ПОСЛЕ БАЛА
Закончился VII международный фестиваль Earlymusic.<br>
В каждой культурной акции, претендующей на общественное звучание, существуют два аспекта: внутренний - творческая "сверхзадача" самих устроителей и внешний - лицо, которым это мероприятие обращено к широкой публике. Завершившийся недавно фестиваль Earlymusic не является исключением.
Когда эйфория от обилия стилей, эпох, исполнительских дарований и тембрального богатства старинных инструментов прошла, появилось послевкусие - тянет поразмыслить над общими итогами фестиваля. Первое, что вспоминается, - это ощущение, что устроители Earlymusic чрезмерно увлеклись имиджевой, то есть внешней, стороной.
Логотип фестиваля в виде чуждой русскому алфавиту буквы-гибрида (между О и Ё) уже третий год красноречиво свидетельствует о намерении устроителей привить российской публике аристократические европейские вкусы. Теперь же не только эта экзотическая буква, но и бокал красного вина на афише фестиваля отсылают нас к благам европейской культуры. Придуман и слоган - Appellation controlee, ассоциирующийся с наукой о вине - энологией и означающий, что происхождение продукта (фестиваля в нашем случае) проверено. То есть Earlymusic - это чистой пробы early и 100-процентная music. Тут устроителям надо поставить высший балл за тонкий маркетинговый ход.
Этот "европейский коктейль" - германская буква, английское название и французский слоган - был приготовлен музыкальными гурманами Марком де Мони и Андреем Решетиным с целью оторвать российскую публику от обыденности и посветить в таинства изысканной барочной культуры.
Главная "идеологическая" нагрузка фестиваля лежала именно на всеевропейской значимости этого события. Попробуем выстроить некоторую хронологическую перспективу. Пиком общественного резонанса фестиваля стал, как нам кажется, 2001 год, когда мероприятие, проходившее только в Петербурге и носившее скромное название IV фестиваль старинной музыки, набрало максимальное количество участников, спонсоров, слушателей, а в своих репертуарных и хронологических рамках достигло широчайшего диапазона: от знаменного распева до раннего Бетховена. Следующий фестиваль проходил уже под современным именем, но к счастью, буквальный перевод английского термина early music как "ранней музыки" не прижился. Далее поиск имиджа продолжился вширь: VI фестиваль проходил уже частично в Москве, а нынешний, VII, кроме Петербурга, охватил Москву и Нижний Новгород. Если географическая экспансия и впредь пойдет такими же темпами, то недалек тот день, когда Earlymusic распространится от Смоленска до Владивостока. Кстати, это было заявлено как общее чаяние и самим директором фестиваля в одном из его обращений к публике.
Ясно, что устроители фестиваля выбрали по отношению к своему детищу политику экстенсивного развития, включающего в себя не только географический охват, но и проникновение во внемузыкальные сферы современной жизни. Словно они хотят сказать: "Мы не только стремимся познакомить публику с редкими произведениями старинной музыки, аутентичным исполнением на старинных инструментах, но олицетворяем собою новый стиль жизни - светский, в противовес господствовавшему советскому, возвышенный и рафинированный".
К большому нашему сожалению, именно светскость прозвучала досадным диссонансом к общей стилистике фестиваля. Речи спонсоров, являясь неизбежным препятствием, отдаляющим дегустацию основного блюда, раздражали своей неуместностью. Камерный концерт - это все же не благотворительный бал, безупречный вкус тут слегка подвел устроителей.
Но возможно ли вообще мечтать об осуществлении проекта такого рода в стране, лишенной культуры барочных музыкальных традиций и возвышенной чувственности? И было ли в России какое-либо подобие "старинной музыки"? Ведь европейская музыкальная традиция приходит к нам с эпохи Петра Великого.
Если непредвзято подойти к этой проблеме, то, нимало не преувеличивая, можно сказать, что русская "старинная музыка" - это вся музыка до Глинки. Да, у нас есть та музыка, которая может назваться старинной. Прежде всего это вся великая хоровая традиция - от одноголосного пения до партесных концертов. Это и весь "осьмнадцатый век" - эпоха становления музыкальной инструментальной культуры, и не следует ею пренебрегать, благо что в прежних фестивалях такая музыка звучала. Важен и "петербургский" аспект: Петербург дал музыке и канты Петровской эпохи, и роговой оркестр, многочисленные оперы иностранцев, служивших при русском дворе, и наших гениальных самородков. Почему-то всем этим богатством в этот раз не воспользовались. Именно поэтому хочется назвать нынешний фестиваль скорее "иностранным", нежели "международным".
Необходимо все же отметить отвагу организаторов, взваливших на свои плечи эту просветительскую миссию - привить российской публике вкус к высокой исполнительской культуре и интерес к нашему общему европейскому прошлому. Поэтому нам не хочется строить никаких пессимистических прогнозов: фестиваль находится в процессе поиска и, надеемся, еще выйдет на единственную, присущую только ему дорогу, что сделает его фактом культурной жизни как Петербурга, так и всей России. Хочется верить, что публика, до сих пор разочаровывающая писком своих мобильных телефонов, в будущем году будет более восприимчива к тихим звукам аутентичного музицирования и проникновенным речам Марка де Мони.