ЖЕНЯ ИЗ "ДОМА СКОРБИ"

Он спокоен - желать ему больше нечего. Свою историю он вспоминает урывками, как-то равнодушно, как будто всегда спал в подвалах, собирал алюминиевые банки от пива, а если не опередят более шустрые конкуренты - и бутылки. Органы правопорядка махнули на него рукой. Органы здравоохранения тоже. А то, что было до того, словно его и не касается.

НАДЕЖДЫ ЮНОШИ Евгений подавал надежды. В то время, в конце 70-х, на просторах СССР в большом, но провинциальном городе это означало: без проблем поступить в институт, закончить и - работать, работать, работать. Именно так и представляла будущее сына мать. Тоже банальнейшая история - разведенка, из детского дома, муж скрылся от алиментов на упомянутых просторах. Сын, естественно, единственная отрада, с детства тянулся к знаниям. Она покупала ему книги на последние копейки, заработанные мытьем полов в различных госучреждениях. Ну и пособие, конечно. И однокомнатная хрущоба. В общем, жили не хуже многих... Десятилетку закончил с золотой медалью, без проблем поступил на юрфак местного университета - уверенно вставал на ноги. Только зря был он таким книгочеем: наверняка в каких-нибудь книжках вычитал не совсем то, что позволено было читать молодому строителю коммунизма. Юношеский романтизм толкнул его на борьбу с тоталитаризмом. Для начала он распространил по городу десятка два рукописных листовок с призывом обратить внимание на бедственное положение народа и предсказанием скорой революции. Как ни странно, в местном "большом доме" довольно долго не могли вычислить их авторство. И только когда ободренный успехом первой акции юноша решился на вторую - ночью намалевал белой эмалью на бюсте Ильича в сквере "Свободы!", - на него вышли. ПРОФИЛИРОВАНИЕ Мероприятие называлось на языке органов "профилирование". Начиналось оно со сбора информации. Неожиданно у Жени появилось в институте несколько больших приятелей, умных, начитанных и тоже фрондирующих юношей из хороших семей. Однако убедившись, что связей с диссидентами у Евгения нет, приятели к дружбе охладели. Зато начались неприятности в институте: преподаватели словно бы сговорились "топить" парня по любому поводу. Не замедлило и отчисление за "хвосты". Тщетно мать ходила в деканат: декан был крайне предупредителен, что-то мямлил, прятал глаза, но восстановить отказался. Это случилось в весенний призыв, и через несколько дней пришла повестка из военкомата. Мама была в ужасе: в 1981 году здоровые молодые люди призывного возраста, родители которых не обладали нужными связями, шли, как правило, в Афганистан. Она еще не знала, что "Афган" в такой ситуации был бы благом. Однако государство приготовило Жене нечто другое. Психиатр призывной комиссии поглядел на его фамилию в списке и, не задавая вопросов, отправил его дальше. В следующей комнате члены комиссии смотрели молча, только молодой человек от комсомола заикнулся вопросом: "А комсомольский билет ваш где?" Комсомольский билет был порван на мелкие клочки и спущен в унитаз во время одного из тяжелых приступов антисоветчины, давешние приятели были об этом осведомлены. "Потерял", - уронил Евгений, и комсомольский вожак не задавал более вопросов. И больше никто не задал, подписывая направление на экспертизу в местный психодиспансер. Диагноз ("вялотекущая шизофрения" - гениальный эвфемизм, позволявший кого угодно объявить сумасшедшим) наверняка был уже поставлен, однако железное правило гласило, что психиатрическая экспертиза должна продолжаться месяц в стенах стационара. В МЕРТВОМ ДОМЕ Когда он выписывался из "дома скорби", официально утвержденный в статусе социально опасного шизофреника, он был уже не ребенком с романтическими позывами, который вошел тридцать дней назад за стальные двери. "Дурдом" был как "дурдом" - общее отделение, в котором палатами называются большие секции, отделенные друг от друга перегородкой, в каждой не менее пятидесяти коек. Палата "хроников", "надзорка", в которой никогда не гаснет свет, полуофициально существующая палата элиты - "принудчиков". Последние - или обычные уголовники, или солдаты-срочники, совершившие преступление в части и отправленные на экспертизу. То, о чем я пишу, действительно было. Сейчас, после некоторых мер, принятых для ограничения "злоупотреблений в психиатрии", многое, наверное, изменилось... Когда "принудчики" избили его в курилке в первый раз (он не хотел отдавать одному из них свою кисточку для бритья), он пожаловался санитару. Детина в белом халате молча ткнул его кулаком в зубы. Дело не в том, что Женя был помещен туда по мановению некой организации, санитару было на это плевать. Просто Женя был "дураком", одним из многих здесь. Жаловаться врачам тоже было бесполезно: когда мать попробовала это сделать, доктор пожал плечами и высказался в том смысле, что слушайте вы больше вашего тронутого сына. Он видел убийства: когда пациенты доходили до последний стадии болезни, не имели родственников и намерены были далее отягощать своим существованием жизнь медбратьев, их тихо и умело били в нужные места. В медицинском заключении было обычно написано, что больные скончались от травм, причиненных падением с кроватей. Он видел (и сам подвергался) наказания: сковывающими лекарствами, от которых все тело сводит мучительной судорогой, официально не применяющимся препаратом на основе серы, вызывающим состояние, похожее на сильнейшую простуду, пытками под названием "электрошоковая терапия". Он научился тайком съедать передачу, принесенную матерью, пока ее не отобрали здешние авторитеты. Он видел, как санитар в ночное дежурство насиловал хронического шизофреника - жалкое, бессловесное существо... Слышал он еще больше. "Всех бы вас в одну большую яму и поджечь", - сказала как-то молоденькая медсестричка, презрительно оглядев подопечных. И это был не только оборот речи. Шепотом рассказывали постояльцы клиники о скрытой в глубине области больнице, где трудотерапия заключалась в производстве деревянных гробов - их делали много, для нужд самой клиники... НА "КОЛЕСАХ" "Кто сюда попал раз, будет возвращаться всю жизнь", - услышал он в первый свой месяц от одного пациента и сначала не поверил. Через пару месяцев после выписки и официального подтверждения диагноза это стало для него очевидным. Ибо началось лечение, заключавшееся в огромном количестве психотропных препаратов, выдаваемых бесплатно в ларьке при диспансере. Он попался, когда впервые попробовал маленькие белые таблетки, служащие для расслабления при приеме "сковывающих". Сами по себе они вызывали чувство легкой эйфории, приятное возбуждение и желание продлить это состояние. Этот крючок для Евгения, измученного свалившимися несчастьями, был идеален - стандарт опустел за два дня. Он пошел в диспансер и без проблем получил новый. И еще, и еще... Врачи будто бы не замечали, что парень за неделю принимает количество лекарства, рассчитанное на месяц. Вскоре таблетки заполонили его жизнь. Теперь эйфорическое возбуждение от них продолжалось не более получаса, потом надо было принимать еще. Он почти не спал, двигательное возбуждение постоянно срывало с места. Пересохший рот не хотел принимать пищу. Развязка наступила месяца через два: провалился ночью в какое-то гнилое забытье и очнулся через несколько дней на вязках на больничной койке. Он сделал еще одну ходку, и еще одну. Пробовал избавиться от "колес", уходя в длительные запои. Он почти не замечал, что мать с каждым днем становится все белее волосами и чернее лицом. И смерти ее почти не заметил: выписался в очередной раз, а она была уже похоронена за государственный счет на дальнем кладбище. Диспансер же выписывал таблетки исправно... ПОКОЙ Между тем нагрянули перестройка с гласностью. В наиболее продвинутых СМИ стали появляться разоблачения карательной психиатрии. Евгения это коснулось мало - к тому времени его жизнь состояла из беспрестанного глотания "колес" и периодических "ходок" в стационар. Хуже стало, когда врачи перестали выписывать ему психотропы по первой просьбе - времена были уже коммерческие, а комитет (тогда еще существовавший в прежнем виде) он более не интересовал - "профилирование" успешно завершилось, а сами люди из "большого дома" сидели на пороховой бочке и смотрели, куда бы с нее спрыгнуть. Мучения, которые испытал отлученный от таблеток Женя, описать не берусь. Но все проходит. В 25 лет он оглянулся и увидел себя со стороны: развалина, страдающая многими внутренними недугами (побочные действия), почти полное отсутствие памяти, обрывки знаний вяло копошатся в мозгах. Может быть, только тогда он понял, что с ним сделали, но понимание было для него невыносимо, и он ушел. Что было дальше, говорит неохотно. Насколько я понял, добрые люди "помогли" ему продать квартиру, но куда делись деньги, он сам, похоже, не знает. В смутные времена начала реформ он без труда добрался до Питера, в который рвался с детства, и теперь здесь. Ему, кажется, больше не нужны "колеса", иногда его "заработка" хватает на чекушку плохой водки, он и рад. У него есть матрас в подвале, откуда его не гонят уже месяца два. Более ему ничего не надо. Он спокоен. Комментарий "ПРИНУДКА" СЕГОДНЯ Страшная история Жени оставляет вопрос: можно ли сегодня признать человека невменяемым и поместить в психиатрическую больницу, как это происходило в СССР? На него отвечает Виктория КРАСНЮК, адвокат Московской городской коллегии адвокатов. Основания для принудительных мер медицинского характера содержатся в ст. 97 Уголовного кодекса РФ. Такие меры могут быть назначены судом, если человек совершил преступление, будучи невменяемым, а также если он после совершения преступления впал в болезненное состояние, то есть его психическое расстройство сделало невозможным назначение или исполнение наказания. То же самое относится и к тем, кто совершил преступление и страдает психическими расстройствами, не исключающими вменяемости. В этом случае будет и уголовная ответственность, и лечение. Принудительные меры медицинского характера назначаются душевнобольным только в тех случаях, когда психические расстройства связаны с возможностью причинения этими лицами иного существенного вреда, либо они представляют опасность для себя или других лиц. - А если этого нет? - Тогда необходимые материалы на него могут передать органам здравоохранения для решения вопроса о лечении или направлении в психоневрологические учреждения социального обеспечения. - Какие именно виды принудительных медицинских мер может назначить суд? - Наилучший вариант для невменяемого, совершившего преступление, конечно же, амбулаторное принудительное наблюдение и лечение у психиатра. Человек живет себе дома и посещает врачей. Лечение в психиатрическом стационаре общего типа назначается, если характер психического расстройства требует таких условий лечения, которые могут быть осуществлены только в специальном медицинском учреждении. Однако, если психическое состояние лица, принудительно подвергающегося лечению в нем, допускает возможность его содержания без специальных мер безопасности, эти люди содержатся в обычных психиатрических больницах на общих основаниях. Принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа назначается лицам, которые по своему состоянию требуют постоянного наблюдения и представляют общественную опасность для себя и окружающих. - А где бы у нас лечился, например, доктор Ганнибал Лектор из фильма "Молчание ягнят"? - Он подвергся бы принудительному лечению в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением. Эта мера назначается тем, кто по своему психическому состоянию представляют особую опасность. - Решение суда означает пожизненное клеймо "опасного психа"? - Нет, эти люди подлежат освидетельствованию комиссией врачей-психиатров не реже одного раза в полгода с целью решить вопрос, есть ли основания для изменения такой меры.