ДВЕ ВЕНЕЦИИ
"Венецианского купца" в Петербурге не ставили с 1920 года. Странную и жестокую пьесу написал Шекспир. Шутка ли, захотелось ростовщику Шейлоку вырезать из тела должника фунт мяса! К тому же Шейлок - еврей. Деликатность цензуры в советское время не могла допустить муссирование еврейского вопроса. А пьеса - действительно прекрасная и, конечно, далеко выходящая за рамки национальных проблем!
Когда "Купец", наконец, появился на афише, захотелось поскорее его увидеть, но из театра "Комедианты", что на Лиговском проспекте, порекомендовали не торопиться - пока нет достойного исполнителя роли венецианского купца. Понятно, нам должно быть не все равно, из чьего тела собираются получать вырезку. Только после того, как на роль Антонио пригласили Костецкого из Александринки, удалось приобщиться к отложенной премьере.
Ожидание было не напрасным. Собственно, весь спектакль в обновленном составе определяется резким контрастом между Владимиром Матвеевым - Шейлоком и Виктором Костецким - Антонио. Контраст, очевидный у Шекспира, еще усилен индивидуальностью двух ведущих актеров, режиссерскими купюрами Михаила Левшина.
Молодые друзья Антонио клянутся в верности друг другу, выкрикивая девиз "Венеция! Венеция!" (кстати, в тексте этого девиза нет), но по ходу действия рождается сомнение: а не живут ли Антонио и Шейлок в разных Венециях. Скажем, Антонио - в "северной", а Шейлок - в той, "южной". Костецкий играет не купца - истинного петербуржца в старом понимании этого слова, то есть человека, в силу своей интеллигентности, благородства достойно принимающего тяготы, испытания, которые приходятся на долю жителей обедневшего, гордого и печального города. "Иногородцы" нередко упрекают петербуржцев в высокомерии, чопорности - на самом деле это сдержанность, строгое следование вкусу. Доброту и ум нельзя сыграть. Либо это есть у актера, либо нет. В глазах Костецкого светится и то и другое.
Правда, вначале необъяснимая тоска сказывается у Антонио в раздражительности, впрочем, раздражает его только вульгарная веселость. Когда же смерть - расплата Шейлоку - стала неизбежностью, а прежнее богатство превратилось в миф, к Антонио возвращается мудрость, легкость, чувство свободы. Перед печальным концом появляется Бассанио (Максим Сергеев) - человек, из-за которого Антонио должен потерять жизнь, и лицо Костецкого озаряется искренней улыбкой - главное, его не постигло разочарование в дружбе, благодарности. Все-таки удача вновь вернулась к купцу - он не злорадствует, а приветливо протягивает руку поверженному врагу. Предложение окреститься - не насмешка над иудеем, а желание поднять мизантропа до собственного понимания "правил добра". Думаю, Кречинскому 70-х годов (из фильма и спектакля В. Е. Воробьева), с его заносчивостью, нагловатой раскованностью, нужно было немало передумать и перечувствовать, чтобы прийти к такому светлому образу. Костецкий по природе своей не лицедей - он может играть только то, что понял сам.
Выкрикивая сарказмы, театр сегодня боится сугубо положительных персонажей. Они кажутся слишком пресными, искусственными. Костецкий обаятелен и абсолютно органичен. При множестве талантливых актеров на нашей сцене идеальных героев, сопоставимых с Антонио - Костецким, я не смогу назвать.
Шейлок Матвеева совершенно из иного мира: географического, нравственного, эстетического. Вероятно, из той шумной и в то же время гибнущей Венеции, где на каждом лотке продают ярко-расписанные маски, где роскошные палаццо с облупившейся краской образуют лабиринт узеньких грязноватых улочек и траурно-черные гондолы, скользя по каналам, перечеркивают южную сочность пейзажей. Костецкий "графичен" - Матвееву ближе живопись маслом. У Костецкого эмоции, как правило, спрятаны внутрь - Матвеев выплескивает свои обиды, ярость, страх наружу по-гротескному броско, голос его взмывает от рокочущих нот к истерической фистуле. Шейлок привык жить в условиях, где слова "добрый жид" являются синонимом слова "мерзавец", и старается соответствовать такой характеристике, лелеет свое унижение, превращая его в сатанинскую гордость. Только что ретивые молодые люди окунали старика с головой в бассейн, заламывали руки, а вот он уже возвышается над ними в позе римского патриция и запахивает плащ эффектным жестом оперного Мефистофеля. В Шейлоке Матвеева намешано множество взаимоисключающих чувств и понятий. В полубезумии отцовской утраты он выходит с куклой сбежавшей дочери и тут же забрасывает последнее, что от нее осталось, в воду. Лицемерное благодушество в сцене договора с Антонио сменяется неприкрытой ненавистью с испепеляющим взглядом. Выпяченный упрямый подбородок сочетается с бегающими в неуверенности глазами. Гуманное и справедливое провозглашение равенства всех рас и национальностей переходит в утверждение личной правды со своими богами и небесами. Последняя реплика Шейлока, по Шекспиру, - "я доволен". Шейлок 2003-го никогда подобного не скажет, даже притворно. Его сладкие мечты о мести повергнуты в прах, богатство уничтожено, "самость" превращена в общность - жить незачем. Сможет ли ростовщик после поражения подняться? Сомнительно.
"Венецианский купец" привлекает театры (в Москве Шейлока сыграли А. Калягин, М. Казаков) темой непримиримости, всеобщей ожесточенности. Антонио учится понимать другого, хотя и сцена презрения у него тоже есть. Но какое сладострастное наслаждение можно извлечь из непонимания, тотального "не хочу"! Как приятно вытравлять из себя ростки благожелательности, становиться мерзкой лягушкой и с удовлетворением отмечать в глазах окружающих неприязнь! Шейлок Матвеева напоминает героев Достоевского, их, надеюсь, актеру предстоит сыграть. Актер со всем присущим ему мастерством, разнообразием красок показывает масштабность озлобления, которое всюду ищет подкормку и неизменно находит. Эта масштабность заставляет вспомнить также пушкинского "Скупого рыцаря".
Матвеев и Костецкий принадлежат разным школам, исповедуют разные эстетические идеалы, однако их полюсность не разваливает спектакль - напротив, помогает ярче выявить противоположное отношение к жизни, умение или нежелание стойко встречать удары судьбы.
Главный конфликт развивается на фоне карнавального праздника жизни - его удачно или не очень удачно представляют молодые участники труппы "Комедиантов". Не могу не поделиться радостью при виде талантливого актерского дуэта, возникшего в стороне от любезных театралам и критикам площадок. "Венецианский купец" был восторженно встречен на фестивале в Тольятти - не грех и в собственном городе обратить внимание на театр "Комедианты", живущий трудно, однако порой способный на художественные прозрения.