ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ
НЕПРИДУМАННАЯ ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ<br><br>В домике, где живет эта пара, на лето снимают жилье дачники. От Петербурга далековато, но зато природа, чистая комната с верандой, множество цветов в палисаднике. Рядом речка. Дачники рекомендуют друг другу это место, шепотом предупреждая о некоторых особенностях хозяйки дома. Потому что, когда открываешь калитку и видишь этот цветник, хочется воскликнуть: "Какая хозяйка!" Но цветы растит хозяин, водитель грузовика. Его жена уже несколько лет ничего не видит.
ЦЫГАНСКОЕ ПРОРОЧЕСТВО
...В забытом Богом углу кому-то в голову пришло поискать газ. Неподалеку от деревни разместились вагончики. В них поселились "газовики" - молодые ребята. В одном из вагончиков был ведомственный лабаз, и деревенские бегали туда за невиданными в здешнем сельпо продуктами - консервами "Сайра" и концентратами "Суп вермишелевый с мясом". Иногда были даже апельсины. Людочку туда посылала мать за покупками, она надевала на голову лучший белый пуховый платок и сапожки на "гвоздиках". Людочке было 15 лет, она училась в десятилетке и была миловидная, глазастенькая.
Газ искали целый год и не нашли. "Газовики" ходили на танцы в местный клуб, почтальонка носила в вагончики письма от их жен и невест. Потом вагончики увезли, на поляне стало пусто. В тот же день из дома исчезла Людочка. И буквально сразу сарафанное радио донесло, что ее видели в кабине самосвала с кудрявым водителем, о котором только и знали, что из Ленинграда.
Деревенские жестоки и отходчивы. Вернувшаяся через несколько месяцев с большим животом Людка пусть и проходила сквозь строй косых взглядов, но, в положенный срок родив сына, постепенно была прощена. Ее маленького Ваньку окрестили "ленинградцем". Школа была забыта, юную мать взяли в счетоводы. Она опять стала ходить на танцы, и когда через три года в деревне появилась бригада шабашников, никто ни слова не сказал одному из них, Сережке, что 18-летняя шатеночка - одинокая мамаша. Ваньку он считал ее младшим братом.
Накануне свадьбы его остановила на площади в райцентре цыганка и, не взяв ни копейки, грозно произнесла: "Умрешь ты, когда твоя жена второго сына родит". "Вторая будет дочка", - смеялся Сергей. И утонул в речке в день, когда праздновал с друзьями на природе рождение сына. (Накануне в речке глушили рыбу, и на прежде мелком месте образовалась яма.)
На поминках приехавшая издалека мать убивалась: "А что ж неправду цыганка сказала! А второго-то сына она не рожала!" И кто-то хмельной показал на прикорнувшего в углу Ваньку: "А первый-то вот он, ленинградец..." Людка с черными кругами под глазами, растрепанная и пьяная, схватила в охапку Ваньку и, еле увернувшись от обезумевшей свекрови, побежала по задам и спряталась на чужом сеновале.
Он рос сиротой. Людка начала курить и пить водку. Ее все жалели. А Иван, когда подрос, стал кидаться с кулаками на всех, кто кидал ему: "Ленинградец".
ПРОСТУПОК "АКАДЕМИКА"
...Неонила (настоящие имена мы не приводим, но девочке родители дали при рождении имя странное и изощренное) была ленинградкой не по прозвищу, а по рождению. Лет до пяти она прожила с мамой и папой, пока папа служил под Питером, а мама работала в пригородной библиотеке. Но потом папа-полковник был направлен приказом очень далеко, взял с собой маму, а Неонилу отправили к умной гуманитарной бабушке. Там она быстро стала Нелей, хорошо училась, в старших классах возвращалась домой рано и слушалась бабушку. Поэтому дружила с хорошим мальчиком, победителем математических олимпиад областного масштаба, классом старше. Когда у него был выпускной вечер, с толпой выпускников пошли в городской парк пить дешевое вино. А наутро все узнали (хоть и не в деревне): Нелька-то, ленинградка...
Под парами портвейна в отличнике и победителе разбушевались гормоны, и на выходе из парка, на их же школьной спортплощадке, он повалил ее в прыжковую яму... С девятью классами она взяла и уехала не к маме с папой в гарнизон, а вовсе в Джезказган (от кого-то где-то услышала про такое место), закончила там ПТУ. В Питере появилась с отличным дипломом училища как раз тогда, когда родительскую чету опять перевели поближе к Ленинграду. ...Пути господни неисповедимы, и уже после того, как я познакомилась с моими героями, судьба меня свела с тем бывшим отличником, уже доктором наук и вдобавок вполне преуспевшим благодаря истинным способностям и трудолюбию. Как-то вышло, что разговаривали откровенно, и я решилась спросить о Неле. Уверенный мужчина застеснялся: "Дурь была. Мать с ней даже поговорить не дала - боялась, что либо засудят, либо женят. Потом иногда, как вспомню, стыд возникал - я и вдруг такое пещерное, первобытное поведение... Вот так, сделаешь что-то совсем сопляком, а тебе аукнется, совесть зацарапает".
РЕАКТИВНОЕ СОСТОЯНИЕ
Ваня служил в Горелове в стройбате, куда попал по зрению. Мать приезжала в часть. На удивление веселая, молодая и кокетливая. Потому что без вечных резиновых сапог, потому что в транспорте к ней все на "вы", "дама" и иногда даже "девушка". Почему-то он догадался, что, в сущности, она ездит не к нему в Горелово, а на станциях, вокзалах, в метро ищет своего водителя-"газовика". В последний приезд она сильно выпила и созналась, что это так. И он понял, что больше в свою деревню не приедет. И это конец прелюдии. Остальное стало жизнью до конца дней.
Есть на Обводном канале здание желтого, как нарочно, цвета. Туда (не знаю, как сейчас) доставляли психиатрических больных - тех, у кого нет прописки в Питере. А так - обычная психушка.
Студентка Неонила приходила сюда к Ване, попавшему в психушку через полгода после дембеля, после неудачных попыток найти работу по лимиту. Они познакомились на улице в хороший солнечный день, перекусили в блинной. Сначала она думала, что Ваня тоже студент. А он жил между небом и землей, спасаясь армейскими знакомствами и мелкими переводами от матери... Они гуляли и болтали о каких-то странностях: он уверял, что вечный двигатель возможен, но "наверху" сидят гады, которые мешают его внедрить, и сыпал формулами, вычитанными из какой-то популярной книжки. Она же, благополучно забывшая всякую математику и физику сразу после девятого своего класса и учившаяся на гуманитарном факультете в институте Герцена, вежливо слушала. Как-то зашла к его армейскому другу (который уже не раз на пару часов оставлял им свою комнату) и узнала, что соседи вызвали "скорую" - Ваня сидел у телефона в коридоре и монотонно говорил в пространство: "Я ленинградец. Я убийца". Слава Богу, не милицию вызвали...
Молодой старательный врач говорил Неониле: "Это реактивное состояние. Ничего трагического - с одним "но". Есть понятие - социальная адаптация. Сейчас положено его отправить в психдиспансер по месту жительства". "А он... может иметь семью?" - "Все зависит от условий. Если все в порядке - дети будут нормальные... насколько это у нас возможно".
Неонила была беременна. От мамы и военного папы она скрыла факт Ваниного пребывания на Обводном. После выписки он приехал знакомиться с родителями, вел за чаем "светский разговор" и обмолвился о нравах в стройбате с соответствующими комментариями. После этого отсутствие прописки, родословной и образования было уже мелочью. Она сказала: "Все. Уходим".
"Социальная адаптация" почти удалась. Неонила в свободное от учебы время опять стала Нелькой и работала в любой возможной мелкой коммерции, которая в итоге позволила купить Ване компьютер, а родившемуся Мишке - все необходимое. Молока у Нели, естественно, не оказалось, а с бутылочками со смесями, с памперсами Ваня вполне справлялся, когда дома не было жены (в комнате общаги, где правдами-неправдами зажили и прописались).
...Но однажды все это маленькое и почти стабильное счастье рухнуло. Неонила попала в аварию в своих коммерческих разъездах и потеряла зрение. Зашили в случайной больнице раны на лице, произнесли приговор и выпустили. Ладно хоть телеграмму дали мужу, чтобы приехал и забрал.
После этого жизнь для двух безработных людей с маленьким ребенком в великом городе стала невозможной. И Иван начал поиски...
НЕОНИЛА, прямая речь:
"Мне Ваня читает вслух женские романы про любовь. В те вечера, когда он дома. Я ему - по памяти - все стихи, которые помню. Он сейчас грузы возит, работает как проклятый. Мишка в школе учится. Что меня злит - его здесь зовут ленинградцем. А я так хочу в Петербург, понимаешь, я никогда не увижу Петербурга".