ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ
В Мариинском театре 18 марта покажут забытую русскую оперу о власти секса. Премьера оперы Петра Чайковского "Чародейка" в постановке маститого англичанина Дэвида Паунтни вновь порадует зрителей летающими диванами, лихим канканом и аристократическими манерами.<br>
Опера начинается обедом чинного дворянского семейства. Все крайне изысканно, аристократично и... безнадежно утрачено. Один из самых заслуженных мировых оперных режиссеров англичанин Дэвид Паунтни смог передать в своей постановке щемящую атмосферу дворянской России перед концом эпохи. Вокруг обеденного стола скачет на игрушечной лошадке маленькая девочка. В конце оперы та же девочка на лошадке так же скачет вокруг стола. Но стол уже превратился в гроб, и сидят за ним мертвецы.
Трагичная окольцовка вовсе не сказывается на чувстве восторга от еще одной победы русской оперы и потрясающей музыки Чайковского. Не зря на премьере в 1887 году дирижировал сам автор. Это русская опера, поставленная по законам западного блокбастера. В ампирной русской усадьбе живут и мучают друг друга полусказочные Князь, Княгиня, Княжич, прекрасная разлучница Кума (она же - Чародейка), а также колдуны, ведьмы и скоморохи - и все это в эпоху Чайковского. Опера написана по мотивам мелодрамы Ипполита Шпажинского о нижегородской красавице Настасье, при виде которой мужчины забывали о своих женах и днями напролет веселились у нее в гостях. За это безутешные жены прозвали ее чародейкой. Когда же в числе поклонников оказались нижегородский князь и его сын, княгиня отравила соперницу колдовским зельем. Князь же в сердцах убил и жену, и сына-соперника и потерял рассудок. За три часа, пролетающие на одном дыхании, перед глазами зрителей мелькают: русский дремучий лес с котлом колдуньи, развратные танцы в борделе конца XIX века, таинственный "друг семьи", соединяющий в себе черты Гапона и Распутина, революционные толпы, рушащие господский дом.
Дэвид Паунтни в интервью перед премьерой на вопрос о его попытке превратить историческую мелодраму в сеанс психоанализа ответил, что, как ему кажется, проблемы главных героев, чья сексуальность подавлена социальными обстоятельствами, сходны с психологическими проблемами самого Чайковского.