МОСКВА. БОЛЬШОЙ ТЕАТР. РАССВЕТ?..
В Большом, который долгие годы был да и сейчас слывет главным театром страны, - важная премьера: "Хованщина" Мусоргского. Для руководства театра, возглавляемого генеральным директором, недавним петербуржцем Анатолием Иксановым, это важный пункт программы по возрождению былой славы коллектива. Приятно, что москвичи возрождают ее совместно с петербуржцами: постановщик спектакля Юрий Александров и художник Вячеслав Окунев приглашены из Северной Пальмиры. Музыкальное руководство постановкой осуществил новый главный дирижер Большого Александр Ведерников.
"НВ" направило на премьеру, состоявшуюся в минувшую пятницу, своего обозревателя, профессора Михаила Бялика. Вот его впечатления.
Когда приезжаешь в Москву после некоторого перерыва, город ошеломляет тебя нарядностью. Дома и домишки, прежде неказистые, нынче, отреставрированные (во всяком случае, с фасада) и вечером подсвеченные, выглядят респектабельными, а роскошные вывески банков и бутиков и вездесущая реклама призваны создать ощущение полнейшего благоденствия. Впечатления от премьеры продлевают это общее ощущение от пребывания в столице. "Какое роскошное представление", - радуются новые русские и зарубежные туристы. Даже при Сталине, когда любимый им театр не знал ограничений, не было такого великолепия. Нет, это не аляповатые нагромождения форм и красок, на которые нынче натыкаешься повсюду. Окунев славится отменным вкусом, изысканностью в отборе используемого материала и цветовых соединений, взлетами архитектурной фантазии и любовной проработкой деталей. Его живописное решение "Хованщины" (кажется, что оно определяет постановочную концепцию в целом) действительно красиво. Пожалуй, чересчур красиво.
Вот вступление, знаменитая симфоническая картина "Рассвет на Москве-реке". Она у Мусоргского сугубо "натуральная" (кричит петух, играют зорю, звонят колокола) и одновременно аллегорическая: дивная русская мелодия, звучащая поначалу робко, неуклонно и мощно захватывает весь оркестр, словно бы пламенея в лучах слепящего светила. То - символически выраженная вера в будущее процветание Руси, редкостный, уникальный пример, когда катарсис дан не в конце драмы, а в самом начале. И хоть далее развертываются события безрадостные, страшные, в нашем восприятии все же не гаснет свет надежды. В Большом сквозь прозрачный занавес, изукрашенный мерцающими золотистыми гирляндами, пробивается чудная панорама Москвы, с крышами и куполами, потом извилистое русло Москвы-реки сменяется водной гладью, в которой отражаются церковные луковки и колокольни. Музыка (выбрана редакция Римского-Корсакова, которая благозвучнее, мягче другой распространенной оркестровой версии Шостаковича - сам же автор инструментовал лишь два номера) интонирована деликатно, слаженно и едва достигает порога громкого звучания. Это просто живописное начало дня, не предвещающее мятежных событий. Аллегория (намеренно?) снята.
Мятежные события, конечно же, происходят на сцене. Но напряжение их ослаблено неуклонной заботой создателей спектакля о том, "чтобы было красиво". Одна из самых драматических сцен, ссылки Голицына, где скорбно-певучая тема "Гадания Марфы" в мощном оркестровом tutti звучит как заупокойная старой Руси, представлена по-бытовому приземленно: в небольшой повозке проезжает боярин вместе с любовницами. Вместо того чтобы испытывать ужас по поводу жестокого низложения влиятельнейшего вельможи и военачальника, думаешь: "А власть-то гуманна: отправляют с князем дамочек - чтобы не скучал". Эпизод готовящейся стрелецкой казни решен психологически и пластически достоверно, а вот стенания стрелецких жен зачем-то сопровождаются хореографическими телодвижениями.
В большинстве работ Александрова бурное режиссерское воображение не избегает возможности озорной выходкой подразнить пуристов. Здесь задиристых моментов немного. Ну, есть процессия молодых людей, которые попеременно оголяются - мужчины по пояс, женщины совсем: то якобы обряд крещения (автором не предусмотренный). Смысл другой "дразнилки" проблематичнее. Мусоргский, запечатлев междоусобные распри безразличных к народным судьбам правителей допетровской Руси и их неизбежную гибель с воцарением монарха-реформатора, не стал, однако, изображать Петра и его владычество как выход из кризиса. Он ограничился лишь эпизодической, разбитной маршевой характеристикой "потешных". Режиссер услышал тут издевку и показал петровцев шаржированно, сам же молодой царь, странным манером прошагав по сцене, застывает с выражением дебила. Одно дело, однако, - отказаться от демонстрации царя, другое - изобразить его карикатурно. Сама природа театра клонит к обобщению. Легкомысленно-нигилистическая трактовка Петра мало согласуется со стремлением Мусоргского представить исторических персонажей во всей глубине их противоречивых характеров и деяний.
Усилия режиссера и дирижера наиболее благоприятно сказались в работе с актерами. Когда появляется на сцене глава раскольников Досифей, он завладевает зрительским вниманием неотразимо, ибо выступающий в этой роли Владимир Маторин - не просто мастер вокала, а крупная, единственная в своем роде личность. Начальник стрельцов Хованский у Валерия Гильманова не только, как принято его показывать, груб и чванлив - он еще и сладострастный, лукавый, двуличный. Хорош, но лишь вокально, Михаил Губский - Голицын. Марфу поет начинавшая свой творческий путь в Питере Нина Терентьева, обладательница большого голоса, с красивыми, глубокими нижними нотами, но резковатыми верхними. Есть в ее героине присущая раскольнице и любящей женщине одержимость, но одновременно и ненужная суетность. Вообще, едва ли не все исполнители казались (возможно, из-за естественного для премьеры волнения) какими-то взвинченными, и если в дальнейшем надсадный пафос уйдет, будет хорошо.
Оркестр и хор, руководимый Станиславом Лыковым, - на значительной художественной высоте. Ведерников ведет спектакль ровно и особенно проникновенно - лирические сцены. Танец персидок, с забавным включением в него, по приказу Хованского, русских сенных девушек, нетрафаретно поставлен известным московским (в прошлом ленинградским) хореографом Леонидом Лебедевым. Труппа Большого продемонстрировала свои воистину огромные и реализующиеся творческие возможности. Будь на таком же уровне поставлена любая другая опера - я с радостью констатировал бы эволюцию выдающегося коллектива. С "Хованщиной" же...
Дело в том, что сравнительно недавно, в 1995-м, постановка этой народной музыкальной драмы Мусоргского была осущестлена в Большом двумя великими его деятелями, режиссером Борисом Покровским и дирижером Мстиславом Ростроповичем. И они привлекли к сотрудничеству петербуржцев, замечательного сценографа Теймураза Мурванидзе и выдающихся певцов Ларису Дядькову и Владимира Огновенко. Их сценическое создание, в варианте Шостаковича, тоже красивое - но иной, суровой красотой, было, по моему убеждению, наиболее глубоким и совершенным театральным прочтением "Хованщины" за всю ее историю. И лучшим за последнее десятилетие спектаклем Большого театра. Нынешний спектакль может больше или меньше нравиться, прежний - потрясал. Будь он нынче возрожден, оказался бы очень современным. Решаясь на новую интерпретацию гениальной оперы, руководство театра, наверное, рассчитывало, что от того знаменательного рубежа будет сделан шаг вперед. Но великих - оттого они и великие, - да еще находящихся на вершине мудрости, обойти трудно. Получился, мягко говоря, шаг в сторону.