АНДЖЕЙ ВАЙДА: "ЛИТЕРАТУРА ЗАНЯЛАСЬ САМА СОБОЙ"
Великий польский кинорежиссер считает, что его народ живет в неволе - в неволе прошлого<br>
Анджей Вайда в представлении не нуждается. В этом месяце обладатель премии "Оскар" (за выдающийся вклад в мировое кино), автор четырех десятков кинокартин и около полусотни спектаклей (на ведущих сценах мира он работал в основном с произведениями Достоевского) отметил свое 80-летие.
Нет войны - нет фильмов
- Российское ТВ отметило ваше 80-летие показом "Пепла и алмаза" - как самого главного вашего фильма...
- Это был 1958 год. Ежи Анджеевский пригласил 20-25 своих коллег-писателей посмотреть фильм по его роману. И писатели (все сплошь члены партии) сказали: "Хороший фильм". И партия не могла уже сказать: "Плохой", коль лучшие люди партии одобрили.
- О чем вы размышляете сейчас, что хотели бы снимать, ставить в театре?
- Ситуация сегодня для меня трудная. То, что принято называть послевоенной польской киношколой, в огромной степени основывалось на польской литературе. Причем не на старой, а на том огромном количестве романов и рассказов, которые были написаны или во время войны, или сразу после. Все они касались войны, и это была наша тема. И наше кино никогда не достигло бы такого высокого интеллектуального и художественного уровня, если бы не наша литература.
Сегодня ситуация совершенно изменилась. Литература занялась сама собой. Много женщин пишет о себе. Это, конечно, свидетельствует о том, что существует свобода, и писатели сами выбирают, что им близко. Но недостает литературы, которая передавала бы картину действительности.
Например, я сделал пятичастный фильм "Мои записки по истории", где рассказывал, как вижу историю Польши, иллюстрируя это моими фильмами разных лет. Все начинается с легионов Домбровского в Италии после Французской революции - это мой фильм "Пепел", а заканчивается в 1980-м: рабочий Лех Валенса большим карандашом, на котором изображен папа римский, подписывает соглашение с коммунистической властью. Это по фильму "Человек из железа". Оказалось, что свыше десятка моих фильмов вписались в историю Польши. Но с 1980-го до сего дня ее иллюстрировать нечем. Нет истории Польши. Я не сделал ни одного фильма.
Мне недостает сценаристов, с которыми я работал. Они yшли от нас, и это очень сложная для меня ситуация. Я остался один.
Я давно хочу сделать фильм про Катынь - о смерти польских офицеров, потому что там погиб и мой отец, кадровый офицер. Но сложность здесь в том, что нет ни одного крупного литературного произведения о Катыни.
- Может быть, в нынешние времена надо искать не внутри страны, а внутри себя?
- Кино, мне кажется, - это фотография. А фотография - это действительность. То есть я должен сфотографировать какую-то действительность. И я предпочитаю фотографировать действительность, которую знаю, а не ту, о которой только догадываюсь.
Например, за рубежом мне удалось сделать только один фильм - "Дантон". Про революцию я знал больше, чем какой-либо французский режиссер. Я знал, в чем тут дело, какое лицо у революции, как выглядят в ней люди. Я знал, почему они не спят, не бриты, почему у них одышка. Поэтому мне удалось сделать фильм во Франции по-французски.
Современную Польшу лучше других описал бы Бальзак
- Что же принесла свобода?
- Во времена "Солидарности" ее лидеры, польские интеллектуалы, были убеждены, что, когда наступит свобода, все будут счастливы и каждый возьмет что-то от этой свободы для себя. И например, я буду делать такие фильмы, которые захочу. Но оказалось, что свобода только для части людей, а часть по-прежнему в неволе. В неволе прошлого. Очень много оказалось тех, что просто живут на свете и не хотят, чтобы им давали инициативу.
- Один польский писатель рассуждал о том, чем поляки отличаются от соседей чехов: поляки любят копаться в своей истории, постоянно переживают по поводу былого, предъявляют кому-то претензии, а чехи не озабочены своей историей. Им важно, что сегодня и что будет завтра. Согласны ли вы с этим?
- Я как раз размышлял над чем-то подобным. Чехи - это цивилизованное мещанское общество. Чехи к своей истории особо глубоко не возвращаются. Сегодня какое им дело до битвы у Белой горы до того, что стало началом колонизации и германизации Богемии, или до Яна Жижки. Они объединены вокруг нынешней своей цивилизации. Польша же - это страна культурная и нецивилизованная. И вся наша проблема состоит в том, чтобы стать как можно скорее цивилизованным народом, обществом. А чтобы человеку стать цивилизованным, у него должно быть что-то собственное, то, что он защищает, - свой дом, сад, поле, магазин... На этом нужно сосредоточиться, а не оборачиваться и страдать.
Думаю, больше всего нам подошел бы сегодня такой писатель, как Бальзак. Он бы это все описал великолепно. Но у нас нет такого.
- Возник ли в Польше в переломные годы некий разрыв поколений, скрытый конфликт, когда одно поколение вытесняет другое?
- С 1980-х годов у нас в стране происходили бурные процессы, и политики играли огромную роль, стали самыми видными фигурами общественной жизни. Там были личности, которые затмевали собой звезд искусства. Сегодня в политике уже нет ярких индивидуальностей.
Когда я работал в сенате, там была огромная группа писателей, актеров, режиссеров. Но теперь их там нет. Их не выбирает общество. Оно захотело средних политиков-функционеров, а не личностей. Это отражение действительности. Значит, Польша перешла тот критический порог, когда все зависело от политиков. У нас уже течет нормальная жизнь, хотя для одних лучше, для других хуже, и последних, к сожалению, много.
Когда я через интернет обратился ко всем желающим в Польше с просьбой прислать мне сценарную идею о нашей действительности, то меня поразило больше всего, что среди 700 присланных работ не было темы политики и темы религии. Писали в подавляющем большинстве молодые люди. И оказалось, они не ищут решения проблем, апеллируя к политикам и Богу. И себя они не видят в политике, потому что те, кто написал эти сценарии, - личности. Кстати, по одному из этих сценариев я хотел бы сделать фильм.