Любовь Казарновская: "НЕ ЛЮБЛЮ, КОГДА МЕНЯ НАЗЫВАЮТ СОЛИСТКОЙ"
Мы познакомились достаточно давно. Лет пятнадцать назад, когда молодая солистка Кировского театра еще только начинала свою зарубежную гастрольную деятельность. Однако ее успехи оказались весьма впечатляющими, и сегодня Казарновская - звезда мировой оперы, уважаемая и ценимая повсюду, где любят и ценят классическую музыку. Сегодня она живет на два города - в Москве и в Вене. В родном городе она бывает не так уж часто, но каждое выступление становится событием, вызывающим ажиотаж. Вот и последний ее концерт в рамках музыкального фестиваля "Карнавал в Северной Венеции" прошел с успехом. Казарновская исполняла столь любимые ею итальянские оперные арии. А пела она в Большом Парадном дворе Зимнего дворца. Пела замечательно, вызывая бурный восторг собравшейся публики. <br>Блистательная оперная дива не впервые выступала под открытым небом. Поэтому и наш разговор с ней начался с обсуждения столь замечательного факта: Любовь Казарновская поет в Петербурге...
- Что вас привлекло в этом предложении?
- Для меня это - большая честь: петь в великом городе, в самом его сердце - в Эрмитаже. Мое сердце отдано итальянской опере, и поэтому программа фестиваля, которая выстраивалась с акцентом на итальянские мотивы, мне показалась интересной. Ведь опера - это, как и архитектура, зафиксированное совершенство звуков.
- Вы давно не выступали вместе с Эрмитажным оркестром, которым руководит Саулюс Сондецкис?
- Мы давно не выступали в Петербурге вместе, но гастролировали в Прибалтике. Это большая радость - выступать вместе с таким маэстро и его коллективом.
- Легко ли оперному певцу выступать на открытом пространстве? Ведь возникают проблемы с акустикой...
- Акустические проблемы отчасти решаемы с помощью технических средств. А что касается непосредственно пения, то главная задача исполнителя при открытом пространстве - создать у публики иллюзию замкнутого пространства концертного зала. Конечно, некоторые тонкости и нюансы исполнения при микрофоне теряются. Тонкость и изысканность окружающей архитектурной среды, где нам предстоит выступать, по-своему диктует и стиль будущего исполнения итальянских арий.
- В прессу просочилась информация о том, что вы приняли на себя бремя художественного руководства Калининградcкой филармонии...
- Речь идет о 750-летии Кенигсберга. Губернатор Калининградской области обратился ко мне с просьбой возглавить музыкальную часть юбилейной программы. Мне кажется, что этот регион бывшей Восточной Пруссии чрезвычайно интересен для всей музыкальной Европы. Достаточно сказать, что в городе Пилау (ныне - Балтийск) Рихард Вагнер сочинил своего знаменитого "Летучего голландца". Я согласилась занять эту должность, потому что считаю, что могу быть полезной в подготовке этого празднования. Мне кажется, что этот регион, являясь географически частью Европы, не участвует в ее музыкальной жизни. И я приложу все свои усилия, чтобы изменить ситуацию в связи с юбилеем Кенигсберга-Калининграда.
- Каков ваш нынешний официальный статус?
- Звезда мировой оперной сцены. Я - свободный художник. Не люблю, когда говорят: "Солистка "Метрополитен-опера" или "солистка "Ла Скала". На Западе так не принято обозначать статус артиста. Есть титул постоянного гастролера.
- Когда мы с вами встречались впервые в 1988 году, то вы были восходящей звездой труппы Кировского театра. А вы можете назвать тот момент, когда вы почувствовали, что творческая карьера начинает резко идти вверх?
- Наша первая встреча с вами как раз и произошла ровно за полгода до того, как директор Венской оперы устроил прослушивание для русских певцов. И я после прослушивания получила в Вене контракт. А еще меня пригласили прослушаться у великого маэстро Герберта фон Караяна. С этого и началась моя большая оперная карьера.
- Каково было мнение Караяна?
- Он был немногословен, но сразу пригласил меня петь на Зальцбургском фестивале. Это было лучше, чем любые комплименты с его стороны.
- Отношения певца и дирижера - это отношения зависимые. Сегодня вы - примадонна. Но можете ли вы диктовать свою творческую волю дирижеру?
- Диктовать - вряд ли. А вот обсудить то, что удобно мне, и то, как я вижу концепцию той или иной партии, это для меня возможно в отношениях с разными маэстро. Очень люблю дирижеров, с которыми можно беседовать. Но есть очень много дирижеров, с которыми беседовать нельзя. Они полны собою и считают, что беседа может идти в одностороннем порядке. То есть такие люди просто навязывают тебе свою волю. Сотрудничество певца и дирижера - это синтез. Если его нет, то мы и видим в оперном мировом театре подавление личности исполнителей. Поэтому личностей-то практически и не осталось, потому что певец находится под пятой дирижеров, режиссеров, продюсеров. Дирижеры-диктаторы забывают, что они у нас в музыкальном услужении, а не мы - у них. Ведь только певец может выразить ту эмоцию, которая заложена в музыке композитором.
- С кем из нынешнего поколения маэстро можно разговаривать?
- С замечательным итальянским дирижером Рикардо Шаи, который любит беседовать с певцами. Он всегда говорит: "Мы же вместе делаем спектакль, поэтому давайте все выяснять в репетиционном зале". Караян был в этом плане фантастически внимательным. Он прислушивался к мнению певца, хотя на концерте вы видели в его образе этакого абсолютного льва - царя музыки, который вел за собою всех. Но он же и говорил: "Для меня оркестр - это мягкий травяной ковер, по которому осторожно ступает певец". К этому же разряду отношу и Саулюса Сондецкиса.
- Певица не существует в одиночку на оперных подмостках. Рядом всегда есть партнеры. Кто из ваших партнеров производил на вас впечатление как мужчина?
- Потрясающий партнер - Пласидо Доминго. Он абсолютно никогда не выпячивает себя. Хотя он - звезда первого ряда. Сколько я с ним ни пела спектаклей, но всегда, когда мы оказывались вдвоем на сцене, я забывала, что это - Доминго. От него шел такой мощный эмоциональный импульс, что я забывала, что это Пласидо, с которым десять минут назад пила кофе за кулисами. Замечательный партнер из нынешнего поколения звезд - аргентинский тенор Хосе Кура. Они оба хорошие партнеры и замечательные актеры, что особенно важно в оперном театре. Много хороших партнеров среди итальянцев и американцев...
- А как наши певцы?
- Есть великолепные русские певцы, с которым выступать для меня всегда большая радость. Среди русскоговорящих могу назвать Паату Бурчаладзе. Хороший и подвижный партнер на сцене Дима Хворостовский.
- Но вам ведь иногда приходится петь вместе с теми людьми, с которыми у вас вне сцены не складываются отношения...
- Театр - это сублимация. Ведь ты создаешь в себе видимость того, что должен чувствовать твой персонаж. И это чувство постоянно с помощью музыки подогреваешь настолько, что можешь петь вместе с тем, кому иногда хочется плюнуть в лицо.
- Такие случаи бывали?
- Конечно. Но на сцене не должны быть видны наши личные отношения. Публика заплатила деньги и пришла в театр. Значит, она хочет видеть любовь на сцене. И она не должна страдать из-за наших ссор с партнером. Мы спели, выполнили свой долг, вышли из театра и сказали друг другу: "Чао!"
- Когда-то вы пели и танцевали "Cаломею" в Мариинском театре...
- Было это лет пять тому назад.
- Ведь вам приходилось в финале этой оперы Штрауса сбрасывать с себя одежду....
- Во-первых, я обнажалась не полностью и всегда просила одевать под сценический костюм боди. Я всегда была против стриптиза на сцене. Преодолеть барьер до конца не могла. Потом, есть и более совершенные тела, которые можно демонстрировать подобным образом. Если уж очень хочется "клубнички", то можно пойти в стрип-клуб, заплатить деньги и получить более возбуждающее зрелище. А во-вторых, эротизм ведь не заключается только в раздевании. Финальный танец Саломеи - это кульминация ее чувств. Она готова на все, чтобы получить голову Иоанна. Я воспринимаю эту сцену как символическую. Если актриса обладает эротическим тембром голоса, то она споет так, что зритель сам дойдет до кондиции, когда ему не надо будет ни раздевания, ни голого тела. Он дойдет благодаря пению и музыке до состояния кипения.
- Вы так увлекательно рассказываете о Саломее, что мне кажется, будто вы считаете, что опера - это эротическое искусство.
- Очень, когда им занимаются настоящие профессионалы, а не те дяди и тети, которые из-за своих животов не могут на сцене соприкоснуться в поцелуе. А когда мы видим артистов в хорошей форме, то их приятно слушать и приятно на них смотреть. Тогда и чувства пробуждаются у публики совсем другие. Опера - эротическое искусство, потому что все в ней о любви и вокруг любви, какой сюжет ни возьми!
- Как вы держите свою форму?
- Бегаю по вечерам, когда меня никто не узнает. Под покровом тьмы бегаю полчаса ежедневно. Бегаю везде, где выступаю. В Нью-Йорке, например, отправляюсь в Центральный парк, куда сбегается весь город. Носилась как сумасшедшая. Бегут дикторы телевидения, бежит Шер, бежит Мишель Пфайффер. Когда я вижу такие красивые фигуры, то бегу вслед за ними, стараясь не отставать.
- Вы ищете себя в других жанрах?
- Два года назад в концертном зале "Россия" я сделала такое шоу, в котором показала себя и в опере, и в оперетте, и в мюзикле, и в шансоне. Мне хотелось, чтобы публика воспринимала меня не только как "законченную" классическую певицу, но и как артистку с более широким диапазоном.
Если у человека есть потенциал работать в разных жанрах на высоком уровне, то почему бы и не пробовать себя?
- А если бы вас пригласили выступить на Бродвее в мюзикле?
- Я бы отказалась, потому что рядом будут тогда выступать более молодые артисты, которые дадут мне в некоторых аспектах сто очков вперед.
- А если помечтать о какой-либо роли в мюзикле?
- Для меня, как для певицы, очень интересна роль в "Призраке оперы", и если бы нашелся какой-нибудь режиссер уровня Стивена Спилберга, который бы придумал решение на очень высоком уровне, с шикарными эффектами и декорациями, то можно было бы рискнуть.
- Возможно ли ваше возвращение в Мариинский театр?
- Я открыта для любых предложений. И все зависит от воли Валерия Гергиева, который хозяин в театре. Он решает все, и если он сочтет возможным сделать проект, который будет взаимно интересен, то я с радостью приму такое предложение. Ведь Мариинка - это моя любимая сцена.
- Что последует за выступлением в Петербурге?
- Меня ожидают большие гастроли в Сицилии, где буду петь мои любимые партии - Тоску и мадам Баттерфляй. Потом я уезжаю на фестиваль во Францию. А дальше начинается очень большой проект "опера в кино".
- В чем его изюминка?
- Это будет киноопера "Евгений Онегин". Мы уже полностью записали саундтрек с оркестром Константина Орбеляна. Режиссером будет Сергей Соловьев. Людовик Тезье стал Онегиным. Это солист "Опера Бастиль". Он пел по-русски почти без акцента. Я в этом проекте занимаю молодых российских певцов. Это те имена, которые представляют большую ценность. В фильме заняты: Станислав Швец (Гремин), Всеволод Гревнов (Ленский), Нина Романова (няня), Ирина Гелахова (Ольга), Ирина Рубцова (Ларина) и ваша покорная слуга в качестве Татьяны.
- Съемки пройдут на натуре?
- Нет, будем снимать в павильонах. Валерий Левенталь делает декорацию. Съемки организует американская компания "Делос", поэтому съемки пройдут и в Москве, и в Нью-Йорке.
- Когда начнутся съемки?
- В январе следующего года. Даст бог, может быть, успеем к следующим белым ночам.