МАРИЯ МИРОНОВА: "ПЕРЕДО МНОЙ СТОЯЛА ЗАДАЧА ВЫЖИТЬ"
Одним из самых скандальных и неоднозначных постановок фестиваля "Балтийский дом" был спектакль "Федра. Золотой колос" московского Театра наций в постановке Андрея Жолдака. Интерес и полный зал в Петербурге ему был обеспечен еще и потому, что главную героиню играет Мария Миронова.<br>
- Мария, на ваш взгляд, какое доминирующее чувство у вашей героини: любовь или вина?
- Федра пребывает на грани иного мира, что люди обычно называют безумием. Об этом мы изначально говорили с Андреем, и подтверждение этому я нашла в первых строчках расиновской "Федры". Ее любовь переходит в мир, где нет ни условностей, ни жизни. Как промежуточное состояние птицы, которая разгоняется перед полетом. Или симбиоз болезней души человека.
- Во время спектакля вас снимали на видеокамеру с одновременной проекцией на экран, создавая таким образом киношный крупный план. С крупным планом в театре играть проще или сложнее?
- Вообще, сложнее, так как в театре необходимо сиюминутное точное попадание. Кино дает возможность переиграть, настроиться. Но в спектакле "Федра" этот прием необходим. Благодаря экрану зрители видят "внутренние механизмы" души героев, микронные движения глаз, мимику актеров. Другим способом со сцены их невозможно передать.
- Актрисой режиссера Жолдака быть, наверное, необычайно трудно. По его словам, актер должен быть универсальным. Как вам работалось с Андреем?
- Андрей из тех режиссеров, которым, на мой взгляд, нужны непослушные артисты, отвоевывающие свое пространство. И на этом стыке непослушности происходит колоссальное раздвижение внутреннего коридора существования, свободы, в котором начинают рождаться вещи, никем не планируемые - ни Андреем, ни мной. Я упорно боролась за это ощущение. И признательна Андрею, что он меня вытерпел. Потому что меня было вытерпеть сложно в этой ситуации. Я отчасти благодарна и себе, что в какие-то моменты тоже вытерпела его. Мы находились на лезвии, с одной стороны, внутреннего конфликта, с другой - нужности друг другу. У Жолдака - бурная эмоциональная фантазия, а у меня точечная, подробная, конструктивная. Мне важно каждую секунду, чтобы игра не была фальшью, чтобы я ничего не иллюстрировала и не кричала. А если и нужно крикнуть, то не "вдруг", а "потому что". И Андрей очень злился на меня за это. Ему нужно, чтобы я выдала правильную интонацию сразу. А я "сразу" не давала до последних дней прогона. Все было на грани полного срыва, и я понимала: либо мы "Федру" сделаем, либо рассоримся до смерти, и ничего не получится.
- Жолдак скорее режиссер формы, нежели содержания. Вы согласны?
- Я категорически не согласна. В нем есть колоссальный внутренний заряд, и все, что он делает, он выстраивает в форму сюрреализма. И если эта форма наполняется содержанием, она начинает сиять. Жолдак умеет организовать эмоциональную платформу, с которой взлетают актеры. И если ты можешь этим воспользоваться, выстроить линию героя, осмыслить каждую секунду пребывания на сцене, тогда форма перерастает, на мой взгляд, в нечто большее.
- Думаю, что сегодня публика пришла "на Вас". В огромном зале театра "Балтийский дом" "дыхание зрителей" ощущалось?
- Я бесконечно признательна этому залу Петербурга. У нас практически не было репетиций, а в Москве мы "Федру" играем камерно в театре на 200 мест. Однако уже изначальный градус этого спектакля настолько высокий, что его сложно поднять по ходу. И мое первое ощущение, которое возникло, как только я вышла на сцену "Балтийского дома": этого градуса будет мало! Невольно подумала: "Хорошо, если не упаду в обморок от напряжения". Задача передо мной стояла на уровне - выжить! Нам было очень трудно психо-эмоционально: московский и петербургский залы сильно отличаются. Но в какой-то момент я поняла, что зрители очень чутко настроены к любой паузе, к любой интонации, внимательно слушают каждую фразу, они открыты, и не возникает никакого барьера между нами. В Москве после премьерных прогонов, когда в театр пришли обыкновенные зрители, не критики, в зале стал чувствоваться испуг. В Петербурге я этого не уловила.