СВЕТЛАНА КРЮЧКОВА: СТАРТУЮТ ПО-РАЗНОМУ. ВАЖНО, КТО И КАК ПРИХОДИТ К ФИНИШУ...
- Все началось с фильма "Большая перемена". Наверное, все сразу заметили ваше актерское дарование...<br>
- Не все, было по-разному. Когда я там снималась, у меня были очень странные отношения с Наташей Богуновой. Тогда она была известной артисткой, а я - студенткой. Мне было 22 года, меня никто не знал, более того, в школе-студии МХАТ запрещали сниматься и я снималась тайно. Если бы, не дай бог, узнали - меня бы выгнали. И Наташа относилась ко мне очень снисходительно.
Когда она опаздывала на грим на два часа, ей говорили: "Наташа, ну как же вам не стыдно?! Вот Светлана тут сидит уже два часа". А она отвечала: "Ну а кто такая Светлана? Она студентка, а я известная актриса". Потом, когда мы с ней вместе озвучивали фильм, она вселила в меня комплекс, смотрела на экран и говорила: "Боже, что же ты такую идиотку играешь, ужас".
Со времени этого фильма прошла жизнь - 33 года. Я такая клуша, и честно говорю об этом, ничего плохого в том нет: люблю свой дом, своих детей. И вот лет десять назад, когда они были еще маленькие, я отдыхала после какой-то очередной работы у плиты, разборки с детьми или гуляния. И вдруг раздался звонок из Москвы: "Света, это Наташа Богунова". Голос был дрожащий, и я почувствовала, что человеку плохо. Она сказала: "Я очень хотела с тобой поговорить, я слежу за тобой, знаю, что ты в порядке, что у тебя работа, дети. Я хочу понять, как ты живешь: может быть, это мне поможет разобраться в своей жизни..." А ведь когда-то она меня учила, как надо жить. Вот так все перевернулось. Стартуют люди по-разному, но иногда и вместе. Важно, кто и как приходит к финишу. Кто-то отстает, тот, кто был первым - становится последним. Все это очень сложно.
"Большая перемена" для меня действительно памятная веха, потому что там было огромное количество артистов, за которыми я наблюдала, когда была еще школьницей в городе Кишеневе. Они для меня были кумирами, а тут я вдруг сразу попала в это шикарное созвездие. Это очень многое потом определило: они меня приняли, не выделяли, относились ко мне как к равной, не педалировали то, что я неопытна, молода.
Евгений Павлович Леонов на площадке просто предполагал, что я должна все уметь. Он не сомневался, что я все сделаю. Это было смешно, вплоть до завязывания галстука: я не умела, а он меня научил. И обратите внимание: в "Большой перемене" есть такой кадр, когда я завязываю галстук. Я завязала и забыла, теперь не умею. Но это мелочи. А на самом деле он действительно относился ко мне как к равной. А когда тебе доверяют, в тебе рождается что-то такое, что от "зажима" может просто закрыться и ты не проявишься.
- Вы сами не оказываете давление на молодых?
- Приведу пример. Мой старший сын в Москве недавно делал музыку к модному показу, а московский режиссер половину переделал. Сын, когда вернулся, сказал: "Мама, как же ты правильно делаешь, что доверяешь молодым".
Я не правлю молодых. Если я их поправлю, это буду я. В театре мы можем только довериться друг другу, и так появится актер. Я стараюсь создать условия, при которых молодые актеры будут свободны, будут иметь возможность проявить себя. Я не склонна давить: я могу "додавить", чтобы, например, сын вымыл окно или убрал елку первого мая. А что касается творчества - я стараюсь этого не делать.
- Говорят, судьба большой актрисы в России трагична?
- Однозначно, да. Вообще быть женщиной у нас в стране - трагедия. Когда я рожала во второй раз, меня спрашивали, хочу ли я девочку. Я говорила: "Нет, я хочу мальчика". - "Но ведь мальчик у тебя уже есть", - говорили мне. - "Пусть будет еще один мальчик, потому что быть женщиной в этой стране невыносимо". То, что я еще жива и стою на ногах, это плод огромных усилий - моих и замечательных докторов!
- Но ведь говорят, что Россия держится на женщине.
- Вот в этом и трагедия. Именно потому, что мы стоим как атланты. Когда началась перестройка, все упало на женщину. Мужчины растерялись: кто ушел в запой, кто развел руками. А на женщине всегда лежит ответственность за семью. Женщина и живет дольше: если ей сказали каждые три часа пить таблетки или травки - она это делает. Потому что не имеет права умереть, пока не увидит своих детей на ногах, женатыми, когда у них уже зарплата, дети, собственный дом. "И вот тогда можно спокойно умереть", - говорит себе женщина. У мужчины совершенно другие проблемы.
А судьба актрисы трагична вдвойне. Когда я первый раз ждала ребенка и встретила в коридоре Георгия Александровича (Товстоногова. - Прим. ред.), он спросил: "Светланочка, что я узнал, это правда? Я ужасно огорчен". - "А я очень счастлива", - ответила я. На что он мне сказал: "Вы эгоистка". И потом родилась его замечательная фраза: "Это Крючкова завела в театре моду рожать".
Рожать тогда действительно боялись. Это было чревато потерей ролей и окончанием карьеры. А я всегда следую своей интуиции и я хотела ребенка. Даже вопроса не стояло, театр или ребенок - ребенок однозначно. И я правильно поступила. Оба раза. Объяснить мужчине, как женщина хочет ребенка, какую радость она получает от общения со своим ребенком, - невозможно.
- О вашей работе в театре...
- Я за 16 лет после смерти Георгия Александровича Товстоногова сыграла в БДТ две роли. И не потому, что не хочу играть, просто мне не дают ролей. Вот и приходится иметь пять работ на стороне. Но за это время я сделала массу поэтических программ. Каждый мой юбилейный вечер в БДТ требует отдельно написанного сценария. Это каждый раз эксклюзив, который играется в первый и последний раз. Я очень серьезно готовлюсь и с большим уважением отношусь к зрителю, который приходит именно ко мне, чтобы послушать, что нового я еще узнала. В моем расписании есть творческие вечера, есть работа в Московском театре имени Гоголя, где я играю Лени Рифеншталь.
В Москве мне предлагают очень много работы - и в стационарных театрах, и в антрепризах, но я хочу жить в Петербурге. Почему-то когда человек становится на ноги и начинает выделяться из ровного забора, он сразу уезжает в Москву. А все потому, что здесь театр не поддерживают, не создают ему условий. А ведь когда-то раньше москвичи садились на "Красную стрелу" и приезжали в Петербург на выходные, чтобы просто пообщаться с замечательными творцами, выпить с ними. Здесь накрывали столы, за которыми люди обменивались мнениями по поводу самых важных культурных событий, выхода книг, спектаклей. Было интересно, все друг друга любили.
Москва ездила сюда - вы такое можете себе представить? Теперь же как только появляется что-то хорошее, сразу - в Москву, у нас ничего не осталось. Меня недавно спросили, что делает актриса класса "А" в Петербурге. "То же, что и Алиса Бруновна Фрейндлих, что и Нина Усатова, - ответила я, - живем мы тут".
- Чья вина в том, что вам не предлагают ролей в БДТ?
- Это не чья-то вина, а несовпадение. У нас же есть режиссеры, которые ставят спектакли. Приехал же Яшин и сказал, что видел во сне, что Мамаша Кураж - это я. Это было удивлением для всех, никогда меня на эту роль не ставили. И вместе со мной пришло слово "мамаша" - "мама для всех". Я произвожу впечатление, что мне можно довериться, на моей груди можно выплакаться, я располагаю к себе. Куда ни сяду - в поезд, в самолет, - все всегда начинают рассказывать какие-то интимные подробности своей жизни, личные драмы.
Я думаю, что мне не предлагают ролей потому, что режиссеры меня просто "не видят". Или боятся, что у меня дурной характер. Но я-то счастлива подчиняться режиссеру. Правда, бывает, что задаю режиссеру профессиональный вопрос, на который он не может мне ответить. И, не желая оказаться в этой ситуации, некоторые режиссеры решают не иметь со мной дела.
- Что сейчас происходит с театром и с кино?
- В кино, я считаю, происходит возрождение. Стали появляться действительно талантливые фильмы. А то, что происходит с театром, приводит меня в ужас. Театр идет на поводу у зрителя и у Запада. Получается унифицированное искусство: теперь можно играть так, чтобы зрители все понимали, не зная языка. Погремели тазами, ударили, перевернули, встали на уши и так далее. Зачем разговаривать? Человека на сцене нет. А русский театр всегда был силен своим психологизмом. Он показывал человека, что с ним происходит, что происходит между людьми. Этим не владеют другие театры. Например, в Америке этого нет и быть не может. Там есть хорошие киноактеры, но на драматической сцене я никого не видела. Да, у них есть перформанс, шоу, действо, композиция, клип, но спектакля, где человек переживает, где показаны извивы человеческого сознания, - нет. Сейчас глубокие переживания режиссеры передают очень формально: при помощи звуковых приемов или света. Артиста-то нет на сцене.
Например, недавно ходила на "Шинель". Если не читать произведение Гоголя, то вообще непонятно, что было поставлено на сцене, зачем и для чего. В "Вишневом саде" в зал кидают конфеты, чтобы зритель вообще не заснул. У режиссеров даже замечательные актеры играют никак, все разобщены. Я даже "слышу", что говорит им режиссер: "Давайте играть то, что глубоко спрятано внутри..." И они все играют второй план. В постановке читаются все комплексы режиссера. Если бы я не знала, что "Песнь песней" - это самая красивая любовная лирика на свете, я бы не поняла, о чем речь. А экзальтированные люди все равно кричат "браво". И видно лицо режиссера, который смеется тому, что одурачил людей. И нет пока того мальчика, который сказал бы нам: "А король-то голый..."
Свое неумение, отсутствие таланта, профессии сейчас выдают за течение, направление в искусстве. На самом же деле мы прикрываем пустоту и теряем артистов, теряем театр, режиссеров, которые могли бы вырасти из молодых. Мы подталкиваем их к тому, чтобы они делали то, что нравится публике. А публике нравится примитив. Сейчас выросло не одно поколение, которое воспитано на этом кошмаре, на пустоте.
- Недавно вручалась премия "ТЭФИ".
- Меня номинировали совершенно неожиданно - за лучшую женскую роль в сериале "Брежнев". Когда я спросила, кто номинируется со мной, ответ меня обескуражил: Анастасия Заворотнюк за "Мою прекрасную няню". Это очень сложно комментировать. Когда она ее получила, я сразу вспомнила первую "Нику", когда в номинации на лучшую женскую роль были три кандидатуры: Нонна Викторовна Мордюкова, Ия Саввина и Наталья Негода за "Маленькую Веру". И конечно, получила Наталья Негода, потому что фильм был модный. Кто такая Негода, сейчас не помнит никто. А Мордюкова с Саввиной были, есть и будут в истории советского и русского кинематографа. Создается впечатление, что к этим премиям всерьез относиться не нужно: ну, подали тебе, ну, не подали...