ЭТОТ УДИВИТЕЛЬНЫЙ И НЕПОВТОРИМЫЙ, НЕУПРАВЛЯЕМЫЙ БОБРОВ
Мальчишкам нередко кажется, что круг их интересов замыкается в центре вселенной...<br>В детстве я бредил футболом. И потому был убежден, что Федотовская дорожка - улица, тянувшаяся вдоль железнодорожного полотна из Разлива, где мы из года в год жили на даче, в Тарховку, названа так в честь гремевшего тогда центрфорварда ЦДКА.<br>Однако я твердо знал, что в команде лейтенантов был уже сдвоенный центр. И только когда по другую сторону от Разлива, на сестрорецком стадионе, сверстники убедили меня в том, что на выцветшей довоенной фотографии стоит немногим старше нас именно он - Сева Бобров, теперешняя вторая половинка сверхмощной аркадьевской "колотушки", я убедился, что круг замкнут и мы действительно находимся в центре событий.<br>Теперь все это не требует доказательств. Вернее, доказательство налицо, ибо в непосредственной близости от стадиона, принадлежавшего заводу имени Воскова, высится памятник настоящему спортивному гению России.<br>Да, Бобров для каждого из нас свой, а это - свойство гения.
ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
Бобров подобно Чкалову и Гагарину - грандиозная фигура, в которой, в моем понимании, наиболее сконцентрированы лучшие черты русских людей XX века. Широта души и щедрость таланта, замешанная на шалой бесшабашности, порой граничащей с неуправляемостью, и все это - на природной основе высочайшего профессионализма, доведенного до высот искусства великим трудом. Мало того, в катаклизмах спортивных противоречий Бобров - сама справедливость, не способная порой защитить лишь его самого.
Многие пируэты Боброва - это как пролет Чкалова под Кировским мостом над Невой или последний полет Гагарина. Бобровские хет-трики осенью 1945-го на Британских островах или семь лет спустя в нашем олимпийском дебюте в Хельсинки в ворота "сборной клики Тито" ("по совместительству" - одной из сильнейших команд мира), - чем это не гагаринское "Поехали!.." из консервной банки "Востока-1"?
И четыре шайбы, заброшенные со счета 1:3 в Челябинске спустя четыре дня после того, как разбилась великая команда ВВС, когда пришлось выйти на лед всего лишь с шестью партнерами, трое из которых вообще впервые попали в круговерть чемпионата страны.
И победа над канадцами, опять в дебюте, на первом для нас чемпионате мира по хоккею. И еще одна победа над канадцами, теперь уже над профессионалами, когда, став тренером сборной сразу после Тарасова, Бобров отчаянно пошел на серию с НХЛ, чего тот же Тарасов, при всех его благих намерениях, смею вас заверить, избегал, как мог, предпочитая обыгрывать энхаэловских звезд в виртуальных поединках на страницах собственных книг.
И наконец, полное крушение в физическом, натуралистическом смысле этого слова в 1974 году, на приеме в Хельсинской ратуше, после повторной победы бобровской сборной на чемпионате мира, вследствие чего он уже больше никогда не встал за хоккейный тренерский пульт...
На банкете, где вручались медали чемпионата, вышел казус. (Не потому ли церемония эта спустя несколько лет была перенесена на лед да так и проводится по сей день?)
Однако к факту. Наш посол в Финляндии предложил Всеволоду Михайловичу выпить за победу. Тренер отказался, поскольку уже "хорошо" отметил успех с чемпионами. Дипломат все-таки настоял. Тренер выпил фужер... коньяку и перестал следовать дипломатическому этикету. Он отправил посла так далеко, что тот в ответ немедленно передал жалобу в Москву, поставив тем самым жирную точку в тренерской карьере неповторимого маэстро. Такова версия Александра Нилина, изложенная на страницах журнала "Спортклуб". В хоккейных кулуарах именно она звучала тогда, сразу после этих событий. Уход Боброва со спортивных арен оказался столь же стремительным, как и его взлет к вершинам спортивной славы.
"ВЕСЬ МИР НА ЛАДОНИ..."
Прорыв Всеволода на всесоюзный футбольный небосклон, где сияло в ту пору немало подлинных звезд, был подобен выстрелу из ракетницы. Впервые появившись перед московской публикой в мае 1945 года, выйдя на замену за четверть часа до окончания матча ЦДКА с "Локомотивом", новичок тем не менее успел забить два гола, а по итогам первого послевоенного первенства стал вообще лучшим снайпером. Во втором круге он забивал тогда в каждом матче, и этот рекорд наших чемпионатов незыблем вот уже более полувека.
Из-за многочисленных травм футбольная карьера Боброва оказалась весьма непродолжительной - всего-то 116 матчей в высшей лиге. Однако Всеволод забил в них 97 мячей, и с этой "пулеметной очередью" пока не смог сравниться никто. А ведь Всеволод Михайлович, по собственному его выражению, "презирал пенальти" и никогда их не бил, а стало быть, все его мячи влетали в ворота с игры, что, конечно же, еще больше поднимает ценность его высочайшей результативности.
Известно, что Бобров был особенно "заряжен на гол" в самых важных матчах и вовсе не случайно остается лучшим бомбардиром армейцев в поединках чемпионатов страны с московским и тбилисским "Динамо" - главными конкурентами ЦДКА времен его молодости. Особенно "беспощаден" оказался Всеволод к южанам, которым забил целых девять мячей, причем сразу четыре - в одном только матче 1949 года. Кстати, Бобров - единственный, кому подобный трюк удался трижды, в том числе в кубковом сражении с "Зенитом" в полуфинале 1945 года, чрезвычайно принципиальном поединке, в котором ЦДКА удался жестокий реванш - 7:0 - за поражение в финале годом раньше.
Среди блистательных футбольных достижений Боброва - бесспорное лидерство в крупнейших советских международных акциях времен его карьеры. И шесть из 19 динамовских мячей в Англии, и снова шесть - теперь уже семь лет спустя в восьми предолимпийских поединках со сборными стран, когда наша команда "стыдливо" именовалась то сборной Москвы, то ЦДСА, и наконец, пять мячей в трех в общем-то малоудачных матчах на Олимпиаде в Хельсинки, - всякий раз забивал он больше всех.
"Игра Боброва превзошла все, что я видел за свою долгую футбольную карьеру, - вспоминал много лет спустя Стефан Бобек, один из лидеров обыгравшей нас югославской сборной.
Что же касается бобровского вознесения на хоккейный Олимп, то здесь все оказалось еще стремительней, чем в футболе. Всего один матч в первом чемпионате страны провел Всеволод Бобров. Играл он за ЦДКА и забросил три шайбы в ворота ВВС. Однако именно этот хет-трик лишил летчиков и их играющего тренера Тарасова места в финале, а стало быть, и первой возможности побороться за золотые медали, которые эта команда в 1951-1953 годах трижды подряд завоевала как раз под водительством Боброва, сместив с верхней ступени всесоюзного пьедестала новую команду Анатолия Владимировича - ЦДСА, где ведущую роль рядом с Тарасовым играл, пока не ушел в ВВС, его партнер по звену все тот же Всеволод Бобров.
ЗА И ПРОТИВ БАБЫ-ЯГИ
Как старший тренер, Анатолий Владимирович Тарасов так и не выиграл ни одного чемпионата мира. Не потому ли, что получил возможность предпринять эти попытки только после того, как Бобров повесил коньки на гвоздь? Однако не сам ли Тарасов создал эту ситуацию, накалив до предела свои отношения с удивительным, неповторимым, неуправляемым Всеволодом Бобровым? Каковы же истоки этого отнюдь не только творческого конфликта, переросшего в противостояние жизненных позиций?
Начнем с того, что молва приписывает Боброву "назначение" Тарасова старшим тренером ЦДКА. В 1946 году Анатолий Владимирович возглавлял футбольную команду ВВС. И потому, когда стартовал первый хоккейный чемпионат, в котором играли в подавляющем большинстве футболисты, он оказался во главе и хоккеистов-летчиков. Зимой 1948 года выделили штаты "шайбистам". Однако Тарасова уже рассчитали из ВВС. В мае 1947 года футболисты Военно-воздушных сил учинили потасовку во время матча с "Трактором" в Сталинграде. Игру прервали, гостям, естественно, засчитали поражение, а Тарасову объявили выговор. Анатолий Владимирович был выведен из тренерского совета, однако оставался на своем посту еще целых два месяца, до тех пор пока только что назначенный помощником командующего авиацией МВО генерал-майор Василий Сталин не обратил внимания на этот очевидный непорядок.
"Генерал требовал, чтобы я брал опытных, готовых игроков Я же считал, что в своем составе мы можем выступать достаточно надежно", - писал Тарасов 27 лет спустя, пытаясь убедить в реальности этой сказки читателей очередной своей книги "Путь к себе".
Дескать, не добившись желаемого, он, бескорыстный борец за идею, вынужден был "хлопнуть дверью". На самом же деле Василий Иосифович просто-напросто уволил тренера, давно и справедливо пораженного в правах во всесоюзном масштабе.
Так или иначе, Тарасов оказался без тренерской работы, а играть в хоккей мог теперь только за ЦДКА. Между тем в штатном расписании хоккейных команд, впервые утвержденном накануне второго чемпионата СССР, значилась должность тренера, и хоккеистам предстояло теперь срочно "воспитать Бабу-ягу в собственном коллективе".
Обсуждение в ЦДКА оказалось коротким.
- Толя, давай ты, - сказал Всеволод. - Ты же у нас профессор. Писать любишь, все тренировки конспектируешь.
И самому авторитетному игроку никто, естественно, не возразил...
Много лет спустя, сопоставляя их тренерские пути, Бобров был бы, наверное, вправе, обращаясь к Тарасову, повторить вечные слова Тараса Бульбы, обращенные к сыну-предателю.
Тарасов был старше Боброва всего на три года и в сыновья ему, конечно, не годился, однако вполне мог бы оказаться старшим братом. Так вот. Бобров предательства Тарасову никогда не простил и открыто именовал его Троцким, имея в виду, безусловно, не только капитулянтские рекомендации перед матчем с канадцами в Стокгольме в 1954 году, но и предательство лично его, Боброва.
Едва началась подготовка к нашему стокгольмскому дебюту, как Всеволод твердо заявил, что никуда с Анатолием Владимировичем не поедет. Удар Боброва был произведен с ювелирной точностью, потому что ни одному спортивному чиновнику не могло прийти в голову пожертвовать в этой ситуации лучшим игроком страны.
Но это был ответный удар.
"Талант, которым обладал Бобров, - сказал мне как-то один из его любимых учеников и тоже неповторимый хоккейный мастер Евгений Зимин, - невозможно развить, потому что это явление, данное Богом".
И Бог, как мог, берег свое творение. "Позволил", например, Боброву опоздать на самолет, которому не суждено было долететь до цели.
Но все равно куда чаще приходилось Всеволоду расплачиваться за все самому. И отнюдь не только изувеченными ногами. Тарасов, наверное, не мог смириться с тем, что кто-то более одарен в "прочтении" хоккея, нежели он сам. И стремясь доказать cвою тренерскую независимость от таланта Боброва, вскоре обрушился в печати на товарища своего по звену, обвиняя в индивидуализме, игре на себя и в пренебрежении интересами команды человека, забросившего почти половину шайб ЦДКА в первом чемпионском сезоне, вовсе, наверное, не задумываясь о том, что в сталинскую эпоху все это вполне могло сработать как донос.
И тогда Всеволод действительно пренебрег интересами Тарасова - ушел в ВВС и три года подряд выигрывал с этой командой чемпионат СССР.
Закончив играть, Бобров на время исчез с хоккейного горизонта, растворившись в бездонном море футбольного тренерства. А потом, к несчастью Тарасова, вновь возник вдруг в хоккее, совершенно неожиданно возглавив по-мальчишески дружный, задиристый, однако отнюдь не по-мальчишески уже мастеровитый, успевший прославиться своим удивительным "духом" и отвоевавший разок у Тарасова всесоюзное "золото" московский "Спартак".
И вот теперь, в годы "неукоснительного исполнения", Бобров открыто пошел против тарасовских директив "голого" атлетизма. Возглавив "Спартак", поднял его на вторую ступень всесоюзного пьедестала, и "красно-белые" не опускались ниже целых шесть лет, дважды за этот период став чемпионами.
В творческой дуэли двух незаурядных личностей история "заложила" спираль, и снова Бобров "сдвинул" Тарасова с верхней ступени всесоюзного пьедестала. Мало того, популярнейший мастер сломал стереотип клубного патриотизма, пригласив в свято оберегавший эту идею "Спартак" сразу нескольких игроков со стороны, главными качествами которых отнюдь не были железная дисциплина или стеклянная трезвость. А у избранников его не было сомнений - идти или нет? - как это не раз случалось с теми, на кого "положил глаз" преуспевающий Тарасов.
Отказать же бесконечному обаянию Боброва и искушению играть рядом с ним было практически невозможно. Вот только один пример.
В 1950 году Всеволод Михайлович пригласил в ВВС прекрасного ленинградского футболиста и хоккеиста, верного друга своего сестрорецкого детства Анатолия Викторова, которому тогда уже перевалило за тридцать. История приезда в Москву человека, всем своим предыдущим опытом отнюдь не созданного для шумной столичной жизни спортивной элиты, приближенной к власти, стоит того, чтобы о ней не умолчать.
- Прибыл я в Москву, - рассказывал мне много лет спустя Анатолий Семенович, - и мы с Севой поехали на дачу к Василию Сталину. Заходим, а он по хозяйству хлопочет. Ходит с портретом отца, ищет ему место на стене. Всеволод докладывает: "Вот, Василий Иосифович, это тот самый Викторов..." А он мне - ни здравствуй, ни прощай. Подержи-ка, говорит, портрет. Вправо, командует, повыше. Выбрал, наконец, место. Взял молоток, гвоздь. А мне неудобно. Не генеральское это, думаю, дело гвоздь забивать, если я рядом стою.
Разрешите, говорю, Василий Иосифович... А он остановился на мгновение, прищурился так, вроде оценивая меня, и отвел глаза: " Много чести будет..."
Слушая этот рассказ, я думал о том, мог ли сын вождя в подобной ситуации доверить молоток Боброву?
Всеволод, безусловно, не мог избежать близкого общения с безумно почитавшим его шефом команды ВВС. Василий Сталин не пропускал ни одного матча "своих" хоккеистов, не раз увозил Всеволода прямо со стадиона. Наконец, он был всего на год старше Боброва, и их отношения, вполне возможно, были на грани того, что Сын Хозяина мог считать дружбой.
Гениальность Боброва, однако, состояла в том, что, неукоснительно соблюдая дистанцию в этом дуэте "звезды" и "хозяина", "иконы" и "верующего", он вместе с тем сохранял и индивидуальность, независимость, даже, если хотите, лидерство.
ТРИЖДЫ ГЕРОЙ
Лидер - вот главное качество Боброва. Лидер международного класса - вот блистательная его характеристика, ярчайшим образом подтвержденная на самой ранней заре наших официальных футбольных и хоккейных контактов. Стало быть, как минимум дважды герой. А если учесть его тренерские подвижки, то, наверное, трижды.
"Герой" - под таким заголовком появился некролог на страницах пражской газеты "Ческословенски спорт" Скорее не некролог, а ода, орошенная слезами главных его учителей. Слезами восторга и скорби перед человеком, начавшим разворачивать вспять колесо хоккейной истории.
Вручая Боброву настольные золотые часы лучшего нападающего на первом для нас чемпионате мира, чиновники ИИХФ, конечно же, не понимали, что игра уже идет по бобровскому времени. Пражские же "педагоги" из ЛТЦ убедились в этом гораздо раньше, едва соприкоснувшись с Бобровым, когда пошла всего-то вторая зима нашего увлечения заморской игрой.
Герой, так и не побежденный никем. Даже смертью. Национальный спортивный гений. Вихрастый символ России.