"ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПОЭМА" В МОСКОВСКОЙ СУПЕРОБЛОЖКЕ
Присутствуя на спектакле "Двойник" в постановке художественного руководителя Александринки, москвича Валерия Фокина, не можешь избавиться от навязчивого ощущения, что спектакль по "петербургской поэме" Достоевского - родной брат сериала "Идиот". Хотя на первый взгляд кажется, что "Двойник" - это не ликбез для не умеющих читать любителей сериальной продукции, даже наоборот: если ты не читал Достоевского, то на спектакле Фокина рискуешь скомпрометировать себя храпом (как зритель справа от меня) или умереть от скуки (как зрительница слева). Потому что ничего не понятно. Но даже если ты и читал классика, тебя все равно подстерегают трудности. "Двойник" - одно из самых сложных произведений Достоевского, но Фокин, снимая поверхностный срез поэмы, делая ее предельно доступной для обывательского понимания, сложность Достоевского подменяет своими собственными режиссерскими "наворотами", мало поддающимися расшифровке. Возникает иллюзия "элитарного" искусства, которое на самом деле оказывается всего лишь глянцевой суперобложкой. Но ближе к делу, то есть к спектаклю...<br>
Яков Петрович Голядкин в исполнении Виктора Гвоздицкого отнюдь не родственник Акакия Акакиевича, хотя зловредный Двойник и пытается в финале натянуть на него "шинель" (по-простому - смирительную рубашку). Голядкин - Гвоздицкий не маленький человек, он - самый что ни на есть герой благородный. Не смех, а уважение вызывает его желание быть "самому по себе" и идти "своим путем" без интриг и масок. Смешон он становится в тот момент, когда, следуя за героем Достоевского, пытается примерить на себя маску под названием "и я не хуже всех". Но очень быстро герой Гвоздицкого, во фраке и белых перчатках похожий на пожившего Чацкого, обретает утраченное было благородство и интеллигентно сходит с ума в отсутствие пошлого общества и вульгарного Двойника. Общество лицемерных, дрессированных чиновников в спектакле живет отдельно своей периферийной жизнью, не касаясь и не взаимодействуя с Голядкиным: прохаживаются строем где-то наверху, делают зарядку на авансцене, ныряют в люки - "проруби" - и лишь демонстрацией своей "ненормальности" слегка оттеняют "нормальность" безумного Голядкина. Например, в финале, укутанный в смирительную рубашку, Голядкин будет проникновенно и здраво взирать на крутящуюся возле его ног толпу чиновников - псов и чиновниц - попугаев. Моноспектакль становится "дуэтом" после того, как появляется Двойник. У Достоевского безумный Голядкин породил странного, страшного, ни на что не похожего монстра, в спектакле плодом больного воображения оказывается уголовник. Девотченко - Двойник и Девотченко - Хлестаков - одно и то же лицо. Двойник, так же как и его предшественник, умеет виртуозно "втирать очки", произносить проникновенные, жалобные речи, и страшен он не своей "потусторонней" природой, а как раз своей "обыкновенностью", телесностью и заурядностью. Спектакль Фокина о том, как лицемерный и "ненормальный" мир вытесняет благородного человека, не терпит присутствия личности. Да уж, широк Достоевский и, прямо скажем, заковырист. Его "выровнять", обузить, "упаковать" и - вперед. В Москву, в Москву, в Москву!