ВРЕМЯ, ВПЕРЕД!

Новогодний городской наряд порождает особое представление о жизни: кажется порой, что несешься сквозь годы в обычном питерском такси, глазеешь на четырехзначный счетчик и со страхом поглядываешь на водителя. На счетчике - цифры: 1996, 1997, 1998... На какой версте опустеет бумажник и вылетишь за дверь? Кто знает... Водитель бьет по газам - череда буден за окном сливается в сплошную линию, пейзаж обретает четкость на редких остановках - по большим праздникам или большим трагедиям. Машина замирает, рядышком тормозят другие. Минуту-другую пассажиры глядят друг на друга - молча, сквозь мутное стекло, глаза в глаза. Потом, заставив себя отвернуться, хлопают таксиста по плечу: "Трогай".

1999, 2000, 2001... Счетчик вспыхивает тысячью рождественских огней - цифры оборачиваются под новогодние гимны. 365 дней и ночей - очередной щелчок. 2002... Притормозим? Как просто: весь уходящий год втиснут в маленький квадрат у Гостиного Двора - вестибюль метро, шумящий Невский, нарядный фасад Пассажа. Знакомая новогодняя панорама - город на маленькой ладони, продуваемой праздничными ветрами. Гирлянды горят круглые сутки - проспект окуклился сверкающими нитями украшений: вот пройдет еще день, и куколка треснет - содержимое растечется веселыми толпами, а небо над ними полыхнет фейерверком. У Гостиного елка и эстрада: все как обычно, никаких новогодних сюрпризов. На эстраде Дед Мороз со Снегурочкой развлекают публику с раннего утра, носятся взад-вперед по сцене, размахивают руками, подпрыгивают, пританцовывают. То ли стараются, то ли просто сражаются с холодом - ветер в нынешнем декабре ледяной. Смотрится это веселье как-то некстати: народ проносится мимо (кому охота стоять на морозе), а столпившиеся у елки детишки явно скучают. Подарков не видно, и, скорее всего, дело до них не дойдет - новогодний "ресурс" сберегают на 31-е... А без подарка - какой праздник? Так - одна суета. Из дверей промтоварного магазина на другой стороне Невского торчит хвост большой очереди. "Что дают, мужики?" - смеешься. "А хрен его знает, - смеются в ответ. - Выясняем". В очереди весело - вот здесь настоящий Новый год. Даже лица у всех новогодние: глаза счастливые, улыбки теплые. Мы всегда веселеем, когда тратим деньги, - неважно сколько, неважно на что. Главное - тратим. Предвкушение праздника - ожидание счастья: купюры на прилавке, сверток в руке: "Вот порадую домашних..." Радость, правда, недолговечная - отгремит торжество, и заглянем в кошелек: "Да-а-а... В копеечку". Но пока считать рано. Пока еще Новый год, время вольное, затратное, но беззаботное. Пусть даже и проходит в заботах - от магазина к магазину, от лотка к лотку. Красиво мертвое и блестящее - еще красивее живое, хвойное. На Невском елки - под мышкой, на плече, в багажниках машины, в салонах застрявших в пробках автобусах. Лесные красавицы - пушистые и ободранные, колючие и растерявшие иглы, стройные и кривые, высокие и карликовые. Елки, елки, елки - зеленое море, которое, кажется, зальет каждую городскую квартиру, оставит кусочек зелени в каждом уголке. Вокруг запляшут дети с мишурой и игрушками, а воздух загудит знакомым запахом - запахом восторга, который так редко случается в жизни. Сочельник - Рождество - Новый год: елка - королева страны детства, в которой все однажды жили и которую успели забыть. Кажется, что королева войдет в каждый дом... Только кажется. В урне у дверей метро копается Мария Владиславовна - худенькая женщина с высоким, обернутым косынкой лбом и серыми глазами. Проработала 30 лет в Библиотеке Академии наук - в начале 90-х была сокращена "за ненадобностью". Не помнит себя прежнюю - другие времена, другие праздники. "Чем запомнился уходящий год? Умер сын - плохое. Узнала, что помимо бутылок принимают и пустые пивные банки, - хорошее..." Рядышком задирает прохожих малолетний беспризорник Азиз: "Не, здесь не попрошайничаю. Стреляю обычно у "Макдоналдса", а сейчас так - развлекаюсь. Новый год? Пойду к бару "Кавказ" - мне в прошлый раз один грузин там тысячу рублей дал. В Новый год много дают". 2001-й для Азиза ничем особенным не запомнился. Вот только летом поймала милиция, помурыжила в местном отделении и отпустила. Провожавший сержант вывел восьмилетнего мальчишку на крыльцо, поставил на верхней ступеньке и сбил с лестницы ударом ноги: "Утекай, чурка!" Азиз до сих пор злится: "Печень мне отбил. Неделю ходил кровью". В остальном у маленького армянина все "оки-доки". Как и у продавца мороженого, 32-летней Ирины: "Пока все в порядке. Но будет хуже - я слышала, что в следующем году нас с Невского погонят. Так что мне 2002-й не нравится заранее". Ничего хорошего от 2002-го не ждет и Михаил Наумович - бухгалтер процветающей фирмы опасается, что "контора" разорится. "Я кассу веду, поэтому знаю что к чему. Правда, опасения эти у меня возникли еще лет пять назад. Предприятие до сих пор на плаву, но, провожая каждый старый год, я боюсь нового. Поэтому первый бокал шампанского всегда поднимаю "за работу". Невский, метко схваченный Гоголем: "Улица-сон". Горожане спешат, и каждый из них видит свои сны - особые, рождественские, полные огней и надежд или, напротив, темные и безнадежные. Кому-то хорошо. Кому-то плохо. Новый год: время летит, и мы летим вместе с ним. 2002? Поехали!