Людмила Улицкая: «В СССР теплота человеческих отношений была необыкновенная»

Писатель в интервью «НВ» размышляет о минусах эпохи изобилия и объясняет, почему она избегает слова «счастье»

 

«Иногда мы говорим: «...жестокие времена». Но все времена по-своему жестоки. Одно поколение сменяет другое, и каждое имеет свою собственную физиономию, свои неповторимые черты, особенности. Мы задумали вспомнить о поколении тех, чьё детство пришлось на конец войны, послевоенные 1945–1953 годы. Эта книга собрана из драгоценных воспоминаний разных людей» – так начинается недавно вышедшая книга Людмилы Улицкой «Детство 45 – 53: а завтра будет счастье». Так называется и спектакль Анджея Бубеня, премьера которого состоялась на днях в театре «Балтийский дом». О книге, о спектакле, о проблемах, поднятых в этих произведениях, корреспондент «НВ» говорил с российской писательницей.

– В петербургском «Балтийском доме» Анджей Бубень поставил в 2012-м «Зелёный шатёр», а теперь и «Детство 45 – 53…». Получилась дилогия. Те же герои…

– Да, они выросли и живут дальше. Кто-то до меня сказал: писатель пишет один и тот же текст. В моём случае это безусловно так. Потому что есть круг вопросов, которые интересовали и интересуют меня всегда. Есть две литературы: литература идей и литература людей. Литература идей тоже бывает очень интересная, но я люблю и пишу литературу людей. Мне более всего интересен человек, то, как он проживает жизнь и разрешает извечные вопросы в тех обстоятельствах, которые ему даны, – каждое время предъявляет человеку свои собственные повороты тех же самых вопросов.

– Книга «Детство 45 – 53…» – первая и единственная, не написанная Улицкой. Вы выступили в роли автора-составителя…

– Если быть точной – уже вторая. После «Детства...» издана книга «Поэтка», посвящённая памяти Натальи Горбаневской, моей подруги. Она составлена из воспоминаний о Наташе, а себе я позволила написать лишь короткие вставки… Мои же первые рассказы были связаны с впечатлениями моего раннего детства, в виде книжки они вышли под названием «Детство-49». И много лет спустя, году в 2012-м, издательство «АСТ» предложило мне сделать сборник «Детство 45 – 53…». О поколении родившихся перед войной и в войну. Я никогда не работаю под заказ, а тут вдруг поняла: может получиться что-то очень важное. По радио, в двух-трёх печатных изданиях объявили о проекте, и в издательство посыпались письма. Пришло около тысячи писем! Я читала и понимала, что книга не может быть просто механическим соединением этих писем, надо было придумать некий «маршрут следования». Тогда я сгруппировала письма по темам и каждую предварила небольшим вступлением. И ещё меня поразило общее настроение, которое почти во всех письмах прочитывается: сейчас трудно, голодно, холодно, но завтра будет счастливая жизнь! Вот именно так, с восклицательным знаком.

– И завтра было счастье – для людей, переживших и выживших в войну?

– Тут мы с вами перейдём на очень скользкую почву, отчасти философскую, отчасти психологическую…

– Я помню 1960-е годы: вера советских людей в недалёкое, реальное, светлое будущее, человеческие – именно человеческие – отношения, не это ли счастье?

– Я бы немножко не так эту картину нарисовала. Когда мы вспоминаем времена моей юности, то в первую очередь вспоминаем, как тесно и дружески жили. Мы друг другу безмерно помогали. Мы друг без друга не выживали. Это было такое плотно спаянное сообщество. Я прекрасно помню, что для похода к зубному врачу надо было сначала договориться с подругой, чтобы она посидела с ребёнком – оставить его было не с кем. Это была круговая порука взаимопомощи – всё держалось отчасти на «блате», то есть таком виде мелкой коррупции, либо на взаимообороте: я тебе достаю билет в театр или в Ленинград, а ты мне кусок мяса или масла. Мы были очень хорошими друзьями. Я и по сей день дорожу старыми друзьями, потому что за 50 лет мы не один пуд соли съели. Мы не доживали до зарплаты – друг у друга постоянно одалживали трёшки. Детские ботиночки носились пятью поколениями детей. Я в этом ничего плохого не вижу. Я думаю, что в том относительном изобилии, которое мы имеем сейчас, если сравнивать с временами, о которых мы с вами говорим, довольно много порочного и неприятного.

В те годы в Советский Союз начали приезжать первые иностранцы – голландцы, немцы, англичане, – они до безумия влюблялись в нашу страну. Для них это было потрясением – теплота человеческих отношений в Стране Советов, я бы сказала, коммунальная теплота действительно была необыкновенная. Мы жили бедно, хотя и побогаче, чем в послевоенные годы. Но стилистика жизни была аскетическая, более уважительная к материальному миру. Вещи ценили, к ним относились уважительно. Мы с мужем немного застряли в том времени – довольно часто старую одежду чиним. Я с большим трудом расстаюсь со старыми вещами. И нынешний день одноразовых вещей мне на самом деле глубоко противен. Это общество потребления создало жизнь по скоростному принципу – быстренько произвести, быстренько выбросить и купить новое.

У моих внуков полная комната игрушек, но, когда ко мне недавно пришли две журналистки из какого-то педагогического издания и спросили про мои детские игрушки, я сказала: «Минуточку!» – и вытащила свою лендлизовскую собачку, с которой играла я, мои младшие братья, мои дети и мои внуки. К этой собачке я испытываю большое почтение. Она давно уже существо одушевлённое, что очень ценно. А поэтика двора? Кусок хлеба съедался компанией поочерёдным откусыванием! А делёжка всего на 28 равных частей? Во всём этом было что-то симпатичное.

– Но было и что-то несимпатичное…

– Мы сейчас с вами рассмотрели положительную строну нашей коммунальности, но она имела множество и отрицательных сторон. Были и вражда, и драки, и кражи. Я в нашей квартире наблюдала все виды бытовых преступлений – кроме убийства. Поэтому и были так счастливы люди, которые получали свою собственную однокомнатную квартиру, где есть уборная и не надо очередь утром перед работой выстаивать – в нашей квартире было 28 жильцов. Дрова таскали по воскресеньям со двора, из сарая, на всю неделю. Чтобы печку топить. Но всё равно мы порой ностальгически, с добрым чувством вспоминаем о том хорошем, что было в наших отношениях.

– Что же потом случилось с человеком?

– Атомизация. (Распад традиционных связей в обществе, социальное разобщение, появление изолированных индивидов, социальные связи которых носят безличный характер. – Прим. ред.) Случилась атомизация общества. Возможно ли её преодолеть? У меня на все случаи жизни есть одна мантра: «Культура – образование, образование – культура». Только через знание истории человек начинает понимать причинно-следственные связи и делать правильные выводы.

– Историю надо писать в семье. Если я знаю, как жили бабушка с дедушкой во время коллективизации, индустриализации, если знаю, что мой дед стал жертвой сталинских репрессий, никаким учителям, никаким идеологам голову мне задурить не получится.

– Да, я тоже стою на том, что первые впечатления о мире человек получает в семье. А то, о чём говорится в «Детстве 45 – 53…», мне кажется, должны преподавать в школах.

– Кто же такие «частности» будет преподавать, если мы идём к единому учебнику истории.

– Я против единого учебника. Мы всё чаще обращаемся к Оруэллу. Его формулы оказались не шуточными. «Кто владеет настоящим, тот владеет прошлым». Эта формула работает и в обратном направлении: «Кто владеет прошлым, тот владеет настоящим и будущим». Сегодня нам опять хотят представить историю как историю великих побед. А это ещё и история великих жертв, миллионов погибших людей. Нельзя допустить фальсификации истории.

– Людмила Евгеньевна, так «завтра будет счастье»?

– Во-первых, слово это я не люблю и всячески его избегаю. Счастье – и справедливость тоже! – это одна из великих иллюзий человечества. Это сиюминутное состояние. Это же Фауст: «Остановись, мгновенье!» Но то, что люди жили в ожидании счастья, – это определённо. А сегодня, к сожалению, люди живут совершенно в другом настроении. Я вижу вокруг себя тревожных, озабоченных людей, которые будущего боятся, боятся за будущее детей. Боятся войны, которая вот-вот грянет… Счастья всё это никак не обещает.

– «На свете счастья нет, но есть покой и воля», – Александр Пушкин.

– С высказыванием нашего великого поэта я готова немедленно согласиться, но это взгляд частного человека. А в России частному человеку, даже выдающемуся поэту Пушкину, не придавали большого значения.

– Позволю себе процитировать и вас, из «Детства…» – по памяти: «Маленькие люди, винтики да болтики. Без них никакое колесо истории не сделало бы оборота. И что бы без них, не отмеченных ни в каких исторических хрониках, делали цари, генералиссимусы и генеральные секретари?..» Но ведь что-то и для них должно делаться…

– 50 лет назад не надо было создавать никаких искусственных задач. Было ясно: надо выбираться из той нищеты и послевоенной разрухи, в которой оказалась страна, восстановить жилой фонд, чтобы люди не ютились по восемь человек в одной комнате, справиться с голодом, дать детям образование. Это скучные, прозаические задачи. В них нет ни романтизма, ни пафоса, которые процветали в таких проектах, как строительство БАМа или освоение целинных и залежных земель, полёт Гагарина в космос. Но это то, что делает любое государство. Это прямая обязанность государства. Ни для чего другого государство не нужно, как собрать налоги и распределить их на те нужды, о которых я говорю: медицина, образование, социалка. А между тем у нас продолжительность жизни падает, смертность растёт, мы занимаем 1-е место в мире по количеству абортов… Есть над чем подумать. Я всегда говорю, что я не мастер отвечать на вопросы, разрешать вопросы, я мастер их ставить, обозначить проблему, поставить себя рядом с проблемой, обойти её со всех сторон, посмотреть справа, слева, сверху, снизу.

Я думаю, книжка «Детство 45 – 53…» тоже никаких проблем не разрешает, но она их показывает. Почему послевоенное поколение, полуголодное и нищее, жило в ожидании счастья, а нынешнее поколение, сытое и одетое, испытывает тревогу, страх за будущее детей? На вопрос «почему?» я не дам вам ответа. Пусть каждый сам об этом задумается.

 

Беседовал Владимир Желтов. Фо­то Артёма Коротаева / ТАСС