АНДРЕЙ ТОЛУБЕЕВ: Я Б СИЛЫ ПОЧЕРПНУЛ ВСЕ ЭТО СНЕСТЬ...
Скоро на сцене Александринского театра должна состояться премьера. Впервые будет показана пьеса начинающего, мало кому известного драматурга Андрея Толубеева "Александрия"... Да-да, того самого народного артиста России, одного из корифеев прославленного БДТ, известного киноартиста, ведущего телевизионных программ, в недавнем прошлом председателя Петербургского союза театральных деятелей и прочая, и прочая...<br>
- Это действительно ваш первый драматургический опыт?
- Действительно. До "Александрии" никаких пьес не писал. А нынче впал вот в такую творческую горячку, что даже дал себе слово: если первую пьесу где-нибудь поставят и не разбомбят сразу, начну писать вторую. Ведь, как известно, вторую пьесу или книгу написать труднее, чем первую. И уже начал что-то набрасывать, обдумывать сюжет. Стараюсь избежать ошибок, которые есть в первом опыте. "Александрия" получилась несколько многословной. Теперь хочу поработать над новым крепким, хорошо выстроенным сюжетом.
- А как возник замысел?
- Случайно. Во время съемок на канале "Культура" на меня вышел человек, ученый, и принес мне рукопись: "Почитайте, может быть, вам будет интересно". Работа оказалась связанной с энергетикой. А энергетика - это сейчас все. За энергетику могут убить. Тут серьезный социальный конфликт, за которым стоят человеческие трагедии. Разные взгляды людей на жизнь, причем людей неплохих. Но они оказываются непримиримыми. А непримиримость в нашей жизни оказывается страшнее иной подлости. Подлость в природе человека. Но с совершившим подлость ты можешь не здороваться, никто не заставит тебя с ним целоваться, работать или делить хлеб. Повернись и уйди. С подлостью можно бороться. С непримиримостью бороться в сотни раз труднее. Это непримиримые, фанатики взрывают ни в чем не повинных людей в метро и автобусах. Но я не о терроре буду писать, а о житейской непримиримости, которая может разрушать семью, коллектив, целое поколение.
Получится не получится - не знаю. Времени не хватает катастрофически. Жду лета. Собираю и коплю материал, чтоб потом засесть и написать. Вот как писал первую пьесу, без черновиков, единым духом, взахлеб. А потом уж стал разбираться. Одному дал почитать, другому. Соседей собрал на даче, как в старые добрые времена поставили свечи, и я читал пьесу. Тут поругали, там кто-то что-то подсказал, я внес поправки. Словом, я болен драматургией по-настоящему. Мне нравится в этом процессе, что мои герои начинают жить независимой от меня жизнью, говорить что-то такое, чего не предполагал. Требовать, чтоб я им дал жизнь, выпустил их на волю. Странное приключение я нашел себе в жизни. К сочинительству отношусь как к приключению. Потому что все-таки прежде всего я - актер.
- Был какой-то первичный толчок, чтоб вы начали сочинять пьесу?
- Был. Одна женщина рассказала, как с ней поступила ее дочь. Стало понятно, что в этой истории конфликт поколений, что это очень серьезно. А теперь к этому процессу прибавился еще и театр. Художник спектакля Ольга Земцова предложила свое видение. У меня просто питерская квартира, а она предложила набережную Невы. Это подтолкнуло меня, чтоб написать уличные сцены. И все вышло на другой уровень. Получился срез городской жизни конца ХХ века. От низов, от униженных и оскорбленных и туда, выше, к людям так называемого среднего класса, о котором так много говорят, но который, по сути, никого не интересует. Средний класс существует больше на бумаге. В реальной жизни его никто не поддерживает. И люди гибнут за металл, бегают и работают, работают, не успевая наслаждаться жизнью, ходить в театры, кино, библиотеки.
- Почему вы предложили свое первое детище именно Александринскому театру?
- Это они мне предложили. Я давал читать всем. И в БДТ тоже. Многие хвалили. Правда, одному понравился первый акт, другому - второй. Только один человек сказал, что он ничего не понял. Кирилл Лавров предложил прочесть пьесу на худсовете. Состоялся худсовет, читка, обсуждение. И коллеги мне объяснили, что это творчество дилетанта. Благодарен за то, что выслушали. Не обижаюсь, что отклонили. Я действительно не профессиональный драматург, я - актер, им и останусь. К своему театру нет никаких претензий. Пьесу приняли в Александринку, взяли в театр Балфлота. Ничего проталкивать и хлопотать не собираюсь.
- Как вас на все хватает?
- Не хватает. Но знаю, что чем меньше свободного времени, тем его больше. Это парадоксальная ситуация. Если все время говорить: "Ой, некогда, не успею!" - точно не успеешь. А когда берешься что-то делать и там, и там, и еще где-то, в разумных, конечно, пределах, то, как правило, успеваешь.
Другое дело, какой ценой. Вот у меня сегодня болит башка, а надо играть "Маскарад", Арбенина. Поволновался вчера, когда смотрел прогон "Александрии". Мне понравилось, как работают коллеги. Некоторые очень здорово, другие еще ищут, нащупывают... Когда смотрел, первые пять минут думал: "Что за галиматью ты написал!" А потом увлекся тем, что происходит на сцене, и уже думал об этих живых героях. Такого мало где увидишь. В кино все больше ужасы, "чернуха". А я пытался показать хотя бы часть правды, всю правду, думаю, не знает никто. Мы многого не знаем даже о той войне, о блокаде. Сейчас снимаюсь в американском фильме о блокаде. 15 серий, называется просто - "Ленинград". Очень толковый сценарий. У меня там небольшая роль. Но я столько узнал о блокаде на съемках этого фильма... Подлинная трагедия...
- Раз уж вы заговорили о кино, недалеко и до телевидения. Тут вы тоже взвалили на себя груз - ведете документальный сериал о питерских музеях. Похоже, что вы взялись за него как бы между прочим, а потом увлеклись?
- Нет, я сознательно взялся за эту работу. Исключительно из-за интереса. Понимал, что увижу и услышу совершенно невероятные вещи. Могу смело и с гордостью сказать, что я - единственный артист в нашем городе, а может быть, и во всей России, кто был во всех питерских музеях. Мы не снимали только в Русском музее, Эрмитаже... Все остальные - 80 музеев - знаю основательнее любого простого посетителя. Поскольку смотрю музей еще до записи, потом часто бывает необходимо познакомиться с литературой по этому музею. Очень много узнаю, огромный массив информации, его уже трудно удержать в голове. Правда, цикл кончается. Но ему на смену придет другой - литературные герои, судьбы петербургских домов. Потом я там играю в кадре некоторых героев. Три-пять минут, не больше, но это роли, каких никогда ни в театре, ни в кино сыграть бы не удалось. Вот недавно играл Зигмунда Фрейда. Где бы еще мог получить такую роль? Это моя хитрость. Вроде бы и занят по горло и тоже мог бы сказать, как многие, нет времени ходить в музеи. Но вот из музеев не вылезаю, в театре все время сижу, в кино снимаюсь... На что действительно не остается времени, так это на то, чтобы писать. Только урывками удается. Еще хорошо, что почти оставил общественную деятельность. А ведь кроме драматургии у меня собран огромный материал для книги про театр. Брал интервью у замечательных артистов: Лебедева, Дорониной, Юрского... Километры пленки, целое богатство. И о блокаде расспрашивал участников, очевидцев. Потом эту блокадную главу прочел в Большом зале Филармонии. После ко мне подходили десятки людей и просили: "Мы соберем деньги, необходимо это напечатать..."
Так что, повторяю, вся надежда на лето. Правда, не уверен, что удастся плотно засесть за письменный стол. Потому что если будет интересная работа в кино или на телевидении - как откажешься. Вот Эльдар Рязанов позвонил: "Андрей, снимаю фильм "Ключ от спальни"... небольшая роль... мы вас за три дня отснимем". Ну как отказаться от предложения поработать с этим человеком? В результате проторчал на съемках две недели. Это ведь кино - то одного не хватает, то другого...
Одним словом, "я б силы почерпнул все это снесть...". Это из пастернаковского перевода "Отелло".
- Но вам удалось все-таки освободиться от общественных вериг?..
- Не совсем, но в основном - да. Во всяком случае, освободился от персональной ответственности.
- Полегчало?
- Конечно. Стал вновь ощущать себя полноценным артистом, а то ведь, когда становишься функционером, коллеги начинают на тебя по-другому смотреть. Потом эти бесконечные встречи. И там, наверху, на тебя смотрят не как на артиста, а как на просителя. Это разные вещи. Когда артист приходит один раз и чего-то там просит, ему идут навстречу, как правило, с дорогой душой, а когда приходишь как представитель общественной организации - это уже другое дело. Так что сейчас я даже, наверно, больше могу сделать для товарищей по цеху, чем это было раньше.