ПРИБЛИЖАЯСЬ К ПОЭТУ
НА ПСКОВСКОЙ ЗЕМЛЕ СОСТОЯЛСЯ XI ВСЕРОССИЙСКИЙ ПУШКИНСКИЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ<br>
(ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО В № 32)
"ВЕДЬ НЫНЧЕ ВРЕМЯ СПОРОВ"
Одним из самых ярких событий фестиваля по традиции стала работа творческой лаборатории. Воистину это был некий интеллектуальный клуб, где практики сходились в жаркой дискуссии с теоретиками, а литераторы спорили с актерами и режиссерами.
Так петербуржец Сергей Фомичев размышлял о проблемах реконструкции незавершенных пушкинских произведений, а новгородский профессор Вячеслав Кошелев делился своими наблюдениями по поводу "Евгения Онегина". Леонид Мозговой раскрывал тайны собственного актерского ремесла, а писатель Валентин Курбатов предлагал свой оригинальный взгляд на знаменитую михайловскую усадьбу как некое пространство игры в литературу и жизнь. Известный критик и писатель Станислав Рассадин предлагал к обсуждению на заседании творческой лаборатории свою концепцию "Cцены из рыцарских времен".
Когда участники лаборатории подводили предварительные итоги фестиваля (а он не носит конкурсного характера), то почти все сошлись во мнении, что нынче большие театральные формы в обращении с пушкинским наследием выглядят менее эффектно и творчески состоятельно, чем камерные спектакли.
НАВЕРХ, К ПОЭТУ
Кульминацией программы стал День памяти Пушкина - 10 февраля. Участники фестиваля отправились в Пушкиногорье, чтобы участвовать в той церемонии, которая по инерции называется "траурной", хотя почему-то в эти часы думалось совсем о другом: о том, как жил поэт, а не о том, как он умер.
День выдался солнечный и морозный. Два часа на автобусе, и мы въезжаем в Пушкинский заповедник. Знаменитая строчка "мороз и солнце - день чудесный" пришла на ум сразу же, как только открылось до яркости белое пространство пушкинской усадьбы. Тишина стояла необыкновенная. Все громкие разговоры стихли как-то сами собою. Мы все время оглядывались, представляя себе, как здесь в "тиши уединения" жил и творил Александр Сергеевич. Порою казалось: он вот-вот вернется в свой дом, усядется в кресло, "минута - и cтихи свободно потекут..."
Незримое присутствие давно жившего здесь человека - это почти мистическое ощущение, от которого в Михайловском трудно избавиться (да и надо ли?). А когда ты видишь панораму заснеженных лугов за Соротью, то строки деревенских глав "Онегина" сами собою всплывают в памяти. После Михайловского нас ждал Святогорский монастырь.
Ровно в 14.45 собравшийся у ворот монастыря народ с цветами и венками начал подниматься наверх, к пушкинской могиле, по обледеневшим крутым ступенькам. На небольшой площадке у надгробья всем собравшимся едва хватило места. Священник отслужил литию, а затем настал черед светских речей. Прозвучали слова директора Пушкинского заповедника Николая Василевича, и проникновенная речь Владимира Рецептера, и выступление поэта Олега Чухонцева.
Поэт всегда лучше других поймет поэта. Поэтому Олег Григорьевич, не мудрствуя лукаво, открыл потрепанный томик пушкинских стихов. И в морозной тишине раздалось: "Когда за городом, задумчив, я брожу..." Точность смысла и яркость образа поразила на слух, но еще больше, когда позже довелось перечитать стихотворение самому:
"...Но как же любо мне // Осеннею порой, в вечерней тишине, // В деревне посещать кладбище родовое, // Где дремлют мертвые в торжественном покое. // Там неукрашенным могилам есть простор..."
Написано это было 14 августа 1836 года. Жить оставалось поэту всего 168 дней.
После литии каждый зашел в храм и поставил свечки, кто - за упокой, кто - за здравие, а кто и сразу две. С могильного монастырского холма открывался вид на окружавший монастырь городок. "Красивое место ему досталось!" - выдохнул кто-то вслух. А у могилы Пушкина стояли молодые юноши и девушки с непокрытыми головами, задумчиво слушая своего педагога, который о чем-то горячо и страстно им рассказывал...
Мы медленно, будто в раздумье, спускались вниз. Говорили негромко. Больше молчали. Каждый - о своем. Но почему-то казалось, что о Пушкине.