БОРИС СТРУГАЦКИЙ: НЕ ЛЮБЛЮ ЮБИЛЕЕВ
Сегодня знаменитому писателю исполняется 70 лет
Кажется, что Аркадий и Борис Стругацкие были всегда, - не одно поколение читателей выросло в "мирах братьев Стругацких", искренне считая их лучшими из возможных. И недаром в те времена, когда еще верилось в грядущее светлое царство коммунизма, для меня, как и для многих других, оно виделось именно и только тем миром, который был начертан братьями Стругацкими.
Много лет двое бесстрашных и добрых братьев были Учителями нашего, и не только нашего поколения. В те годы, когда рассыпалась в прах "оттепель" шестидесятых годов и началось то, что затем назовут "застоем", они учили нас шагать навстречу ветру, взявшись за руки друзей, не сдаваться перед превосходящими силами противника, не идти на компромиссы с собственной совестью ради мелкой выгоды. Они заражали нас бациллой "невосторженного образа мыслей" - и наши души, хлебнувшие свободы из щедрого источника их книг, распрямлялись навсегда, обретая иммунитет к страху.
Но Аркадия Натановича нет с нами с осени 1991 года, а Борис Натанович с тех пор пишет мало и редко. Привыкнув за долгие годы, как он любит говорить, "пилить двуручной пилой", он не смог и не захотел перестроиться. Впрочем, работы у мастера и так непочатый край: он ведет литературный семинар, руководит новым журналом "полдень. 21-й век", входит в состав нескольких литературных жюри и в приемную комиссию союза писателей. И хотя, по собственному признанию, юбилеев он не любит (включая собственный) - умолчать о таком событии просто невозможно...
Младший из двух знаменитых братьев - Борис - родился в Ленинграде 15 апреля 1933 года. Мать Александра Ивановна Литвиничева - заслуженный учитель РСФСР, которая, по словам Бориса Натановича, "не только дала мне мою жизнь, но еще и отдала большую часть своей". Отец Натан Залманович Стругацкий - искусствовед и одновременно - профессиональный революционер, всегда напоминавший сыновьям одного из "комиссаров в пыльных шлемах".
Пережив блокаду Ленинграда, в 1950 году Борис Стругацкий поступал, но не был принят на физфак ЛГУ. Как говорит сам, это было еще одно чудо - "если бы приняли, то я стал бы, в соответствии со своей тогдашней мечтой, физиком-атомщиком и сгинул бы навеки в каком-нибудь "ящике", изготовлявшем водородную бомбу"... В том же 1950-м он поступил на матмех ЛГУ, окончил его в 1955 году и был принят в аспирантуру.
"Спустя три года, - вспоминает Борис Натанович, - когда диссертация моя была уже практически готова, я обнаружил, что построенная мной изящная теория уже была один раз построена великим индийским математиком Чандрасекаром и опубликована в 1942 году. Таким образом, диссертация моя не состоялась, и я в значительной мере утратил интерес к карьере ученого, что и сыграло решающую роль, когда встал вопрос: кем все-таки быть - писателем или звездным астрономом?"
С 1958 по 1964 годы Борис Стругацкий успел поработать научным сотрудником Пулковской обсерватории, но "труба" уже протрубила свой сигнал: еще в 1957-м была написана, а в 1959-м издана первая книга братьев - "Страна багровых туч". До сих пор, правда, Борис Натанович считает ее крайне неудачным, совершенно "советским" и наивным произведением, удивляясь читателям (в том числе автору), упорно сохраняющим симпатии к этой повести.
Шесть "пулковских" лет были ознаменованы такими классическими вещами, как "Извне", "Путь на Амальтею", "Стажеры", "Полдень. ХХII век", "Попытка к бегству", "Далекая Радуга", "Трудно быть богом" и "Понедельник начинается в субботу". Долго это "раздвоение" продолжаться не могло - и с 1964 года Борис Стругацкий "перешел в профессионалы", сосредоточившись на литературной деятельности.
Дальнейшее - хорошо известно.
- Борис Натанович, в прежние годы вы были среди тех, кто мечтал о том, что наступит новое время, среди тех, кто боролся за это новое время и приближал его. Теперь это время наступило. Довольны ли вы им?
- Один из наших героев (писатель, между прочим) исповедует идею, что жить надо ради будущего, сражаться надо во имя будущего, но умирать все-таки предпочтительнее в настоящем. Впрочем, столкнувшись с будущим, так сказать, воочию, он отнюдь не отказывается заглянуть в него хотя бы одним глазком. Очень хорошо его понимаю, со всеми его идеями и предпочтениями согласен, сам дрожу от сквозняков на нынешнем перекрестке истории, проклинаю (в соответствии с древней пословицей) судьбу свою, которая угораздила меня родиться, чтобы жить в эпоху перемен, и - в то же самое время - представьте себе, доволен. Ведь я убежден был, что всю жизнь проживу да так и помру в прошлом. Это была уютная (хоть и бесславная) мысль, она обещала как минимум спокойную старость и какую-никакую, но стабильность: старики - любят стабильность, они самые консервативные люди на земле, что, согласитесь, вполне естественно. А я - все равно - доволен.
Я дожил до конца великой и страшной Империи (которая казалась вечной и горделиво обещала быть вечной), я увидел, как ЭТО происходит, я оказался свидетелем того, как, пройдя своими тайными неисповедимыми путями, Необходимость вырывается вдруг из недр истории и обрушивает то, что обветшало. Я, как и все мы, стою на руинах в некоторой растерянности и с неуверенной улыбкой на устах пытаюсь убедить себя, что произошло лишь то, что должно было произойти, что хуже теперь уже не будет, что дальше впереди все может стать только лучше... Мне страшновато, и я сражаюсь внутри себя с подступающим разочарованием ("так вот ты какое, новое тысячелетие моей страны!"), и при всем при том - я доволен!
Потому что разочарование разочарованием, а ведь, если поразмыслить, ничего другого с нами произойти и не могло. Хуже - да, могло бы стать (гражданская война, кровавый развал и новый передел державы при помощи армии, голод, диктатура), но лучше - сомнительно. Чего это ради? С нашим-то прошлым, с нашей холопской ментальностью, с нашим насквозь милитаризованным хозяйством и проспиртованным модус вивенди? Нет уж: без большой крови обошлось, и слава Богу! Остается надеяться, что обойдется и впредь. А жить - интересно. Трудно, но интересно. И для меня это, признаюсь, главное. Да и кто нам, собственно, сказал, что жить должно быть легко? Товарищ Сталин? "Жить стало легче, жить стало веселее" - 1938 годик, если не ошибаюсь. Нет, я предпочитаю другие максимы: "В поте лица своего будешь есть хлеб свой" - это, по крайней мере, справедливо. И честно. И по-настоящему вечно.
Другое дело, я заметил, что последнее время мелкие хлопоты быта занимают меня все больше, а политические перипетии все меньше - верный признак стабилизации ситуации. Сейчас уже каждому человеку (кроме совсем уж далеких от) ясно, что именно надлежит делать в экономике, да и в политике тоже. Роль конкретной властной личности становится все меньше - в том смысле, что любой человек у власти (если он не полный идиот) вынужден будет сейчас совершать одни и те же запрограммированные необходимостью действия. Вероятность отклонений от разумного курса становится все меньше, прогнозы - определеннее, неуверенность в завтрашнем дне - не такой уж и острой. Соответственно, интерес к происходящему в исторических масштабах падает, а интерес к проблемам личного бытия возрастает. Что ж, это тоже не самый плохой вариант развития событий. Хотя и не такой интересный.
- Вы не раз говорили, что не беретесь строить прогнозы на 3-4 года, зато на 100 лет - пожалуйста. Что же, каков ваш прогноз на двадцать первый век? Или, по крайней мере, на первую его половину?
- Собственно, я выражался, помнится, исключительно в марк-твеновском смысле. Великий насмешник с ядовитой уверенностью утверждал, что (вопреки, казалось бы, очевидности) любому ясновидцу несравненно легче реализовать свой дар по поводу персоны, находящейся за тысячу миль от него, нежели по поводу того, кто стоит рядом, завел руку за спину и спрашивает: "А сколько пальцев я вам сейчас показываю?" Если предсказывать, то уж лет на сто: современники никак не проверят, а потомки как-нибудь да простят. Я давно уже понял, что предсказывать имеет смысл только самые общие тенденции: Россия вернет себе статут великой державы (какой ценой - вот вопрос!); разрыв между "сытым миллиардом" и прочим человечеством будет расти; глобальной войны не будет, а локальных - сколько угодно, на любой вкус... Конкретности не предсказуемы. Будет продолжаться работа с геномом человека - это очевидно. Но создадут ли в результате новые (победоносные) технологии борьбы с раком, СПИДом, гриппом - совершенно неизвестно. Будет идти глобальная борьба с терроризмом - это очевидно. Но сумеют ли найти результативную методику (вместо нынешней борьбы с каждым шершнем поодиночке) - никто предсказать не решится. И так далее. Думаю, впрочем, что братьев по разуму найти не удастся и в XXI веке тоже, и уж совершенно точно не удастся создать Великую теорию воспитания, которая одна только и способна "прервать цепь времен" и совершить коренной переворот в судьбе человечества.
- Много лет вы писали эзоповым языком, старательно маскировали то, что хотели сказать, под то, что сказать было разрешено. Но теперь можно говорить и писать все что хочешь. Может быть, сегодняшнему читателю нужна другая фантастика, более соответствующая реальности? Если это так - вам не грустно?
- Грустно не то, что эзопов язык перестал быть нужен. Это как раз прекрасно. Грустно совсем другое. Десяток лет назад, когда все еще только начиналось и когда стало совершенно ясно, что "поэт в России" теперь уж не "больше, чем поэт" (хотя и не меньше, разумеется, он просто, наконец, стал равен самому себе - "царь, раб, бог и червь" одновременно), - уже тогда я, помнится, пророчил, что жду-де появления новой фантастики, что она, мол, созрела и вот-вот прорвется к читателю: новая, непривычная, невиданная у нас раньше... И напророчил. Она возникла. И прорвалась. И оказалась пресловутой "фэнтези" - эскапистской сказкой, норовящей увести читателя из мира реальности в мир грез и выдумки, где поминутно происходят никого ни к чему не обязывающие события и можно радостно погрузиться в омуты этих событий и совсем ни о чем при этом не думать. Поток фэнтези оказался могуч и неиссякаем, почтеннейшая публика жадно и с наслаждением поглощает его, а социальная, философская и даже просто научная фантастика вдруг оказались на обочине литературно-издательского процесса. Массовое чтение перестало быть источником рациональной и эмоциональной информации о мире, Вселенной, обществе, Человеке. Массовое чтение сделалось разновидностью духовного наркотика - этаким болеутоляющим, отупляющим и отвлекающим средством. Тем, чем оно и было всегда - для массового читателя.
И здесь сыграли роль два наложивших друг на друга обстоятельства. Во-первых, нагрянувшая свобода вызвала растерянность: писатели потеряли привычные ориентиры - многолетний враг (тоталитаризм) исчез из поля зрения, обессилел, расточился; добрый же светлый друг (демократия) на глазах трансформировался в "чудище обло, озорно, стозевно" и самым неожиданным образом потребовал (этот бывший друг) беспощадной борьбы за выживание от людей, к такой борьбе в массе своей не приспособленных. А во-вторых (и в главных, я бы сказал), обнаружилось вдруг, что за многомудрую и неприятно корявую правду жизни платят сегодня гораздо хуже, чем за безмозглые, гладкие, позолоченные сказочки. Литература стала у нас наконец товаром - со всеми вытекающими из этого последствиями.
- И как вы это расцениваете?
- Строго говоря, ничего страшного не произошло. Никакой беды и никакой катастрофы. Все у нас сделалось как у людей. Как было всегда и везде. В конце концов, Микки Спиллэйн всегда побеждал (тиражами своими) Фолкнера, а Фаддей Булгарин - Пушкина, и это нисколько не мешало ни славе Фолкнера, ни славе Пушкина. (Ни, впрочем, и славе Спиллэйна с Булгариным - у них ведь тоже была слава, своеобразная и отнюдь не маленькая.) Мы испытываем сейчас смутное недовольство и непривычные опасения просто потому, что "тайное" стало явным: отношение пресловутого большинства к литературе не скрывается более за праздничными лозунгами: "Мы - самая читающая нация в мире", "Лучшему в себе я обязан книге" и прочими заклинаниями эпохи перезрелого феодализма. Каждый сверчок познал приличествующий ему шесток, и каждый писатель получил конгениального читателя и соответствующие тиражи с подобающими гонорарами. И стоит теперь каждый писатель перед древними, как само книгоиздание, вопросами. Для "многих" ли писать или для "избранных"? "Вдохновение" или "точный расчет"? "Слава" или "деньги"? Причем и то и другое - дается трудно. И того и другого всегда - "либо не хватает, либо нет совсем". И никуда не уйти от недовольства собой и своими делами. Впрочем, никаких оснований для какого-то особенного пессимизма я не вижу. До гибели культуры далеко, как до конца света.
- Несколько лет назад вы говорили мне: "Ввод войск бывает разный: в частности, и тогда, когда нужно уничтожить правителя-тирана". Изменилась ли ваша позиция в связи с войной в Ираке?
- Моя позиция безусловно не изменилась. Именно потому я и не стал бы осуждать действия США и Англии. Режим Хусейна, насколько это известно из СМИ, - типично тиранический, диктаторский режим, отягченный (как и всякий диктаторский режим) кровавыми преступлениями - как против собственных граждан, так и против граждан соседних стран. На Земле у нас таких режимов несколько, некоторые помягче, а некоторые и покруче иракского. Я ненавижу войну. Любую. Эта не исключение. Можно только молиться, чтобы жертв было как можно меньше. Но раз уж война началась - я сразу сказал: пусть она кончится побыстрее и обязательно свержением режима Хусейна. Только тогда это кровопролитие получит хоть какой-то смысл.
- Каковы ваши ощущения в преддверии юбилея Петербурга?
- Не люблю юбилеев. Никаких. Ничего не жду, но готовлю себя к разнообразным неудобствам.
- Распространяется ли эта нелюбовь на юбилеи собственные? В частности, на тот, который наступил? И чем - хотя бы в главном - отличается Борис Стругацкий (БНС)-2003, скажем, от БНС-63?
- Личные юбилеи я не люблю особенно. Заранее трепещу и готовлюсь кое-как перемочься. Главное же, что отличает БНС-63 от нынешнего, к сожалению, лежит на поверхности. Чем старость отличается от молодости? Молодость живет, а старость - всего лишь выживает. И хорошо, если не из ума.
P. S. В ближайшее время в издательстве Terra fantastica выходит из печати книга автора "Аркадий и Бборис Стругацкие: двойная звезда", посвященная творчеству братьев Стругацких.