ПОЛЕТ И ДРЕССУРА
У. ГИБСОН. "СОТВОРИВШАЯ ЧУДО". ПРЕМЬЕРА ТЕАТРА ИМ. ЛЕНСОВЕТА
Почему старая, 60-х годов пьеса собирает сегодня полный зал, хотя речь идет лишь о студенческом спектакле, без звезд, без приманок активной режиссуры, как в "Старшем сыне" того же курса Санкт-Петербургской театральной академии? Драма Уильяма Гибсона "Сотворившая чудо" отнюдь не выдающаяся, но по-своему беспроигрышная. В ней есть ситуация, задевающая почти всех. Каждый из нас испытывает ощущение безнадежности, когда вроде бы сделать ничего нельзя. Преодоление вопреки очевидным обстоятельствам этой безнадежности доставляет зрителю радость, снятие стресса: "Ведь можно же!"
В пьесе Гибсона учительница неимоверными усилиями добивается понимания слепоглухонемой девочки, капризного и агрессивного зверька приучает к зачаткам социализации. Два мучительных дуэта ученицы и воспитательницы, если спектакль идет удачно, вовлекают публику в азартную и напряженную игру. Не так часто бывает, когда хочется самому вылезти на сцену и помочь персонажам. Причем эти сцены воздействуют скорее на подкорку мозга, поэтому моменты театральные не столь уж важны: один из исполнителей играет очень посредственно, эпизоды со слугами-неграми (действие происходит на юге США) напоминают архаичный ТЮЗ, и некоторые патетические реплики звучат сегодня фальшиво.
Есть такое понятие "психодрама", понятие медицинское. Психических больных лечат театром. "Сотворившая чудо" тоже оказывает своего рода терапевтическое действие на публику. Я вовсе не хочу сказать, что постановка Виолетты Баженовой основана исключительно на физиологии и натурализме, правда, натурализм тоже в ней присутствует. Без достоверного изображения болезни Элен эффект сопереживания был бы сведен на нет. Девочка мычит, с трудом нащупывает предметы и общупывает лица окружающих, как мартышка, запихивает в рот еду. Однако Маргарита Иванова, очень одаренная актриса, удерживается на грани, за которой признаки болезни оказываются физически неприятны.
Представление начинается и заканчивается символической картиной: слепая, осторожно двигаясь вперед, неожиданно натыкается на качели, падает на подвешенную досочку животом и вдруг куда-то летит. В первый раз она сталкивается с предощущением полета, свободы, но это еще очень страшно - в финале, отказавшись от непримиримого эгоизма, Элен с восторгом "летает" прямо над первыми рядами партера.
Не стоит преувеличивать медицинский аспект роли. Перед своим анархическим бунтом в конце первого действия, когда Элен доказывает, что ее не приручили, девочка пародирует поведение примерной барышни, изысканным движением складывает салфетку, оттопырив пальчик, берет вилку и ножик и т. д. Ее гримаски, жестикуляция явно вне возможностей реальной больной. Элен - Иванова от природы артистична и смягчает свои эскапады юмором. Регтайм на музыку Джоплина (Элен, Энни и Перси) тоже дань театральной условности; разрядка, необходимая перед следующим остроконфликтным эпизодом.
Если бы учительница, тоже в прошлом почти слепая, была "несгибаемой революционеркой", исход борьбы был бы предрешен с самого начала. Но Евгения Рослова играет молодую женщину, по природе мягкую, неуверенную в себе. Энни - Рослова может распсиховаться, разреветься, однако, человек азартный, она все-таки добивается успеха. Хорошо, конечно, что добивается.
Но после спектакля начинает глодать червячок: где же кончается протягивание ниточки от человека к человеку и начинается дрессура? Энни кричит, бьет по рукам подопечную и заставляет-таки девочку скопировать определенное сочетание пальцев, соответствующее нужной букве, но этого недостаточно. Нужно залезть больной в мозг, чтобы пальцы складывались не механически, а осмысленно. Нужно изобразить на лице улыбку благодушества, и Элен с подачи учительницы растягивает рот пальцами - так выглядит "хорошая девочка". Это уже посягательство на суверенность человека. Разумеется, для блага человека, но разве не благом прикрывались все величайшие диктаторы-преступники? Молодежь, подростки тоже приходят на спектакль с изрядной долей скепсиса и уходят, как правило, покоренные. Их по крайней мере временно "перевоспитали". Все безотказные способы воздействия почему-то внушают мне опасения. Впрочем, может быть, раздумье про оборотную сторону всякого воспитания далеко не ново и было запланировано режиссером-педагогом?
Есть еще одно соображение, напрямую не связанное с конкретным спектаклем. Посмотрев две дипломных работы курса Владислава Пази, подумалось: хорошо было бы дать поработать этим ребятам после окончания академии на той же Малой сцене Театра им. Ленсовета. Можно назвать бывший курс Молодежным театром-3, а можно никак не называть. Было бы обидно, если бы эта компания растворилась в основной труппе Театра им. Ленсовета или какой-нибудь другой. У них есть свой взгляд на мир, свои ритмы, свои предпочтения, и лучше бы все это подольше сохранить, пока общепроизводственная "дрессура" не приведет к нивелировке. Рано или поздно они все равно сольются со старшими, часть уйдет, как это произошло с первым Молодежным театром (курс М. Боярского, Л. Луппиан, С. Мигицко), а пока пусть полетают.