ТЕАТР ИЗ ОДНОГО АКТЕРА
Александр Володин читал ему свои стихи. Александр Иванов- пародии. Григорий Горин говорил: "Гафт - не фамилия, а диагноз! Я болен Гафтом неизлечимо". Сам Гафт о себе говорит неохотно, но интересно. Его сравнения, его эпиграммы, его стихи, его стихии, его эго. Слова, которые нужно осмысливать. Высказывания, которые не пересказать. Утверждения, с которыми трудно спорить.<br>- Не люблю я интервью! Все одно и то же. Конечно, многое зависит от интервьюирующего - какие вопросы. Понимаете? Вы напрасно мной заинтересовались. Сейчас я уже не тот человек, который кому-либо интересен. Я уже стар. <br>Воспоминания - признак старости. Они сами приходят, я не вызываю их. Иногда хочется рассказать о них кому-то. Когда хочется воспоминаний - кончается человек. Но это подъем не от победы, а от пустоты.
Иногда вдруг о себе что-то слышишь. Однажды по телевизору показывали женщину, которая делает цветы из шерсти. И она говорит: "Вот этот цветок - Володе Высоцкому. А вот этот я сделала Валентину Гафту". Я даже вздрогнул. Боже ты мой, мне цветок сделали!
В первых ощущениях - основа личности. Как ты в первый раз съел яблоко или мороженое или в первый раз поцеловался. Этого нельзя забыть. И я все это помню. Помню запахи, детство и войну, помню первые слезы, школу и все страхи. Матросскую тишину, улицу, где родился, я назвал миром в миниатюре, потому что там на одном пятачке умещалась тюрьма, психиатрическая больница и рынок. Чем не мир в миниатюре?
Когда-то страшно было рассказывать о том, что твои предки - капиталисты. И своей родословной я особо не интересовался. Как большинство. Но когда был в одном музее в Тель-Авиве, подошли: "Хотите узнать о своей фамилии?" Искали-искали в компьютере - и ничего. А недавно я познакомился с историком-археологом, который выяснил, чем занимались мои предки. Они выходцы из Германии, поселившиеся потом на Украине. И действительно, мой прадед арендовал землю под Полтавой и владел сахарным заводом. Я слышал об этом от родителей.
А учителя учили. Ефремов - мой учитель номер один и главный пример! Он был учителем на моем курсе и в тот момент стоял на пороге создания театра "Современник". А чем тогда стал "Современник", вы сами понимаете - взрыв бомбы! Этот театр возник не желанием сверху, а усилиями снизу. Не, я не хочу сказать, что "Современник" стал эдаким эталоном русского театра, нет! Русская театральная школа задолго до этого стала Меккой мирового сценического искусства. Именно Россия определила вековые традиции мирового театра. Это Мейерхольд, Станиславский, Немирович-Данченко, Вахтангов, Таиров...
Мой дебют состоялся на сцене Театра имени Моссовета. Кто был моим первым партнером? Любовь Орлова! Мы ставили пьесу "Лиззи Маккей", где Любовь Петровна играла главную роль. Я впервые увидел живую легенду. Она вышла из машины в шубе с поднятым воротником, без головного убора, маленькая такая, немолодая уже женщина. А на сцене! Боже, на сцене это была просто богиня, изумительная дама, которая могла себе позволить даже раздеваться чуть ли не донага. И вы знаете, я был сражен ее великолепием! Какая спортивная фигура! Какие линии тела! Потом, когда занавес закрывался, а она уходила за кулисы, я понимал, чего это ей стоило. Но вскоре занавес открывался и она вновь преображалась. Это была Любовь Орлова.
А дальше - Вера Павловна Марецкая, Ростислав Плятт... Играл я вместе с ними довольно приличные роли.
Но ушел. Ушел к молодым, к Андрею Александровичу Гончарову. Позже к Анатолию Васильевичу Эфросу. А этот переход был вполне осознанным и серьезным. Я просто понял, что будущее уже за молодыми. Там, где я начинал, много было интересного, но, увы, рано или поздно все должно было закончиться. Надвигалось другое время.
Лет 40 назад начались мои сатирические произведения. Все эпиграммы, стихотворные шутки предназначались для наших театральных капустников. Ехидства не было и в помине. Терпеть не могу эту черту!
Я нажил врагов. Много. И очень жаль. Поймите меня правильно. Но ни одного из тех, кому посвящены мои эпиграммы, я не ненавижу. Совсем наоборот! Они мне нравятся, потому и возбуждают мой интерес. Мои эпиграммы посвящены талантливым и умным людям.
Те, о ком пишу, мне дороги, близки. И чем язвительнее моя эпиграмма, тем большую симпатию испытываю к этому человеку. Вот спрашивают об эпиграмме, посвященной Козакову, в которой "мужского много в нем начала, но нет мужского в нем конца". Но Козаков - мой друг! О какой злости или физиологии может идти речь?
Помню, давно, в Питере, на вокзале, приобрел брошюру с эпиграммами Гафта. А там матерщина сплошная. Нанял адвоката, который что-то там ищет. Вообще-то плюнуть я хочу на эти грязные деньги. Не в них ведь дело. Люди вполне могут подумать, что я прощать не умею. Умею. Вопрос - кого. Я могу смириться. Даже если ботинок жмет. Лишь бы не слишком жал.
Жуть испытал, когда заглянул в интернет на страничку Гафта, туда, где должны лежать мои сочинения, - а там ничего моего, ни одного слова! Какая-то матерщина, гадости, поклепы на артистов - и написано, что Гафт. Что мне теперь делать? Зачеркнуть-то нельзя.
Спросите, кто правит бал в театральном и киноискусстве, назвав невзначай Николсона, Бергмана, Хоффмана, Дугласа. Что я отвечу? Да, эти персоны далеко не близоруки, не бесталанны, не бесчувственны. Среди них есть великолепные мастера. Но для меня идеалом был, есть и будет Джигарханян. Артист высочайшего класса! Я уже не говорю об ушедших. Это, конечно, Борисов, Евстигнеев, Леонов, Луспекаев, Миронов... Классики! Столпы, на которых зиждется мировое сценическое искусство. Я много ездил, многое видел. Есть с чем сравнивать. И с кем.
Наших фестивалей не признаю. Мне это напоминает халявную гульбу. Все говорят совершенно по-чеховски: "Мы отдохнем, мы отдохнем". Ну и отдыхайте, только чтоб вас столько людей не видели. Когда ты действительно сделал новую работу, за которую не стыдно, и приехал увидеть реакцию на нее - тогда я понимаю: ты выходишь на сцену заслуженно, не надо только это опошлять. А у нас все церемонии, особенно "Ника", превращаются в нечто очень легкомысленное и одновременно помпезное. Я люблю искренность. Мне нравится, как вручают "Оскара". Они не боятся быть детьми. И не боятся высокого слога, который я, признаться, люблю.
Я редко читаю то, что пишут о нашем театре. Главное, что билетов в "Современник" не достать, люди к нам идут и не ошибаются никогда. Критики сегодня хотят заменить собой театр. И что? Как столб относится к собакам, так отношусь я к критикам-писакам.
Никогда не замечали, что, читая интересную книгу, смотря фильм, сидя на спектакле, - вдруг становитесь главным героем, дублируете действия актера или, наоборот, противоречите его поступкам? Да вы же в эти мгновения сами играете! Еще и восхищаетесь самим собой, своими партнерами: ах, какой же я умница, какое счастье, что она меня поняла, или Боже, что я наделал! Мой герой сказал то, что я должен был сказать 30 лет назад! Черт возьми, и как же я не мог додуматься именно это сказать! Вот что такое сцена! Это ли не оценка по достоинству?
Досадно, что не научились мы, как на Западе, делать звезд. Ведь там их продвигают десятилетиями, следят за каждым шагом, вкладывают в них деньги. Талант заслуживает вознаграждения, равного, как и труд, затраченный на его восхождение. В любом случае, актер широко улыбается в камеру не от тугих карманов. Он счастлив тем, что сделал счастливым другого, то бишь умер - в себе, в своей профессии, в роли, которую сотворил. Любой актер, сколько бы он ни получал денег, прежде всего получает удовлетворение от результата своего неимоверного труда.
Стал актером - как другие. Есть такая великолепная поговорка: "Если бы молодость знала, если бы старость могла!" Молодой человек, на мой взгляд, обладает некой только ему присущей интуицией, энергией. Благодаря им он смело идет вперед, ничего не боясь. Потому что мало еще чего знает. И эта иррациональная энергия неуемна, всесокрушающа. Я не думаю, что какой-либо гениальный физик уже в семнадцать лет конкретно представлял свое будущее, был уверен, что рано или поздно сделает выдающееся научное открытие. Выбор будущей профессии, как правило, бывает неосознанным... Что-то попросту притягивает именно к этому виду деятельности. Но рано или поздно, когда молодой человек встречается с первыми трудностями, эта энергия проверяется на крепость. И дай-то Бог, чтобы в этот момент тебя кто-то поддержал.
Время... Многие думают, что завтра жизнь кончится. И начинают хватать все ценности - духовные и материальные. Грызть сегодняшний день, забывая, что будет еще завтра, послезавтра.
Было чувство, что все еще впереди, и это самое главное. Здесь можно недоделать, здесь немножечко получил удовольствия - и до свидания, все еще впереди. А теперь впереди - уже не так, как раньше. Просто сил уже тех нет, энергии. Это сдерживает. Говоришь себе: куда ты, парень, остановись! Но иногда кажется: что-то еще может произойти.
Любить можно бесконечно. Думаю, только так и надо. Надо найти такого человека, чтоб все время его ощущать. Надо исключить его из всего, брать по кусочку, наслаждаться. Но это я понял уже после, когда было все...
Я ездил к ней, будучи еще женатым, но у меня уже все кончалось с Аленой. И вот я шел по улице, вдруг останавливал машину: "Куда?" - "На аэродром!" И летел в Киев.
Она была хороша необыкновенно. Служила одно время актрисой в Театре Франко. Потом ушла и пропала куда-то. Майя. У нее были какие-то семейные дела, муж, второй, третий. Она приезжала сюда ко мне. Я уже стал холостяком, у меня была роскошная квартира. Но я побоялся с ней связать жизнь. Побоялся. И все жду, что, может, она появится - та женщина, в которую был влюблен.
Любимая роль? Когда-то играл в Театре сатиры графа Альмавиву в "Женитьбе Фигаро", а Андрюша Миронов - Фигаро. Это давно было. Олег Ефремов, мой учитель, позвал в "Современник". Пришел за кулисы и сказал: "Переходи ко мне". Спрашиваю: когда? Он: завтра. И я ушел. Театр сатиры не мой театр. Мне там было нехорошо, я скандалил с Плучеком... Не знаю, как он меня терпел: я с ним разговаривал чудовищно. А вместо меня потом пришел играть Альмавиву Шура Ширвиндт, и вышла совсем другая роль. Я не говорю, что хуже, Боже упаси, просто другая. Саша - замечательный мой друг, гениальный тамада, тип грандиозный. Он в жизни даже интересней, чем на сцене.
Когда артисты репетируют, они не щадят друг друга, и проявляются вещи, которые просто не видны в обычной жизни. В работе бывают скандалы, ссоры, неудобства. В быту их можно терпеть, а на сцене - нет.
Когда-то я так поругался с Олей Яковлевой, что хотел убить ее на сцене. Смейтесь: я играл Отелло, а она Дездемону. Оля актриса, конечно, замечательная, этого не отнять. Но в тот раз она страшно командовала на сцене, разговаривала просто жутко. И довела меня до такого состояния, что думал - задушу ее! Слава богу, не задушил. После этого мы расстались. Я тогда уже играл в "Современнике", а на Малую Бронную пришел, потому что меня Эфрос пригласил. Можете себе представить: за четырнадцать дней я приготовил роль, выучил текст... А когда это произошло, я вышел из театра и забыл всю роль в ту же секунду.
Порывы были, попыток не было. У меня есть порыв и играть гораздо больше, но как только доходит до дела, редко что получается. "Но пораженья от победы ты сам не должен отличать". Пастернак сильно замахнулся, но у него были основания, так сказать. Кто его признавал? Разве было поражением, когда его освистали и тем самым убили? Это с их точки зрения было поражение, а для него это была победа побед. Вот что имеется в виду. Не мелочи.
Петербург? Меня туда не зовут. И не осталось никаких связей. Как-то Бортко звал участвовать в его картине "Мастер и Маргарита". Но ничего не вышло: права на эту картину принадлежали и принадлежат американцам. Сын булгаковской жены отдал права американцам.
Но дело в том, что воланда я уже сыграл в другой картине, лет десять назад. Но ту ленту никто не видел. Нет, настя вертинская видела, еще несколько человек. Они смотрели четырехчасовой материал для полуторачасовой картины. Сказали, что интересно. А я смотреть не пошел: был занят в тот вечер... Но это уже совершенно частное.