КРИКИ И ШЕПОТЫ "ЦАРЯ СОЛОМОНА"
Академический театр имени Комиссаржевской показал новую дельную работу - "Страхи царя Соломона", инсценировку по мотивам одноименного романа Эмиля Ажара. Полдюжины романов этого писателя, больше известного под именем Ромена Гари, в большом спросе у нашей читающей публики. Инсценировка "Страхов...", выполненная Петром Шерешевским (он же - постановщик спектакля), привлечет, надо полагать, и немало зрителей. Спектакль получился далеко незаурядный, с тонким ощущением стиля, качественным актерским ансамблем и смелыми постановочными находками (рядом с режиссером по праву должен быть назван художник Олег Осколков). <br>
Топография сценического пространства, его игровые участки обозначены условно, но метко. Актер приближается к своей, так сказать, резиденции, стягивает драпировку. Открываются приметы обители: где - лежанка, где - садовая скамья, где - еще какая-то нехитрая деталь, которой предстоит быть обыгранной. Для героев это все места давно обжитые, для нас, зрителей, - площадки обещающих событий. Мало того, участки эти живут своей замкнутой жизнью. Скажем, игровой дальний угол "царя" Соломона вдруг преображается, обозначающая его декоративная площадка вздымается броневым щитом, герой замыкается в себе, ограждает себя от белого света, безразлично красуется в овальном окошке-бойнице, глядя и не глядя на то, как двое других, когда-то любившая его Кора и вездесущий, предприимчивый Жан, ведут оживленный и так много для него значащий диалог. Соломон тут сам по себе, он молчалив, пассивен. Но его отдаленное присутствие электризует интимные излияния и перебежки тех, что на первом плане. В других эпизодах спектакля слагаемые переставляются, персонажи меняются местами, кто-то один из двух пар остается за сценой, третий существует безгласно. Ввод в действие третьего лишнего - одна из любопытных и не шаблонных находок режиссера Петра Шерешевского. Немая перекличка из двух углов оказывается многоговорящей в контексте этого именно спектакля.
"Интимизация" действия, впрочем, порой доводится до перебора: герои говорят сами с собой или с собеседником настолько доверительно, что залу их почти не слышно. По той же причине сверх меры замедляются иногда темпоритмы действия, хотя инструментовка диалогов вообще-то проведена со вкусом; остается лишь отточить исполнительский рисунок.
Самого "царя" Соломона играет Станислав Ландграф. Его участие придает зрелищу глубину и значительность. Это - спелая работа мастера, с привлекательной внутренней жизнью героя и корректными внешними ее очертаниями. Тут сила и легкая усмешка про себя, и мягкая отстраненность от искусов и провокаций жизни. Его герой держится чуть в стороне от активных позиций, он и впрямь царственно сдерживает свои порывы и отталкивания.
А это сообщает еще больше убедительности словам и решениям.
Кстати (или некстати?), в вышедшей только что веселой книге Станислава Ландграфа "Что дальше, лорды? Дальше..." при беззаботных авторских повторах одного и того же (книга без них заметно выиграла бы) все-таки тоже сказалась незаурядность творческой личности автора, его спасительный юмор восприятия жизни. (Книгу можно купить в театре.)
А заводилой спектакля, двигателем действия стал здесь актер Александр Большаков. Его Жан живет на полном дыхании во всех уголках и отсеках сценической топографии. Всюду он смел и напорист, с открытой душой, ясноглазый поверенный своих собеседников. Пусть этот Жан - ничуть не француз. Но это здесь общая черта: французить актеры избегают, они играют человеческие свойства и приметы вообще. Что ж, упреки тогда, пожалуй, неуместны...
Разве что Иван Краско - домовитый месье Тапю - больше других проявляет свой галльский темперамент. Возникая в двух или трех эпизодах с метлой и совком, он прибирает мусор во дворе, горячится, покрикивает - а под конец малость даже пережимает. Образ, что говорить, красочен, как многое у этого одаренного актера. И, однако, дозировка не помешала бы...
Зато тут некий вызов остальным партнерам, то и знай понижающим тон диалога, иногда доходя до полушепота. Особенно это относится к актрисам - Татьяне Самариной (Кора) и Юлии Мен (Алина), во всем остальном играющим тонко и с непоказным обаянием. Обе создают образы привлекательно мягкие. Но отдаваясь самозабвенно общению с партнером, не стоит ли все же иной раз вспомнить и о присутствующих в зале? Им тоже не худо бы уделить толику своего обаяния. Но тут дело поправимое, надо надеяться.
Впереди - обкатка спектакля на зрителе, в котором нужды, похоже, не будет. Но уже на первых шагах сценической жизни отчетливо предстают контуры заметного и отрадного события театрального сезона.