ТЮРЬМЫ ИМПЕРАТОРСКОГО ПЕТЕРБУРГА
В столице Российской империи было много тюрем. Разбросанные по разным углам города, от центра до окраин, они не умещаются в рамки одной прогулки. Тюрьма при ГРАДОНАЧАЛЬСТВЕ, что напротив Адмиралтейства, и ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА у Финляндской железной дороги; ДЕТСКАЯ ТЮРЬМА при Коломенской полицейской части и "Долговая яма" в Измайловском полку; Литовский замок у врат Коломны и ДОМ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ на Захарьевской; ПЕРЕСЫЛЬНАЯ тюрьма в Демидовском переулке и Трубецкой бастион Петропавловской крепости... Обозреть их буро-кирпичное разнообразие можно разве что с птичьего полета.
Население тюрем Петербурга составляли, во-первых, подследственные и подсудимые, находящиеся в предварительном заключении. Во-вторых, осужденные, приговоренные судом к различным срокам содержания "в исправительных домах", в "арестантских ротах", "в крепости", "под арестом на гауптвахте" (все это разновидности тюремного заключения). В-третьих, осужденные на ссылку или каторгу до их отправки по этапу. В-четвертых, арестованные в административном порядке за мелкие правонарушения. В-пятых, несостоятельные должники. Последние коротали время в "Доме содержания неисправных должников" (в обиходе - "Долговая яма"), в 1-й роте Измайловского полка (1-я Красноармейская ул.), напротив Троицкого собора.
До постройки "Крестов" в конце XIX в. самым новым, "фешенебельным" из петербургских "застенков" был Дом предварительного заключения, выстроенный рядом со зданием Окружного суда. Весь судебно-следственный комплекс занимал добрую половину квартала между Литейным проспектом, улицами Шпалерной и Захарьевской. Условия содержания в "предварилке" были сравнительно приличными. Арестантам полагались одно-двухместные камеры и регулярные прогулки во дворе. Двор этот был достаточно просторен, в нем радовали полицейский глаз зеленые насаждения: чахлые деревца и редкие кустики... Вполне приемлемым было питание. Тем не менее жизнь и порядки Дома вызывали жестокую критику и бесчисленные нарекания как со стороны заключенных, так и со стороны юристов, писателей, представителей общественности. С нашей теперешней точки зрения, жалобы их кажутся весьма наивными. А. Ф. Кони, бывший в то время прокурором Петербургского окружного суда, сетовал, что ответственные за постройку лица, заботясь о том, "чтобы по внешности это здание не слишком походило на тюрьму, заказывали для этого очень дорогостоящие рамы итальянских окон, выходящих на Захарьевскую, - забывая в то же время устроить в воздвигаемом здании квасоварню и прачечную". (А. Ф. Кони, На жизненном пути, СПб, 1912, т. 1, с. 184.)
Нехватка света и воздуха, теснота (6 - 8 кв. м на человека), унижения со стороны надзирателей и, главное, чрезмерная длительность содержания под стражей - вот основные мотивы жалоб. Сравнивая тогдашние условия с теперешними, мы констатируем: заключенные жаловались зря. Достаточно было бы им совершить краткую экскурсию по современным питерским "Крестам", чтобы царский "Допр" показался бы им курортом.
Действительно угрюмой, самой мрачной из петербургских тюрем была Пересыльная тюрьма - темное, гнилое здание, расположенное неподалеку от Сенной площади, в Демидовом переулке (ныне пер. Гривцова). Здесь формировались и отсюда отправлялись этапные партии; здесь содержались до отправки к месту постоянного жительства нарушители паспортного режима. Именно они, а не прожженные уголовники-каторжники составляли основной контингент этапируемых арестантов.
В России до самого конца XIX в. действовала суровая паспортная система. Паспорт (вид на жительство) служил не только документом, удостоверяющим личность, но и пропуском, разрешающим пребывание и перемещение на территории Государства Российского. Находиться без паспорта вне своего места жительства было запрещено. "Никто не может отлучиться от места своего постоянного жительства без узаконенного вида или паспорта", - гласила статья 1 "Свода уставов о паспортах". Паспорта выдавали мужчинам; женщин вписывали в паспорт мужа или отца. Отдельный вид на жительство женщина могла получить лишь в определенных законом случаях (можно было, например, получить паспорт проститутки, так называемый желтый билет). Бессрочные паспорта выдавались дворянам, чиновникам и отставным солдатам; всем остальным - на срок; закон строго гласил: "С просроченным паспортом никто нигде проживать не может". Для получения паспорта нужно было отправиться в "место постоянного жительства". При известном великолепии российских дорог для огромного количества русских людей, живших заработками на стороне, не нарушить паспортный закон становилось порой невозможно. Крупные развивающиеся города, и особенно Петербург, были буквально наводнены нарушителями паспортного режима, большинство которых становились таковыми невольно.
Между тем за соблюдением паспортных уставов следили полиция, дворники и домохозяева. По действовавшим в столице правилам "всякое лицо, прибывшее в Санкт-Петербург, обязано дать заведывающему домом, в котором остановится, вместе с видом на жительство сведения о себе и о малолетних детях". Того, кто оказался в столице без паспорта или с просроченным паспортом, "водворяли на место". Осуществлялось это административным порядком, по этапу. Обнаруженного беспаспортного полиция задерживала, препровождала в тюрьму, там его включали в формируемую этапную партию вместе с уголовными преступниками. При этом, как и всех этапируемых, заковывали в кандалы. Так, в кандалах и под конвоем, отправляли в нужное место.
На мостовой Демидова переулка регулярно разыгрывались душераздирающие сцены прощания родных и близких с закованными в кандалы, исхудавшими и бледными "кандальниками". Как-то раз такую сцену наблюдали два прилично одетых господина: один, лет тридцати пяти, в мундире судейского чиновника, другой, совсем молодой, в форме офицера гвардии. Судейский был не кто иной, как уже упомянутый нами прокурор А. Ф. Кони; его спутник - великий князь Сергей Александрович, сын Александра II. Прокурор знакомил брата наследника престола с тюрьмами столицы. "При нас, - вспоминал впоследствии Кони, - партия двинулась в путь на железную дорогу, звеня цепями, сопровождаемая плачущими женщинами с бедными детьми на руках - серая движущая масса, под серым петербургским небом, торопливо влачащая свое несчастие и позор средь серых домов столицы" (А. Ф. Кони, цит. соч., с. 194).
В другом "тюремном месте", а именно в здании Коломенской части, в так называемых камерах для вытрезвления, великий князь и прокурор (пришедшие инкогнито, как Гарун аль-Рашид с визирем) наблюдали колоритную сцену другого рода. "Отворив дверь в отвратительную и вонючую комнату нижнего этажа, мы застали пьяного лежащим на спине и бессмысленно мычащим, а над ним наклонившимся одного из городовых, который неистово тер и дергал ему уши..." (там же, с. 192). Посетили они и главную тюрьму города - Литовский замок, и Дом предварительного заключения...
Между этим последним и судьбой великого князя существует своеобразная связь. Спустя тридцать с лишним лет после той экскурсии по тюрьмам московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович навлек на себя ненависть революционеров. В феврале 1905 года эсеры-террористы организовали взрыв в московском Кремле. Великий князь был буквально разорван в клочья бомбой, брошенной рукою эсера Каляева. Потом настал семнадцатый год. Здание Окружного суда и Дома предварительного заключения на углу Литейного и Захарьевской было сожжено в дни революции. В тридцатые годы там выстроили знаменитый Большой дом - Управление НКВД по Ленинграду и области. А улицу, на которую выходит боковой фасад этого сурового здания, переименовали в улицу Каляева.