У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО
Этот парафраз названия известной книги Светланы Алексиевич упрямо вертелся в голове автора на протяжении всего того времени, что он беседовал с Ростиславом Капрановым, членом правления питерской общественной организации "Дети военного Сталинграда".
Оказывается, в нашем городе, имеющем свою весьма богатую военную историю, имеется и такая организация. Созданная почти тринадцать лет назад, она объединила в своих рядах шестьдесят пожилых людей, самые страшные воспоминания которых приходятся как раз на тот жизненный период, каковой иначе, чем "счастливым", в Советском Союзе называть было не принято.
Как рассказал автору Ростислав Яковлевич, в их организации состоят не только те, кто родился и вырос в Сталинграде. Немало среди них и уроженцев Ленин-града - детей, вывезенных из блокадного города страшной зимой 1941-1942 года по Дороге жизни. Их эвакуировали подальше от войны в этот тогда еще тихий тыловой город на берегу Волги. Но уже 23 августа 1942-го, когда ударная группировка 6-й армии Паулюса достигла северных окраин Сталинграда, ленинградские дети вновь, что называется, "попали из огня да в полымя" - ровно в 16 часов 18 минут тут начало твориться такое, что даже и сейчас, по прошествии шестидесяти с половиной лет, иначе, чем адом, Ростислав Яковлевич назвать не может.
Сейчас ему уже семьдесят четыре. А в тот вечер он, 14-летний мальчишка, вместе со своим дедушкой как раз возвращался домой с рыбалки, и рев "юнкерсов" и "хейнкелей", перемежающийся частыми разрывами авиационных бомб, был хорошо слышен еще на подходе к Волге. Переправляясь же на другую сторону реки, он по дороге то и дело встречал плывущие к левому берегу паромы и катера - их палубы были буквально забиты ранеными людьми: солдатами и гражданскими, мужчинами и женщинами, детьми и стариками... А чуть позже, едва ступив на горящую пристань, подросток попал и под первую в своей жизни бомбежку.
Потом за ту неделю, что он с матерью, бабушкой и дедушкой оставался в осажденном Сталинграде, таких бомбежек ему довелось пережить не один десяток: поддерживая с воздуха рвущиеся в город части вермахта и СС, люфтваффе "утюжило" его практически без перерыва, совершая за день порядка двух тысяч боевых вылетов. И каждая такая бомбардировка уже до самой смерти будет стоять перед глазами этого человека - во всех красках, как на ленте цветной кинохроники.
- Все как в замедленной съемке, - вспоминает Ростислав Яковлевич, - вот "юнкерс" выходит из пике, вот выпадает бомба из его бомболюка, и те несколько секунд, пока она, истошно завывая, летит к земле, начинают казаться вечностью. И странное дело: ведь ты знаешь, что она покрашена в защитный цвет, а сверкает на солнце, как полированная! И ты уже не можешь оторвать глаз от этого сверкания - из той щели, куда ты забился вместе с такими же бедолагами, ты смотришь, и смотришь, и смотришь на него, как завороженный. А в голове лишь одна мысль: "Только бы не меня, только бы не меня, только бы не меня!"
В ушах этого пожилого человека до сих пор слышатся и крики соседей, доносящиеся из под руин разбомбленного дома, и стоны раненых, умирающих прямо на улице, и вой сирен воздушной тревоги, заставляющий людей мгновенно забиваться в любую щель - в подвал дома, в наспех отрытый окоп на обочине, в воронку, оставленную взрывом очередной бомбы... А память уже никогда не позволит ему забыть ни гнетущего чувства страха, жажды и голода, которое постоянно преследовало его в эти дни, ни запаха пыли, дыма и гари, который все время стоял над городом, продолжавшим сражаться из последних сил.
Впрочем, для самого Ростислава Яковлевича весь этот кошмар, можно сказать, благополучно закончился уже через неделю: несмотря на то что Сталин запретил эвакуацию населения и из города его имени людей попросту не выпускали, 30 августа семье Капрановых все же удалось оттуда вырваться - раненные бойцы смоги найти им местечко на палубе катера, перевозившего их на левый берег Волги. И потом, вплоть до 7 февраля 1943-го, когда появилась возможность вернуться в несдавшийся город, 14-летний Ростислав вместе с мамой, бабушкой и дедом прожил в прифронтовом лесхозе на краю казахской степи. Однако и там битва за Сталинград продолжала постоянно напоминать о себе: доносящимися оттуда отголосками разрывов снарядов и бомб, постоянным чувством голода да частыми разговорами с летсоставом полка знаменитых ночных бомбардировщиков У-2, дислоцировавшегося неподалеку.
Эта машина могла совершенно незаметно подлететь к позициям противника, причем настолько близко, что пилот способен был, выражаясь фигурально, сосчитать количество веснушек на физиономии какого-нибудь "рыжего Ганса". Для этого наши летчики использовали такой прием: забирались над своим аэродромом на максимально возможную для их У-2 высоту, взяв курс в сторону немецких позиций, разгоняли его до максимальной скорости, а затем, выключив двигатель, переходили в режим планирования. Конструкция легкого биплана позволяла делать это достаточно долго - инерции вполне хватало и на то, чтобы бесшумно подлететь к нужному объекту, и на то, чтобы, снизившись над ним на высоту "бреющего", произвести "точечное" ручное бомбометание, и на то, чтобы вновь взмыть к облакам, "опираясь" плоскостями на восходящие воздушные потоки. А там движок запускался вновь, и летчик с чувством выполненного долга возвращался на базу.
Возвращался, опять пролетая над тем городом, в котором все еще продолжали не только оставаться, но и сражаться вместе со взрослыми многие ровесники нашего собеседника. Оставался здесь и 12-летний Юра Вержичинский, эвакуированный в самом начале войны к бабушке в тогда еще тыловой Сталинград из разрушенного фашистами Минска, и его ровесница из блокадного Ленинграда Люда Радыно - увы, война догнала их здесь, на берегах Волги. Догнала и уготовила судьбу и героическую, и трагическую одновременно. Люда, в числе других шестерых ребят отобранная из детприемника на Клинской улице, прошла специальную подготовку и затем семь раз ходила в разведку - командование считало, что детям под видом беженцев было гораздо легче, чем взрослым, переходить через линию фронта.
А Юре Вержичинскому, остававшемуся в Сталинграде на протяжении почти всей его героической эпопеи, дважды только чудом удалось избежать смерти. Его бабушка, как тогда делали практически все сталинградцы, спасая от бомбежек и пожаров свои наиболее ценные вещи, закопала их во дворе собственного дома. А когда эту часть города захватили немцы, то среди откопанных ими вещей они обнаружили и офицерскую форму Юриного отца - летный шлем, кожаное пальто с петлицами, планшет... Бабушку тут же расстреляли, а вот ее внука в тот момент дома не оказалось. Осиротевший парнишка прибился к нашим войскам и тоже, как и Люда, стал разведчиком.
В один из своих разведвыходов в район Дар-горы Юра, разительно отличавшийся от местных белобрысых мальчишек черной как смоль шевелюрой, был задержан танкистами по подозрению, что он еврей. "Jueden?" - спросил пацана немец. "Юра, Юра!" - удивленно подтвердил парнишка, совершенно не знавший немецкого и не понимавший, откуда танкист знает его имя. И тут же был передан в руки эсэсовцам, причем не немцам, а украинцам из дивизии СС "Галичина" - хорошо известно, что те зверствовали в тылу и на фронте почище любой зондеркоманды. Не изменили они своим обычаям и теперь - малолетку решили повесить на стволе танкового орудия. Но то ли ствол был опущен слишком низко, то ли веревку как-то не так закрепили, но в результате она соскользнула и Юра упал на землю. А когда, приподняв ствол, его стали вешать во второй раз, на счастье парнишки, начался минометный обстрел, и "храбрые" палачи разбежались. Разумеется, удрал к своим и Юра - так и бежал с петлей на шее, не обращая внимания на разрывы.
Тогда ему чудом удалось избежать смерти, но теперь уже и его, и Людмилы Радыно нет среди живых. "Я-то ведь старше их, а поди ж ты, еще жив, - говорит Ростислав Капранов, - слишком многое довелось пережить им в детстве, вот и не хватило теперь здоровья". Сейчас из тех шестидесяти, что почти тринадцать лет назад образовали питерское общественное объединение "Дети военного Сталинграда", остались только сорок четыре человека.