ГРОБ ДЛЯ МИРОВОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Заметки о молодежном радикализме.<br>
В молодежном мире за последние годы произошло глубокое расслоение - не только и не столько по имущественному принципу, сколько по интересам и социальным установкам. Определился тип радикального сознания. Носители его немногочисленны, но место, ими занимаемое в молодежном социуме, - почетно и престижно. Иметь твердые убеждения - престижно. Фанатично следовать им - почетно.
Как-то тут недавно подходит ко мне десятиклассница, девочка-одуванчик с ясными серо-голубыми глазами, и застенчиво, но твердо произносит: "Анджей Анджеевич, я решила - писать курсовую про Че Гевару". Недели не прошло, как другая девица, красавица и отличница, выбрала тему: "Борис Савинков и эсеровский террор". Потом еще двое юношей изъявили намерение заняться товарищем Че. Я понял, что в молодежном сознании произошли существенные изменения.
ВОЗРАЩЕНИЕ ГОРЛАНА-ГЛАВАРЯ
Помню, как в начале 90-х я (историк, не словесник) пытался объяснить своим тогдашним ученикам революционное - в широком культурологическом и социальном смысле - значение поэзии Маяковского. И сталкивался с враждебным непониманием. Ценой великих усилий, напряжения голосовых связок и душевных сил мне удалось тогда добиться частичного признания поэтической состоятельности ранней лирики Маяковского. Надрыв и пафос "Облака в штанах" не был принят. О революционных агитках, поэмах "Хорошо" и "Во весь голос" нечего и говорить. В целом восприятие Владимира Владимировича теми школьниками, коим сейчас уже лет по 25, так и осталось на грани презрительного невнимания и непонимания.
Года два назад в среде старшеклассников появились поклонники Маяковского, и количество их быстро растет. Один из них, высокий светловолосый юноша с решительным взором, сформулировал свое увлечение стихами "агитатора, горлана, главаря" с предельной ясностью. "Поэзия Маяковского противостоит аморфности общества, цинизму власти, бездуховности обывательского сознания". И еще подумал и добавил: "В его стихах - борьба с несправедливостью". Во время этого разговора было невооруженным глазом видно, как хочется нашему юноше отождествиться с "революцией мобилизованным" поэтом. Вдарить по всему постсоветскому бездорожью и разгильдяйству.
Поэтические пристрастия - верный указатель направления развития менталитета поколения. Сознание молодежи минувшего десятилетия являло собой хаотическое смешение прагматизма, агрессивности, боязливости, девиантных поползновений, тоски по утраченной стабильности, сентиментального лиризма и страха всерьез поверить во что-либо. В общем - менталитет "брошенного" поколения, сформировавшегося в условиях ломки культурно-бытовых традиций и жесточайшего кризиса доверия ко всем старшим: родителям, учителям, начальникам и президентам. В последние два-три года взбаламученное море молодежного общественного сознания стало заметным образом упорядочиваться, стратифицироваться; в нем определились течения, сталкивающиеся друг с другом волны и водовороты. Появились носители ярко выраженных политических идеологий, лидеры; вокруг них образуются кружки единомышленников.
Конечно, это не большинство, а, наверно, незначительное меньшинство молодежи. Но остальная масса инертна и поэтому исторически неперспективна. А эти, активные - жаждут деятельности.
И действуют - в доступных юному возрасту масштабах. У этих безусых деятелей есть одна особенность: принципиальное недоверие к старшим, отсутствие (или декларируемое нежелание иметь) учителей. На вопрос: "Делать жизнь с кого?" -они пытаются найти ответ в историческом (желательно - героическом) прошлом.
Месяца три назад ко мне подошел одиннадцатиклассник Алеша, вдумчивый очкарик с намечающейся бородкой. "Посмотрите, Анджей Анджеевич, вот мы тут газету делаем..." - сказал он и протянул мне распечатанные на принтере листки. Прочитав убористые строчки, осененные портретом "камрадо Че", я испытал сложные чувства. При всех завихрениях юношеского максимализма это по-своему убедительно, ибо подкупает искренностью. Каждая статья - программная; пафос и страстность революционных лозунгов. Пятнадцатилетним капитанам мучительно надоела идейная неопределенность окружающего мира. Враг № 1 - обыватель; в него и вонзаются первые стрелы:
"Дом. Квартира. Вечер. Телевизор. Идиллия - семья из нескольких человек благоденствует около телевизора... Не шелестит страницами оппозиционная книга, не звучит музыка борьбы, не скрипит ручка по бумаге. Все спокойно. Даже как-то по-гробовому".
Мы спросим: музыка какой борьбы имеется в виду? С кем? Какая (и кому?) оппозиция? И чья ручка скрипит тут по бумаге - Николая Гумилева или Феликса Дзержинского? Сервантеса или Торквемады? Мученика или палача? Ответов на эти вопросы мы не получим. Они не важны, а важно другое - слова-лозунги: "оппозиция", "противостояние", "борьба". Знамена, под которыми можно занять боевую позицию, повернув оружие в сторону ненавистных "спокойствия" и "благоденствия".
ЧЕТЫРЕХУГОЛЬНЫЙ ВРАГ
Процитированный фрагмент - зачин страстного памфлета, направленного против ТЕЛЕВИЗОРА. Ненависть к этому четырехугольному предмету объясняется так: он - "истинный уравнитель человечества". "Человек, имеющий привычку сидеть перед телевизором... не бастует, поддерживая менее удачливых людей своего народа, не кричит, не стреляет в иностранных оккупантов и премьер-министров-заговорщиков". "Ненависть - сила, которая могла бы стать всеуничтожающим штормом буржуазной цивилизации и несвободе своей собственной страны, могла стать движущей силой великих научных открытий и лобовых атак по врагу - бесталанно растрачивается перед экраном".
Не будем обращать внимания на шероховатости стиля, ехидно спрашивать, каким образом ненависть может стать двигателем научных открытий (разве что Ньютон возненавидел яблоко, стукнувшее его по макушке, а Архимед - воду, выплеснувшуюся из ванны). Обратим внимание на четкость формулировок в определении врага. Это - "удачливые люди", прихлебатели "иностранных оккупантов"; сами эти оккупанты (массовый портрет оных отпечатан на зеленых бумажках) и "премьер-министры-заговорщики" (не кто-то конкретно, а собирательный образ власти). За всем этим - буржуазная цивилизация и воздвигнутое ею мировое правительство. Обыватель, принявший эту систему жизнеустройства, "никогда не читает книг, дающих полное и истинное представление о кошмарности и монструозности построенного мира... Он БЛАГОНАДЕЖЕН". Последнее слово звучит как проклятье. Мир восторжествовавших вокруг нас социальных отношений квалифицируется как неестественный, кошмарный, чудовищный. Естественный вывод: разрушить его, застрелить, взорвать. "Весь мир насилья..."
Автор-бунтарь не додумывает свою мысль до такого пугающе закономерного конца. Он останавливается на малом (по-детски, как куклу наказывает): телевизор "просто возьми и сломай". И все же в эпилоге своей взволнованной речи восклицает: "О войне и революции ты узнаешь по звонку товарища, новости услышишь из революционно-оппозиционных газет". Уверенность полная и радостная: революции быть! Войне с мировым монстром - быть! Мы, носители истины, живем, "сколачивая гроб для мировой ЦИВИЛИЗАЦИИ".
Эти юноши и девушки, поклонники социально активной поэзии, исследователи революционного террора, сочинители статей-прокламаций - и это весьма тревожно - часто наиболее яркие личности среди своих сверстников. Умные, честные, принципиальные люди, далекие от конформизма и безразличия. Алчущие и жаждущие правды. В своей среде они - позитивные лидеры.
ПЛАТКИ И ХИДЖАБЫ
В молодежном мире за последние годы произошло глубокое расслоение - не только и не столько по имущественному принципу, сколько по интересам и социальным установкам. Определился тип радикального сознания. Носители его немногочисленны, но место, ими занимаемое в молодежном социуме, - почетно и престижно. Иметь твердые убеждения - престижно. Фанатично следовать им - почетно. При общей религиозной индифферентности и неинформированности старшеклассников в каждом классе стали появляться люди, четко определяющие свою религиозную принадлежность. "Я - мусульманка". "Мы - баптисты". "Я - православный"... Такие внятные, очень твердым голосом произнесенные определения все чаще приходится слышать. И вступать в дискуссии: "Как же вы, Анджей Анджеевич, говорите, что вы - православный, а сами рассказываете про питекантропа: ведь в Библии написано, что Бог сотворил Адама и Еву".
Особенно отчетливы религиозно-конфессиональные позиции в студенческой среде. И то же примерно соотношение: на десять индифферентных - один-два пламенных адепта. Массовых предпочтений, модных конфессий - нет. Тоталитарные секты непопулярны, к их приверженцам относятся с насмешкой. Положение православия стабильно, но я не заметил особой православной проповеднической активности и прозелитизма. Ислам, пожалуй, распространяется быстрее и шире, по-видимому, именно в силу большей жесткости общественных установок и выделенности из окружающего мира. Сравнительно много стало девушек - прозелиток ислама. Тихих, твердых и непреклонных. Невольно возникает ощущение, что более всего привлекает их в вере Мохаммеда обязательное ношение хиджаба, длинных одежд, а также строгость нравов и хранение святости семейного очага. Опять-таки нечто противоположное беспорядочно либеральной системе жизнеустройства, принятой в "большом" постсоветском мире. Это ведь тоже форма противостояния. Радикальная религиозно-нравственная оппозиция обществу взрослых.
Впрочем, и ревнители православия встречаются нередко. И тоже характерно: важное место в их жизненной позиции занимает противостояние внешнему миру - нравственное (хождение по дискотекам - грех), идейно-эстетическое ("Тату" - чушь, для малолеток) и внешнее (строгая черная рубашка и брюки; длинная юбка и головной платок). Облик как бы монашеский; и в самом деле, монашеские установки выглядят достаточно привлекательно в глазах студентов. Им мало кто следует, но к ним относятся с уважением.
ПОРА ПОДУМАТЬ О ПОСЛЕДСТВИЯХ
То поколение, о котором речь, родилось и выросло, не испытав прессинга советской идеологической системы; зато на уровне первых детских впечатлений, через разговоры, споры и эмоции старших, соприкоснулось с общественным раздраем, безвластием государства, беззащитностью законопослушных граждан перед многоликим социальным злом и вопиющей несправедливостью скороспелого псевдолиберального капитализма. И, похоже, настала пора констатировать: в мыслящей, активной части этого поколения если и не всегда доминируют, то четко обозначены настроения как минимум радикально-оппозиционные по отношению к системе ценностей тех, кому сейчас от тридцати до пятидесяти, кто определяет сегодняшний порядок жизни. Революция как форма борьбы со злом реабилитирована в их сознании; с понятий "экстремизм" и "насилие" снят запрет, ежели цель - борьба за справедливость.
Если взрослый мир не приступит к установлению справедливого общественного устройства, этим вскорости займутся молодые радикалы. Со свойственными юности энергией и бескомпромиссностью.