МИХАИЛ ЖВАНЕЦКИЙ: ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА - ТОЛЬКО МИГ. А СКОЛЬКО НЕПРИЯТНОСТЕЙ!
Быть понятым, услышанным другими совсем непросто. Но каждому необходимо. Еще труднее добиться понимания тому, кто давным-давно полюбился всем как балагур, весельчак и острослов, призванный по роду занятий потешать народ, - Михаилу Жванецкому. На афишах его обычно заявляют как писателя-сатирика или как юмориста. Придя на концерт, публика ждет развлечений. И он честно веселит - жизнелюбие его неиссякаемо. Быть может, в любви, жизнестойкости и умении прощать людей ему помогает мудрость? Ведь талант заставляет стать философом. И требует предельной честности. А также верного служения себе. Из беседы с Михаилом Михайловичем после его концерта в БКЗ "Октябрьский" стало очевидным, что эти жесткие требования своего редкого дарования он безоговорочно принял.
- Сегодняшняя встреча с давними добрыми знакомыми, которых я вижу редко, от случая к случаю, вернула, казалось бы, уже позабытое, ушедшее безвозвратно: тональность беседы, манеру держаться... Напомнила об умных, прелестных женщинах, которых я давно перестал встречать. Либо мелькают они перед тобой так быстро, что не успевают проявить свой ум, а очень хочется зацепить женщину именно на этом качестве. Оно всегда есть, просто по молодости может не пригодиться. Либо в спешке не проявиться. С возрастом, увы, твой дамский цветник превращается в гербарий. Почитателей много, а вот настоящих друзей... Раньше я не слушал, распалялся, оскорблялся - ну что ты мне говоришь! А сейчас наоборот - жду, когда выскажется, звоню, выспрашиваю, как выступил.
- Себя как актера цените?
- Себе я симпатичен. Знаете, прежде я не любил свою внешность, да и сейчас не в восторге. Но мне помог Вадик Жук, с которым мы вели на телевидении программу "Простые вещи". В сравнении с ним я здорово выигрывал. Я тогда правильно выбрал себе партнера, все говорили: "Ой, Жук, господи, ну что же он не мог причесаться!" А рядом я, элегантный, в костюме - и, конечно же, выглядел красавцем. Ощущение собственной привлекательности помогает мне выступать на сцене. На сольных концертах я часто повторяю фразу: "Жаль, что задние ряды не видят, как я красив!"
- Вы говорили как-то: "Есть ощущение счастья на сцене, ну что тут скажешь". Чувство счастья никогда не покидало на подмостках?
- От меня же не всегда все зависит. Порой не понимаешь даже, какое впечатление оставил. Однажды в Израиле после концерта сказали такой комплимент: "Слушаешь вас, и так сладко, будто расчесываешь старые раны". А иногда высмотришь кого-нибудь в зале, читаешь ему, он сидит, вникает в сказанное. И что же?! Моргал-моргал - вопрос в глазах так и остался.
Приходилось как-то выступать вот в этом зале. Народу было немного, но много новых русских. А к ним я не могу пробиться, ну никак не могу! Хотя, казалось бы, ценят, подходят, благодарят. Конечно, они, наши новые русские, разные. Отличаются и умом, и нажитым состоянием. Если домой возвращается побитый - значит, мелкий бизнесмен, а убитый - крупный. Да у нас в России на концертах давно уже, начиная с семнадцатого года, сидят новые русские - то одни, то другие, то третьи...
Так вот, сборные концерты - мое несчастье. Все с удалью исполняют попурри: вот она, наполненная жизнь, а мы после вчерашнего. Это не веселье, это особое возбуждение. На сборном концерте я глубоко несчастлив. Не успеваю вникнуть в происходящее - не могу. Поют, поют, поют... уже не на бис, а назло! Один за другим на сцену выходят эстрадные певцы, чьи песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. К примеру, на одном из таких концертов выступает Задорнов - все смеются; выходит Ян Арлазоров - хохот долго не смолкает в зале; за ним Сердючка - хохот страшный. Господи, кто б ни явился - веселье. А их много! Вылезаю я - и... ничего нет. Полная тишина. Туповатое недоумение и желание, чтобы я отошел, отправился домой поскорей и никому не мешал своим присутствием. Вот и думаешь: "Жизнь человека - только миг. А сколько неприятностей!"
Счастлив бываю, когда случается такой сольник, как сегодня. В зале сидели уставшие люди, меня так хорошо понимающие; они пришли после работы - граждане, братья мои, ленинградцы, дождливые и мокрые...
- Может, для артиста в том и есть высший смысл - обрести свою аудиторию?
- Да попробуй себе это объяснить! Почитатели ведь тоже разные бывают. На одном из выступлений сидящий в первом ряду, судя по всему, далеко не бедный человек, заливаясь от хохота, кричит: "Ну-ка, повторите, пожалуйста! Мама слушает ваш концерт по мобильнику!"
Мы же все говорим сами себе: да я-то что, вышел на публику, выступил и вот аплодисменты. Иначе что ж получается - не победил? Но спектакль идет в театре, и ты обязан подчинить себе зрителей. Таков театральный закон: должен непременно победить! И этот жесткий закон не допускает проигрыша. Сцена не живопись, на которую смотрят, и пусть смотрят, а нет - так не надо, беда не велика. В театре во что бы то ни стало я должен добиться успеха, причем здесь и сейчас. И что это за публика такая может быть, чтобы я развернулся и ушел - пусть не оплеванный и освистанный, но с ощущением того, что другие были лучше. Тяжело признать это, невозможно.
- По натуре вы все же боец?
- Я человек нерешительный. Две рыбы, символизирующие мой знак, плывут в разные стороны: одна по течению, другая - против. И пока разберешься, куда ж податься! То уговариваешь себя: "не лезь на рожон, потом не слезешь", а то с разными учреждениями разбираешься, кочуя по стране - из Одессы в Ленинград и далее... Когда же наконец объявился в Москве, показали сначала КГБ, затем КПЗ, и тут не выдержала советская власть - кончилась. Увы, все, что говорил нам будущий президент, не сбылось, все, что говорили мы о нем, подтвердилось.
Это все-таки талант! Талант, который тащит, как собака хозяина своего на поводке. Тащит и затаскивает меня в такие места, где и сам я не рад оказаться. Клянусь, чаще всего так и было. И ничего не могу поделать! Я чувствую, когда вру, вижу себя со стороны, понимая, что делаю не то, - в молодости так было. Пытался даже писать сценарии каких-то комсомольских мероприятий. Носился, искренне переживал, но у меня ни-че-го не получалось. Я осязал собственную ложь, а это очень тяжелый случай. Но ведь и правды собственного таланта пугаешься! Когда-то пошутил удачно, впервые проходя мимо Лубянки. Подхожу ближе, вижу там вывеска "прием граждан круглосуточно". И вдруг спросил: "А выдача когда?" После чего стало жутко.
- Вас страшит обман, боитесь, что талант, оскорбившись на ложь, покинет?
- Да, конечно. Обманывать только дома можно иногда.
- А возникал соблазн сыграть в поддавки?
- Конечно. Иногда, бывая в кулуарах, смотрю: стоит президент, вот и задница его свободна... Подбадриваю себя: "Миша, ну что ж ты?! Давай! Не медли..." Так пока собираюсь с духом, уже кто-то целует, а я целую задницу того, кто целует задницу президента. А это уже совсем другой вкус.
- Сейчас вы часто бываете за границей. Давным-давно, на заре перестройки, впервые побывав в Америке, с восторгом рассказывали нам о своих впечатлениях, которые дали возможность со всей полнотой ощутить любовь к Родине. Это щемящее чувство по-прежнему живо?
- Отвечу лаконично. Оно не только осталось во мне, оно усилилось. Я уже всюду был, и всюду мне жить не хочется. Кто прав - тот, кто уехал, или тот, кто остался? Я счастлив здесь. Здесь, где бедность не порок, а черта характера. И я здесь не один, здесь все эти толпы, которые рядом со мной! Которые знают цену горькой шутке и весело на нее откликаются: "закон нашей жизни - не привыкнешь, так подохнешь, не подохнешь, так привыкнешь". Я говорю на своем любимом языке, которым владею (как мне кажется уже). Я не могу поменять язык. Не могу поменять мышление, которое там не нужно, оно необходимо только здесь.
Мне жаль, что наша аудитория рассыпается, распадается. Она все сужается. Мы перестали смеяться частным образом (куда-то делось веселье). Мне жаль, что сказанное мной непереводимо ни на какие языки. Мне жаль, что до мировой славы никак не удается допрыгнуть. Мне жаль, что я не могу сыграть на альте, как Башмет. Он и красив, и остроумен, и может взять свой инструмент, блестяще сыграть. Рассказывал мне как-то о визите к японскому императору. Они играли втроем: император с женой и он - Башмет на скрипке, императрица на рояле, а сам император на каком-то сложном инструменте симфоническом, то ли на гобое, то ли на другом каком-то. Музицировали. Вот бы мне так! Ведь хочется. Да нет, чего хотел, того добился, но как мало, оказывается, хотел.
- Но все же вышел четырехтомник. Событие это стало отчетом о сделанном вами за многие годы или же свидетельством триумфа?
- Очень хороший вопрос задаете. Кое-что перечитал: как ни странно, как ни ужасно, ничего не устарело. Это отчет, но не триумф. Я удовольствие все получаю на концерте. А посмотрев сборник, много не обнаружил. Ведь сохраняется что-то самым странным образом. В Нижнем Тагиле работает в прокатном цехе Саша Сысоев, он собрал почти полное собрание моих сочинений: хранит восемь томов, восемь отпечатанных на машинке и переплетенных брошюр. Его любовно собранный архив очень помог в издании сборника. Все уходит куда-то, уходит, как пленки когда-то уходили. Потом вдруг встречаешь человека, который почти все читал, а другой говорит, что знает многое наизусть, а третий тем гордится, что половину отсюда исполнял... все вертят сказанное и написанное тобой, как что-то знакомое очень. А что еще я могу делать, чем еще могу людей радовать?