МИХАИЛ ЖВАНЕЦКИЙ:Я НА КОНЦЕРТАХ ВО ВСЕОРУЖИИ
Жванецкий - это не человек, не писатель, не судьба и даже не диагноз. Жванецкий - это не литература, не стихи, не эстрада. Жванецкий - это среда обитания. Жванецкий - это то, как мы себя видим. Это необидная правда, сказанная человеком, которого мы любим. Он нас так хорошо учил, что мы не воспринимаем его как Учителя. Мы просто говорим его словами, которые давно стали нашими.<br>
Как бы вы поступили, если бы вам представилась возможность поговорить с Михаилом Жванецким, который вообще практически не дает интервью? Если бы сама эта возможность выпала исключительно благодаря любезности весьма респектабельных городских заведений - ресторана "Палкин" и казино "Премьер", которые устраивают в стенах своего, Нового концертного зала 2 сентября концерт мэтра в рамках программы "Звездные вечера. Ужин при свечах"?
Как бы вы терялись в догадках, что бы эдакое у него спросить, чтобы ответом вам не срикошетило? Выход, после долгих метаний, был один - к Михаилу Жванецкому шагать с открытым забралом. Вот так вот зреть в корень и, по существу, не умничать и прямо ставить вопрос ребром.
- Что такое юмор, почему он бывает разным и можно ли юмору научить?
- К примеру, американский юмор "ниже пояса" - это самая отсталая часть всех их современных технологий. Он похож на ту курятину, с которой мы боремся, хотя потребляем в массовых количествах. Шутить "по-нашему" невозможно научить. Я вообще не знаю, что такое писатель-сатирик. Наверное, это какой-то определенный склад ума. У меня просто был в школе хороший преподаватель литературы. Он научил нас всех писать. Не только грамотно, а внятно, коротко, в трех словах! Вместо долгих рассуждений я пишу: "Невозможно больше! Пожалуйста, пятнадцать рублей!" Юмор - это не профессия. Так советская власть сделала, что он стал профессией. Все говорят: "Какой юморист, какой сатирик!.." На самом деле он просто ранимый человек.
- Сейчас часто слышишь, что сатирикам стало не о чем писать. Вы с этим согласны?
- Просто теперь, если пишешь сатиру, то все время выступаешь против своих. Против юмористов, против "Аншлага", против бреда сивой кобылы, который идет потоком с телеэкрана. Я не могу выступать против правительства, потому что понимаю нормальность планов, законопроектов - всего того, что там происходит. Бред происходящего идет чуть ниже, но я не привык упоминать фамилии. Это нехорошо. Какая это сатира с упоминанием фамилий? Но цензуру убрали, и, как без подпорок, мы все рухнули вниз, вместо того чтобы рвануть наверх. Как раз это и есть моя сегодняшняя тема.
- Говорят, вы серьезно обижены на телевидение за то, что закрыли вашу собственную телепрограмму?
- Не знаю, что с ней. Она как-то не встречала энтузиазма публики. А я не привык навязываться... Должна была выйти в понедельник в эфир - не выходит, в следующий понедельник должна - не выходит. Летом должен был идти повтор - не пошел. Я перестал приходить в телецентр - никаких эмоций. Я так не могу! Как так, если я перестал приходить, почему никто не заволновался?.. Я же очень избалованный человек. Я вырос среди вас, в городе Ленинграде. Что было бы, если бы я не пришел на концерт, - такая бы паника была, такая истерика, такой крик, такой вопль! Что ты! Звонили бы в скорую помощь, в милицию бы звонили: "Как?! Почему он не пришел?!" А тут не явился - и не надо.
- Что же, так и не вспомнили?
- Нет, все-таки вспомнили. Я буду пытаться с первого апреля делать новый проект, передачу с публикой. Может быть, стану отвечать на вопросы, может быть, что-то читать. Посмотрим! Но я не могу, к сожалению, рассчитывать на сумасшедший рейтинг, который нужен на канале. Для такого рейтинга, видимо, мне надо не иначе как с женщиной уединиться. Хотя я бы это тоже уже не смотрел. Хохота же и так полно. Море смеха, море юмора сейчас!
- Вы не жалуете коллег, особенно Петросяна и Дубовицкую. Почему?
- По телевизору я что-то смотрю, если хватает сил и терпения. Боюсь сказать, но мне кажется, что я уже перерос это: когда чулки одевают, на "эти" темы говорят. При всем том я понимаю, что тут запретом ничего не сделаешь - тут надо просто обучать! Надо просто воспитывать мамой, чтобы было стыдно так говорить! Как в эскадре - делай, как я! Ввязываться в дискуссию с ребенком - нельзя! Делай, как я, мальчик. Потом я тебе расскажу! А в "Аншлаге" еще, конечно, и ведущая на меня "сильное" производит впечатление.
С другой стороны, что касается коллег, то мне нравится, как пишет Сеня Альтов. Мне кажется, что Миша Задорнов нашел свою нишу. Я не могу сказать: "Вот мы, русские..." Потому что я не русский, и сразу все это отметят. А он может. Поэтому я, можно сказать, шурую по пригородам. А Задорнов по сути говорит.
- Вы согласны с тем, что существует черные и белые полосы в судьбе?
- Это счастье, когда есть черное и белое, и что сейчас наша жизнь именно такая. А вот раньше, когда я жил здесь, в Ленинграде, она была черная и серая. Вот почему мы были так сплочены, так дружны и внимали слову друг друга. Это тогда было самое главное - услышать слово. Сейчас совсем исчез институт "Ты читал? Ты слышал?". Или "Прочти эту книгу, сходи на этот спектакль". Пропало
все это!
- А что вы сейчас читаете?
- Недавно прочитал Хеллера "Портрет художника в старости". Не понравилось. Шопенгауэра схватил, так как никогда раньше не видел. Ницше схватил. Стал листать, думаю: "Да, смотри, вот тоже коротко пишут". Коротко-коротко, и тоже какая-то картина вырисовывается. Это совсем как я! Я этих книг накупил, но решил сейчас их отложить в сторону, потому что голова уже пухнет. Думаю, лучше сам буду писать так же! (Смеется.)
- Значит, жить сейчас вам нравится?
- Нынешняя жизнь мне кажется куда более симпатичной! Хотя сейчас мы, видя нового президента, все стали какими-то спокойными и грустными. Все дело в том, что прежний был непредсказуемый, и мы хотим, чтобы новый тоже выпил где-нибудь, тоже где-нибудь продирижировал. Чтобы нам опять стало веселее.
- Какое впечатление на вас производит наш город?
- Я думаю, что он меняется в лучшую сторону. Давайте говорить честно: внимание президента очень много дает (невзирая на то, что Москва вся встала на дыбы и, кажется, что она вот-вот превратится в лошадь, на которой питерцы ездят). Молодец он! Надо вытаскивать город из болота! Мы же все здесь выросли...
В Питере я первым делом всегда спешу на Невский. А белые ночи? Но для меня Петербург - это еще и Ульянка, и улица Стойкости, и генерала Симоняка - где настоящий цвет неба, где весна... Там все с бидонами рвут к пивной цистерне, и я тоже мчусь... и все мы после вчерашнего...
А театры и ленинградские женщины? Если одесские женщины - это что-то покрытое загаром, пыльцой, морской солью, то ленинградская - немного отсыревшая, тихая и очень стройная - доброе и очень верное существо.
- Почему вы так редко даете интервью? Не любите журналистов?
- Скорее журналисток.
- ???
- Их любить нельзя! Тут нужно быть очень осторожным, потому что она всегда остается профессионалом. Ты никогда не знаешь, что потом прочтешь. Год-два она будет молчать. Но на третий с таким материалом явится в какой-нибудь большой журнал! Кроме того, газеты сейчас живут совсем своей жизнью! Я не могу отвечать за то, что там напечатано. Вот, например, в угнанном у меня джипе была сумка - наплечная. И в ней шесть записных книжек. Эти записные книжки - главное достояние, которое я потерял. А написали, что пропал портфель с рукописями! Нет, он остался дома. Поэтому я на концертах во всеоружии.
- Что сейчас чаще читаете: старое или новое?
- Первое отделение - это новое, а второе, от страха, - старое. То, что я уже читал. Если я проваливаюсь в первом, я должен добрать во втором. Я не могу рисковать: я должен уйти с успехом, а не в полном молчании. Иначе я лучше застрелюсь, к чертовой матери!
- Не хотели бы вы пойти во власть?
- Нет, я не умею руководить людьми, обижаюсь на тех, кем руковожу. Нет-нет, меня никем не надо делать. Наверное, я достиг, чего хотел. Люди меня встречают так трогательно: "Позвольте вам руку пожать". Ничего большего в этой жизни и не надо: я берегу свой небольшой пригорок, откуда и вещаю. Народ помнит мои произведения, и это такое наслаждение, что мне вовсе не нужно, например, сидеть в Горках-9 и выслушивать мнение врачей...
Знаете, как порой даже узнаваемость мешает: не могу появиться незамеченным в толпе, все смотрят - и я перестаю получать те изумрудики, жемчужинки впечатлений, которые всегда рассыпаны перед тобой, когда ходишь свободно. Нет, даже президентом не хочу. Останутся только даты правления - от года до года. А писатель все-таки оставляет период - от одного сборничка до другого.
В то время самое главное было - услышать слово.
Юмор - не профессия. Советская власть сделала так, что он стал профессией.
Нынешняя жизнь мне кажется симпатичной!
От президентов остаются только даты правления - от года до года. Писатель все-таки оставляет период - от одного сборничка до другого...
По телевизору я что-то смотрю, если хватает сил и терпения.
Портфель с рукописями остался дома. Поэтому я на концертах во всеоружии.
Узнаваемость мешает: все смотрят - и я перестаю получать те жемчужинки впечатлений, которые рассыпаны перед тобой, когда ходишь свободно.