МАРК ЗАХАРОВ: УБИТЬ ДРАКОНА НАМ НЕ УДАЛОСЬ
На первый взгляд он по характеру полная противоположность собственным спектаклям и фильмам. Там, на сцене или на экране, выплески энергии, водопад выдумок, яркость парадоксальных режиссерских решений, блеск и ирония стиля. А в жизни он передвигается не спеша, на вопросы отвечает спокойно, без суеты и напора раздает руководящие указания. Порою кажется, что он вовсе не смотрит в твою сторону, когда беседует с тобой, но ты все равно чувствуешь: Захаров все слышит, потому что слушает. Потому и классик, что свое знание и понимание жизни он парадоксальным образом являет на театральных подмостках.
Сейчас уже трудно сказать: за что публика больше любит Захарова (конечно, не вся) - за спектакли или фильмы, но несомненно то, что он постоянно присутствует в нашем культурном обиходе. Его фильмы - "12 стульев", "Обыкновенное чудо", "Тот самый Мюнхгаузен", "Формула любви", "Убить дракона" - любимы и обожаемы всеми телеканалами. Однако последний свой фильм Марк Анатольевич поставил аж в 1988 году. C вопроса о столь долгой паузе и начался наш разговор...
- За это время у меня был один кинематографический проект. Даже деньги удалось достать, но дефолт их "cъел". После я подумал, что это и к лучшему. Пришлось бы остановить съемки, а подобная ситуация наносит психическую травму режиссеру. Люди моей профессии - существа ранимые.
- Какие творческие пути-дороги привели вас в кино?
- Точнее, на телевидение. Став главным режиссером и приобретя некоторую популярность, я решил осуществить мечту юности - экранизировать любимый роман Ильфа и Петрова. С исполнителями главных ролей определился сразу - Андрей Миронов и Анатолий Папанов. Однако иллюзий по поводу своих режиссерских возможностей в кино не питал. В итоге получилось некое литературно-музыкальное обозрение с большими текстовыми блоками, извлечениями из самого текста "Двенадцати стульев". Самое удивительное, что телефильм понравился начальству, а песни Гладкова на слова Кима стали популярными. Но в том заслуга Миронова, а не моя. Я вообще телевидение воспринимал в то время как некий отхожий промысел, как возможность заработать и поэкспериментировать.
- Вы ощущали, что зрители не приняли ваш дебют на "ура"?
- Конечно. Хотя, когда сейчас пересматриваю его мельком, то вижу, что кое-что все-таки удалось сделать неплохо. Но свои ошибки и достижения в этом смысле оставлю при себе. Мудрый Миша Козаков мне недавно объяснил, почему так происходит: мода меняется, меняются вкусы. Тогда, 28 лет назад, Ильф и Петров немного уступали в популярности только появившемуся Михаилу Булгакову.
- Может быть, имело смысл взяться за "Мастера и Маргариту"?
- Во-первых, мне бы этого в те годы никто не разрешил, а во-вторых, как только вышел роман, то о нем стали мечтать все режиссеры Советского Союза. Но мне кажется, что эта книга слишком уж связана с мистикой, чтобы от нее можно было бы потом "отойти". Вспомните, какие неприятности начинаются у тех, кто пытается ее экранизировать. Поэтому и дочери Александре я запретил сниматься в одной из киноверсий романа.
- Вы верите в мистику?
- Мне кажется, что просто есть некие силы, которые могут возникать помимо человеческого биополя и при этом могут влиять на его судьбу. Они нам не подвластны и до конца нами не познаны. Человек с сильной энергетикой может с ними попробовать побороться, а вот одолеть их...
Это - вопрос вопросов.
- Режиссер может быть слабым человеком?
- Когда я учился на актерском факультете ГИТИСа, у меня не было абсолютно никаких лидерских данных. Меня распределили в Пермь. Но, видимо, мой ангел-хранитель понял что-то про меня и дал шанс. В Перми за три года я практически переродился и понял, что могу и подавать команды, чтобы тебя слушались, и указывать моим коллегам, куда идти на сцене. Словом, почувствовал вкус к режиссуре. Оттуда я вернулся в Москву со вполне очевидными режиссерскими амбициями.
- Когда вы занялись кинорежиссурой, то ориентировались ли на какого-либо конкретного классика?
- Я всегда любил советское кино. Особенно с уважением относился к Григорию Козинцеву и тому, что он сделал. Вообще, мне кажется, что 60-е годы были временем расцвета для кино. Многое из того, что было сделано в тот период, выглядит нынче недостижимой вершиной. Сегодня у спектакля или фильма иные взаимоотношения с публикой. Естественно, что мне приходится это учитывать тогда, когда я приступаю к новой работе. Теперь для себя придумал некий прием: ищу так называемый экшен.
- Это же голливудский термин.
- Мне его "подарил" известный цирковой режиссер Гнеушев. Многое в наши времена называется по-другому. Например, теперь немодно говорить: "Я ставлю спектакль". Надо говорить: "Начинаю театральный проект". И каждый раз меня охватывают сомнения: сумею ли я этим театральным проектом удержать внимание зрителя, который знает все, видел все или почти все - и в театре, и в кино, и на телеэкране. Ежесекундно этот гипотетический зритель воспринимает настоящий информационный девятый вал, и мне надо подобное обстоятельство учитывать. В Голливуде это умеют делать. Я до сих пор испытываю черную зависть к тому, как Боб Фосс сделал "Кабаре", или Милош Форман поставил "Полет над гнездом кукушки". После таких фильмов начинаешь уважать их киноиндустрию, хотя я понимаю, что хеппи-энд не всегда так уж и обязателен.
- Но в вашем "Обыкновенном чуде" все заканчивается вроде бы хорошо...
- Так заканчивается не у меня, а у Евгения Шварца.
- Как возникла идея поставить "Обыкновенное чудо"? Ведь уже был фильм Эраста Гарина....
- А это был прямой заказ. Идею мне подарил Сергей Колосов, руководитель объединения телевизионных фильмов киностудии "Мосфильм". Это было в 1976 году. Все серьезно - пробы утверждались руководством студии. Были неожиданные варианты с распределением ролей. Многие удивились, когда я пригласил Юрия Соломина на роль Трактирщика. Мне очень хотелось снять Александра Абдулова. На что Саша мне скептически ответил: "Пробуюсь всегда я, а играет потом Костолевский". Это меня раззадорило, и Абдулов стал Медведем. Вдохновлялся же я тем, что постоянно слушал кассету с записью песен Джо Дассена, погружаясь в какой-то гипнотический транс.
- Что-то вроде медитации?
- Да. Это настроение я пытался сохранить на время съемок. Мне очень помогали Евгений Леонов и Олег Янковский, опытные в киноделе мастера. Они подсказывали мне, как правильно распределить силы. Однажды Леонов попросил повторить дубль, потому что его герой в предыдущем появлялся с поднятой вверх рукой, что очень напоминало приветствие членов Политбюро ЦК КПСС на трибуне Мавзолея. Я только подивился мудрости Евгения Павловича. Дубль сняли без поднятия руки, но в фильме цензоры почему-то оставили сей крамольный жест.
- Замысел фильма "Тот самый Мюнхгаузен" родился вслед за успехом "Обыкновенного чуда"?
- Cначала была замечательная пьеса Григория Горина, с которым мы подружились еще со времени постановки его "Тиля" в Московском театре имени Ленинского Комсомола. "Мюнхгаузена" забрал к себе Центральный театр Советской Армии. Там барона играл Владимир Зельдин. Я же сразу увидел в этой роли Олега Янковского, и он очень зажегся этим характером. Другой удачей я считаю то, что сумел уговорить на роль герцога Леонида Сергеевича Броневого. Он очень требовательно относился к любому предложению, особенно после успеха телефильма "17 мгновений весны". Но в нашем фильме Броневой сыграл великолепно, проявив высший актерский пилотаж. После съемок в "Мюнхгаузене" он перешел в труппу нашего театра. О чем он явно не жалеет.
- Марк Анатольевич, признайтесь: это вы сочинили бессмертный хит "Уно, уно, моменто"?
- Мне не нужны чужие лавры. Это дело рук, точнее, таланта Геннадия Гладкова. Мне очень не хватало какого-то ударного вокального номера в "Формуле любви". Были придуманы танцевальные заставки, а вот запоминающейся песни не было. Я просто упросил Гену в минуту отчаяния что-то мне сочинить. Он спросил только: "А Калиостро - итальянец?" - и, услышав положительный ответ, сразу присел к роялю, и... заиграл. Слова тоже он сочинил. Они все правильные, итальянские. На записи Гладков спел партию Семена Фарады, Абдулов пел за самого себя. Потом, я знаю, они на пару промышляли на творческих вечерах исполнением этой песенки.
- А почему у вас Калиостро говорит голосом Армена Джигарханяна?
- Нодар Мгалоблишвили - замечательный артист, но у него был явный грузинский акцент. Представляете себе такого графа Калиостро на экране? Армена Борисовича я пригласил на озвучание, потому что со времен спектакля "Разгром", который я ставил в театре имени Маяковского, помню его проникновенные интонации. К тому же я очень с ним хотел поработать. Так и сошлись на "Формуле любви". Теперь Джигарханян также артист нашего театра.
- Из всех ваших кино- и телеработ какую считаете наиболее совершенной?
- Помните, что кинорежиссура - все же не моя основная профессия. Поэтому я бы предпочел, чтобы рейтинг моих фильмов составляли профессионалы кино. Мне же ближе всех по сердцу "Обыкновенное чудо". Может быть, оттого, что в нем снимался близкий мой друг Андрей Миронов. Но как я могу отодвинуть на второе место "Мюнхаузена"? Хотя радостного ощущения от творчества было больше во время "Обыкновенного чуда".
- Ваши отношения с властью были разными в разные времена. В 60-е годы спектакль "Доходное место" в Театре сатиры был запрещен, зато в 80-е ленкомовские постановки были удостоены Государственной премии. Можно вспомнить и недавнюю Государственную премию России. Каковы ваши отношения с сильными мира сего нынче?
- Когда человек и руководимый им коллектив трудится хорошо, что в театральной жизни потверждается полными залами, то и власти стараются к нему относиться неплохо. Я не делал особых усилий, чтобы стать другом какого-либо важного чиновника, - ни при советской власти, ни тем более сейчас. Но я всегда волновался и волнуюсь, когда в театр приходит президент или премьер-министр. Станиславский ведь тоже сильно переживал по поводу визитов высоких гостей - когда к нему во МХАТ приходил великий князь или когда Сталин смотрел "Дни Турбиных".
- С московским начальством у вас хорошие отношения?
- Поскольку правительство Москвы официально является нашим учредителем, то они не могут быть иными. Свои отношения с самим мэром я бы назвал доверительными.
- Следовательно, сегодня художник, творец не должен быть в оппозиции к власти?
- Не вижу сейчас в этом особого смысла.
- Как вы считаете - мы все-таки сумели убить дракона?
- Cудя потому, что пророчество о долгой зиме в конце этого фильма сбылось, нам это не очень удалось. Одни драконы перестали существовать. Зато выросли другие. С ними бороться еще труднее, хотя и не менее важно.