчит», убить хочется!» К вариативности, изменчивости норм нужно относиться спокойно. Тем более что изменение той или иной нормы, как правило, можно прогнозировать заранее. Так, все здравомыслящие лингвисты называют своего рода аномалией то, что ударение в формах глагола «звонить» по-прежнему удерживается на окончаниях: ведь практически у всех глаголов на -ить за последние два века акцентная норма изменилась. В пушкинские времена у слов «курить», «варить» были формы «курЯт», «варЯт». Сегодня мы говорим только «вАришь», «кУрит», «сОлит», то есть ударение сместилось на корень. А вот «звОнишь» считается неправильным – и, конечно же, такая форма становится одним из наиболее ярких маркеров просторечия, но с точки зрения тенденции развития языка она выглядит… странно. А «кофе» среднего рода уже нормативен, хотя и лишь для разговорной речи. Уверена, слово «гастарбайтер» вы произносите, как и я, с ударением на третьем слоге. Хотя многие словари рекомендуют форму «гастАрбайтер». Но рискните спросить любого пуриста «от сохи», на какой слог должно падать ударение в «гастарбайтере»: он же наверняка «убьёт» за «гастАрбайтера»! Большинство таких пуристов не заглядывают в словарь, будучи уверенными: правильно так, как говорю я! Язык – это то, чем я владею как бы от рождения. Да как это я не знаю языковых законов? Знаю!
– Вы согласны с тем, что молодые стали меньше читать?
– Конечно не согласна! Наши дети читают письменных текстов в десятки раз больше, чем читали мы, хотя бы потому, что они бесконечно читают что-то в Сети. Однако психологами и социологами уже установлено, что современные молодые люди не способны воспринимать письменные и визуальные тексты большого объёма. Поэтому им не под силу прочитать, например, «Войну и мир». Это я знаю и от своих коллег, работающих в школах. Думаю, что для преподавания литературы в школе нужно выбирать принципиально другие тексты. Ведь этот школьный предмет так сложен ещё и потому, что уроки литературы призваны решать три абсолютно разные задачи. Во-первых, на них изучается история русской литературы (своего рода культурная Библия образованного человека). Во-вторых, это, говоря несколько пафосно, уроки нравственности: ведь только здесь идёт разговор о человеческой душе, смысле жизни. В-третьих, это уроки изящной словесности. И эти цели и задачи плохо стыкуются, поэтому каждый учитель выбирает свой путь. Кроме того, произведения, входящие в русский литературный канон, нередко затрагивают такие вопросы, которые волнуют в большей степени людей 30-летних. Кому из современных детей близки проблемы Печорина? Получается, что тексты воспринимаются как молитвы, то есть запоминаются без понимания.
– Заигрывание с прошлым и его имитация порождают китч. Еры, яти, слова «барышня», «господин», «сударь» в письменной и устной речи встречаются всё чаще. Кажется, что этот «лингвистический винтаж» – тоска по потерянной России, с калачами и куполами.
– Вы правы в своей оценке. Более того, если проанализировать, к чему относятся те названия, в которых употреблены буквы дореформенного алфавита (ер, ять, ерь), и названия с инкрустацией латиницы, совершенно очевидно: они рекламируют разное. Товары, названные через ять или с ером на конце, призваны создать образ чего-то русского, солидного, незыблемого, имеющего длительные традиции. Например, слово «банкъ». Товары и услуги, названия которых пишутся на латинице, ориентированы на молодых, модных, прогрессивных. Однако, как и любой приём, вошедший в широкую моду, игра со шрифтами уже утратила тот смысл, который первоначально в неё вкладывался. Например, у нас есть агентство, носящее гордое имя «БестЪ». Довольно нелепо завершать ером такой варваризм, то есть недавнее заимствование, которое в глазах носителей русского языка не утратило признаков своей иноязычности. Тем более что создатели таких вывесок редко знакомы с правилами употребления букв старого алфавита.
Что имели в виду авторы названия «Галерея обувѣ»? Буква «ять» вставлена в него явно лишь для красоты. На подобную красоту «даже смотреть глупо», как выражался Салтыков-Щедрин.
Беседовала Мария Башмакова. Фото Александра Гальперина
