ВАСИЛИЙ ГЕРЕЛЛО: "МАРИИНСКИЙ ДЛЯ МЕНЯ - ЭТО ТЕАТР "НОМЕР ОДИН"
Знаменитый оперный певец - об оперной моде и реалиях XXI века<br>
Недавно в Мариинском театре и в Филармонии прошли сольные концерты Василия Герелло - золотого баритона петербургской оперы. Оба зала были заполнены до отказа. Имея контракты с лучшими мировыми оперными театрами за границей и множество поклонников в России, Василий Герелло остается очень приятным и легким собеседником.
- Меня всегда удивляло, как оперные певцы держат в голове столько много музыкального материала?
- Я сам себе задаю этот вопрос. Включается какой-то такой винтик, другой чип или компакт-диск. И вот музыка заиграла - сработал рефлекс собаки Павлова: бамс, и ты вспоминаешь все на ходу. Бывает, музыка уже играет, ты выходишь на сцену и думаешь: что же петь? Музыка идет, тебя пробивает холодный пот, и в последнюю секунду ты вспоминаешь это слово. Такое правда бывает. Особенно страшно, когда, как теперь, у нас нет суфлера. За границей, в "Метрополитен", "Ла Скала", суфлеры есть, и хороший суфлер спасает тебя. В опере много было казусов, не только у нас, но и за рубежом, когда человек от начала до конца пел свою арию на "ля-ля". Я раза два или три ловил себя на мысли, что выхожу, ноты помню, а текста - ни слова. И прозрение случается в последнюю секунду.
- Опера поется на разных языках. Вы все их знаете?
- Если я не знаю языка, то петь не буду. Иначе человек как попугай: выучил, но не знает, о чем поет. Я должен понимать каждое слово, а не просто булькать. Профессия современного вокалиста подразумевает, что если ты поешь итальянский репертуар, то должен знать итальянский язык. Иначе получается какой-то полуфабрикат. Вроде и самому неудобно, и другим ты не можешь ничего сказать, потому что ты врешь им и не понимаешь этого. Профессия, когда ты занимаешься враньем, - это не профессия. Публика должна радоваться, чувствовать твою отдачу, твое понимание того или иного композитора. Двадцать человек по-разному споют одно и то же "до-ре-ми-фа-соль-ля-си". А если человек не хочет, не любит или ленится учить язык, он не профессионал. Сейчас все режиссеры мира работают на английском языке. И вот вы собираетесь: Вася Герелло приехал из Питера, Рамон Варгас приехал из
Мексики, Паваротти приехал из Италии. И я буду говорить по-русски или по-украински, тот по-итальянски, этот по-испански, и что получится? В свое время в Советском Союзе все говорили по-русски. Современный мир весь говорит на английском языке.
- Сколько у вас ролей в репертуаре?
- Очень много. Верди написал 25 произведений, я пою 21. Доницетти, Беллини, Россини, Моцарт, Чайковский... Но по большому счету, моя карьера только началась. Великий баритон Баттистини, когда умирал, сказал: "О пении я теперь знаю все, но силы меня покидают". Очень многие певцы, которые правильно научены и у кого хорошая техника, поют до преклонных лет. Но всего мы знать не можем.
- На фоне сильной заинтересованности людей бытовыми, финансовыми темами не появляется ощущение, что музыка сейчас не так актуальна?
- То, что на моих недавних концертах люди теснились даже в проходах, я не могу сказать, но билеты были раскуплены все. Словом, настоящий аншлаг.
Мне потом говорили, что такого ни на одном спектакле не было. Причем минимум процентов шестьдесят публики - были молодые люди. Вот это потрясающе.
- В общем-то заслуга молодых артистов в том, что на концерты классической музыки начинает ходить молодежь.
- Но не каждый молодой и яркий артист может привлечь публику. Иногда я прихожу слушать Онегина и не понимаю ни одного слова. Певцам нужна очень правильная дикция. Все должно быть живое, человек должен понимать, что ты хочешь сказать.
- А что, вы в Мариинку тоже ходите?
- Я всюду хожу, где мне интересно. Послушать и коллег в Мариинском театре, и джаз в клубе. В клуб Сhe хожу, когда там интересные ребята играют. Я, в принципе, очень коммуникабельный человек. Всех к себе притягиваю, и сам ко всем пристаю. Мне очень интересно общаться с людьми.
- То есть вас можно встретить, придя в какой-нибудь клуб?
- Запросто. Наш мир очень тесен: артисты, певцы, инструменталисты - все знают друг друга. Хотя очень много среди нас людей заносчивых, аж страшно смотреть. Ненормально ходить задрав нос, гонор - это большой грех.
- Недавно довелось говорить с Нетребко - очень приятная девушка.
- Да, Аня нормальный человек, очень живой артист без гонора, с прекрасным голосом и прекрасными данными.
- А давно вы ее знаете?
- Лет шестнадцать, наверное. Я ее знал, когда она еще училась в музыкальном училище, а я был студентом Консерватории. У нас было как-то несколько выступлений - с ней очень легко работать. Очень важно, когда на сцене хороший партнер. Ведь бывает так, что рядом с тобой поет человек с хорошим голосом, а ты бегаешь вокруг, как цуцик, как собачка, и ничего не получается. Надрываешься, и после спектакля приходишь словно мертвый. Значит, контакт не удался.
- Очень много наших артистов, оперных певцов уезжают за границу. Вы согласны, что они создали на Западе культуру лучшую, чем оставили у себя дома?
- Дело не в том, что они не патриоты. Виновато само государство, политика того времени, хаос. Я плохой политик, но мне кажется, что люди не от хорошей жизни бежали отсюда. Талантливым людям надо было где-то реализовать свой талант, а здесь, к сожалению, не было такой возможности. Время очень быстро летит: вчера только была перестройка, а сегодня уже XXI век. Сейчас, я так понимаю, потихоньку все налаживается. Надеюсь, со временем те люди, которые занимаются искусством, придут к тому, что артист должен получать хорошие деньги, приблизительно то, что Европа платит или Америка.
- А у вас самого какое соотношение контрактов здесь и там?
- К сожалению, я за год могу спеть здесь не много. Хотя я давно мог уехать, но Мариинский театр - это мой дом, я никогда не скажу ему "до свидания". Как бы там ни было, этот театр дал мне все. Он был, есть и будет для меня театром "номер один".
- А не будет ли потом новая сцена казаться чужой?
- Придем, посмотрим, почувствуем. "Метрополитен" 40 лет - это новое здание. "Ковент-Гарден" недавно открылся после ремонта. Мадридская опера была закрыта много лет. То, что было сделано, - просто потрясающе. Очень уютно, удобно для артистов. Гримерки стали замечательные: там тебе и диванчик, и телевизор, и рояль.
- А не отвлекают все эти удобства?
- Наоборот. Во время антракта за 20-25 минут хочется расслабиться, а потом идти дальше в бой. Сидеть на стуле и ждать третьего звонка невозможно. Я люблю уют, посидеть и попить зеленый чай. Или не зеленый. А у нас старый театр, старые коммуникации. Наверное, все там прогнило.
- А зависит ли ваше исполнение от того, модернистская ли постановка или традиционная?
- Голос должен звучать так же. Но все зависит от режиссера, который тебя заставляет или нет делать то-то и то-то. Бывают разные режиссеры - потрясающие и, скажем так, не очень потрясающие. Пускай это будет модерн. Если это талантливо и здорово, то необязательно постоянно должен быть нафталин. Старые постановки порой оказываются катастрофой. Люди только стоят и гудят со сцены. Современный мир, время диктуют свои спектакли. Хочется нового. Мы же не ездим в старых "фордах", никто не хочет даже "жигули" покупать: мы хотим ездить на "феррари".
- Понятно, что люди хотят нового. Но вам самому что больше нравится - старая романтика или...
- Независимо от того, какая это постановка, она должна быть высокопрофессиональной. Я много пел в модерновых постановках, особенно в Германии, Это было катастрофой. Я сопротивлялся, отказывался даже от контракта, из-за того что мне не понравилось.
- Что может донести людям певец?
- Все что угодно. Может убить человека, может привить отвращение к музыке - все самое плохое и самое лучшее. Самое страшное, когда артист поет посредственно. А когда человек выходит с концерта и хочет любить, его тянет на подвиги, в нем пробуждается энергия - это здорово. Лучше, чтобы пробуждалось только хорошее, а то и так кругом беда. Люди бьются, дерутся, убивают друг друга. Зачем это? Люди, возьмите голову в руки! Певцу надо делать свою работу по крайней мере на 300 процентов. В нашей профессии надо быть очень честным - иного она не терпит. Если человек, который занимается музыкой, нечестный, появляется сумасшедшее искусство, за которым ничего не стоит. Но я просто малюсенький человек в этой жизни, и судить никого не имею права.