ПЕТЕРБУРГ-1905: ПОЛИЦИЯ КАК ИНСТРУМЕНТ ПОЛИТИКИ
Третий в ХХ веке петербургский градоначальник был неярким политиком, но образцовым жандармом<br>
В начале ХХ века, перед лицом революционных событий, административная власть в столице империи оказалась разделенной. Наряду с генерал-губернатором Дмитрием Треповым был назначен и градоначальник - Владимир Дедюлин.
Бурный январь 1905-го застиг монархические верхи врасплох. Да и в освободительном лагере никто не ожидал подобного "энергетического" всплеска. За два дня до Кровавого воскресенья маститый леволиберальный публицист Петр Струве сетовал, что в стране нет еще - понятно, к прискорбию! - революционного народа. Когда же таковой внезапно и шумно заполонил города и веси бескрайней России, во всех политических станах начали торопливо сочинять разнообразные программы-минимум и доктрины-максимум по поводу дальнейшего движения вперед. Более всего старались, безусловно, в Зимнем дворце: его обитателям было что терять...
11 января Петербург впервые за четверть века увидел своего генерал-губернатора. Им стал крупный чиновник Дмитрий Трепов, сосредоточивший в руках огромную, практически диктаторскую, власть. Одновременно 17 января Николай II назначил и нового градоначальника - генерал-майора Владимира Дедюлина. Таким шагом двор как бы раздваивал административные полномочия, подправляя прежнюю единовластную тактику. Если в 1881 году, вслед за убийством императора Александра II, градоначальнические бразды передали на несколько лет обер-полицмейстеру, то в 1905-м сии "регалии" поделили между двумя высокими вельможами.
А сегодня мы все - офицеры...
Карьера Владимира Александровича Дедюлина была похожа на "марш" многих заслуженных бюрократов. Разумеется, дворянин. Само собой, выпускник Пажеского корпуса. Естественно, добросовестный офицер: служит корнетом в лейб-гвардии Уланском полку. Вероятно, хороший специалист: на показательных стрельбищах обходит всех ратников и получает от отцов-командиров наградной револьвер системы "Смит и Вессон". Как и Трепов-младший, отменный храбрец: в 1877-1878-м не отсиживается на зимних квартирах, а спешит на Балканский фронт - драться с турками. Рвение замечено: грудь героя украшает орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом.
А потом - вверх по лестнице, ведущей наверх. Слушатель Николаевской академии Генштаба. Поручик. Штабс-ротмистр. Капитан. Офицер для особых поручений при штабе 10-го армейского корпуса в Харьковском военном округе. С 1885-го двадцатисемилетний удалец уже заведует передвижениями батальонов и дивизий по железным дорогам и водным путям Петербургско-Динабургского района. На плечи падают подполковничьи и полковничьи звезды. Незабываемый ХХ век Владимир Александрович встречает в звании генерал-майора и в статусе "хозяина" Отдельного корпуса жандармов. Короче, полный джентльменский набор должностей, благодарностей и обязательных служебных ступеней. Но главное в другом: он - носитель богатого боевого и управленческого опыта, что позволяет высокому начальству с надеждой взирать на преданного, выносливого воина и с пользой для веры, царя и Отечества вести его по коридорам власти. Правда, есть и минусы - нетвердая воля и постоянная оглядка на политический олимп. Однако выбирать в спешке не приходится. Так в городе "вырастают" два Аякса - Большой и Малый: Дмитрий Трепов, занятый тем, что лет через пятнадцать-двадцать назовут "политической составляющей", и Владимир Дедюлин, ответственный за привычное ему полицейское направление. Вот и прошли они рука об руку весь 1905-й, погружаясь в одни и те же бурливые волны и решая одни и те же нелегкие задачи.
Эшелон в составе эскадрона
Полицейская служба - из песни слова не выкинешь - ставилась у нас далеко не лучшим образом. "Русский полицейский аппарат, - печально вздыхал в эмиграции историк-монархист Сергей Ольденбург (сын непременного секретаря Императорской, а позже и советской Академии наук), - оказался слаб. Он был более приспособлен к "вылавливанию" частных лиц, чем к предотвращению массовых выступлений. Слабость полицейского аппарата, уже проявившаяся за 1903 год при волнениях в Златоусте, при Кишиневском погроме, при беспорядках в Одессе, в Киеве и т. д., сказалась и в январских событиях в Петербурге. Как можно было вечером 8 января предотвратить поход толпы на Зимний дворец? Например, власти французской Третьей республики (1875-1940 гг. - Я.Е.), когда они желали пресечь демонстрацию, арестовывали на сутки несколько сот (а то и тысяч) предполагаемых руководителей. Но отдельные городовые, затерянные в толпе петербургских рабочих кварталов (так в тексте. - Я.Е.), были совершенно бессильны что-либо предпринять; да и власти не знали, при быстроте развития движения, почти никаких имен, кроме Гапона... Конечно, многие демонстранты были обмануты вожаками, внушавшими им, что шествие - не против царя, что ничего революционного в нем нет. Но также было несомненно, что революционные лозунги встретили неожиданный отклик в широких рабочих массах. 9 января как бы вскрылся гнойник; выяснилось, что не только интеллигенция, но и простой народ - по крайней мере в городах - в значительной своей части находился в рядах противников существующего строя. 9 января было политическим землетрясением - началом русской революции".
Генерал Дедюлин - бывалый обер-жандарм - постарался, как мог, подправить положение, спасти честь мундира. На обустройство полиции выделяются дополнительные средства, ее вооружают, укрепляют дисциплину и улучшают профессиональную выучку сотрудников. И сразу обозначаются некие "филерские" подвижки: наружная служба подготавливает внушительный список из 743 пролетариев, кому, выражаясь языком "Евгения Онегина", крайне "вреден север". В конце апреля длинная сводка ложится на стол господина Трепова, и "вице-император" (сообщает исследователь Яков Длуголенский) немедленно распоряжается: "Выслать всех!"
С охранительными мероприятиями связан и один трагический - на сей раз инженерно-архитектурный - эпизод. Еще во второй половине января напряженность в столице стала спадать, и власти задумали понемногу разгрузить город от избыточных карательных подразделений, нагнанных туда в дни высочайшей паники. И здесь-то обнаружились серьезные инфраструктурные сбои. "20 января, - живописал на следующий день репортер "Петербургского листка", - было сделано распоряжение, что эшелон лейб-гвардии Конногренадерского полка, квартировавший в казармах лейб-гвардии Конного полка, может отбыть домой в Петергоф. В двенадцатом часу эшелон в составе эскадрона вышел из казарм к Египетскому мосту (отремонтированному в 1901 году к двухсотлетию Северной Пальмиры. - Я.Е.), что соединяет через реку Фонтанку Могилевскую улицу со Старо-Петергофским проспектом. Благодаря узости моста всякое движение по правой стороне было прекращено, по левой же направлялся в один ряд обоз ломовых из 17 подвод. Восемь подвод благополучно спустились с моста. Две были на мосту в тот самый момент, когда на него въехала конница. Когда там очутились около 50 всадников, вдруг раздался жуткий треск и вслед за ним сорвался весь мост вместе с конногренадерами и ломовыми. "Помогите, мы тонем!" - донеслись голоса. "Скорее пожарных!" - кричала толпа... Тотчас к месту катастрофы прибыла воинская команда флотского экипажа из Морского госпиталя. Откуда-то одну за другой стал таскать народ доски, и вскоре был устроен небольшой спуск с берега. "Не пострадал ли кто из солдат?" - спрашивали журналисты начальника эшелона. - "Никто, люди целы. Только жаль лошадей". Весть о страшной катастрофе быстро облетела город. Весь день у моста толпился народ..."
А спустя сутки та же газета отмечала: "Обыватели охвачены такой мостобоязнью, что с наступлением навигации яличники (лодочники. - Я.Е.) могут надеяться на блестящие дела. Чем на мост нам идти - возьмем лучше гондолу, будут говорить петербуржцы..." Что же случилось в то "утро туманное, утро седое"? Аварию сперва подавали как результат ритмичных ударов кавалерийского строя. Однако быстро выяснилось: корень зла - в "раковинах" (пустотах), заполнивших металлические конструкции однопролетного цепного моста, который выстроил в 1825-1826 годах (при государе Николае I, прадеде Николая II) зодчий Василий Треттер. Выстроил небезупречно... Городская верхушка не ударила в грязь лицом: напротив переулка Усачева был оперативно возведен временный деревянный "настил". Но недаром шутят, что у нас в России нет ничего более постоянного, нежели что-то временное. Сооружение простояло добрых полвека, и только в 1954-1956-м (при таком градоначальнике, как первый секретарь обкома КПСС Фрол Козлов) советские мастера перебросили через Фонтанку новый, капитальный мост, чьи пролеты изготовлены из прочной сварной стали, а устои облицованы гранитом. "Переправа" достигает в длину 46,8 метра, а в ширину - 27 метров. Отреставрированы и прекрасные сфинксы (работы царского скульптора Павла Соколова), давшие перекату египетское родословие.
Опять к любимым мелочам...
Разумеется, Владимир Дедюлин, вольготно расположившийся в Управлении градоначальства на Гороховой улице, 2/6 (где впоследствии в золотую пору Советской власти помещалась Всероссийская ЧК, а после переезда столицы в Москву весной 1918-го - ПетроЧК), принимал решения или выслушивал августейшие указания по самым разным вопросам.
Именно в 1905 году произошел резкий скачок в области телефонной связи. Вообще таковая зародилась у нас в ноябре 1882-го, когда проложили 47-километровую линию между Петербургом и Гатчиной - покоями императора Александра III, отца Николая II. Тогда же вошла в строй и первая - ручного типа - станция (на Невском проспекте, 26), обслуживавшая 128 номеров при помощи шести коммутаторов. Ну а в разгар революции на Большой Морской улице, 22, открыли Центральный телефонный узел, который охватывал 40 тысяч "точек". К 1917-му их стало 57,4 тысячи. Сегодня же число абонентов зашкаливает за три миллиона.
Несмотря на мятежи и террор, культурная жизнь не прекращалась ни на минуту. На Аптекарском острове распахнул двери Дом писателей. А в декабре, когда вдали от Петербурга, на баррикадах московской Пресни, трещали выстрелы и падали замертво люди, две столичные комиссии - по изданию книг А.С. Пушкина и по постройке памятника великому поэту - основали музейное хранилище и источниковедческий центр пушкиноведения. Так под сводами Академии наук появился знаменитый Пушкинский Дом, ставший с 1930-го Институтом русской литературы. Его патронами можно смело считать академика Сергея Ольденбурга (отца и тезку историка-белоэмигранта), академика Нестора Котляревского и члена-корреспондента АН Бориса Модзалевского. Тем не менее судьба Пушкинского Дома не была безоблачной: после 1917-го адреса часто менялись, и лишь в 1927-м, к десятилетию Октябрьского переворота, обиталище муз окончательно "осело" в стенах бывшей Петербургской таможни, которая за век до того вознеслась над Стрелкой Васильевского острова по проекту обрусевшего итальянца Ивана Лукини.
Трудно оценить, насколько генерал Дедюлин содействовал данным успехам и прорывам. Точнее было бы сказать, что не препятствовал им. Во всяком случае, небезызвестная мадам Богданович, держательница блестящего светского салона, занесла в дневник: "Как градоначальник Дедюлин был неспособный - все сидел за бумагами в своем кабинете, хотя все-таки он лучше Фуллона". Александре Викторовне не грех доверять: она, радушно принимавшая у себя весьма осведомленных лиц, знала назубок все блюда тогдашней политической кухни...
Не согласный, как и Дмитрий Трепов, с чрезмерными уступками улице в октябре 1905-го, Владимир Дедюлин был отставлен от градоначальнических полномочий и с 31 декабря вернулся в родную жандармерию. Осенью 1906-го заменил покойного Дмитрия Федоровича на посту дворцового коменданта, кем и служил до самой кончины в 1913 году. Ну а миссию "отца столичного населения" поручили другому Владимиру - генерал-майору фон дер Лауницу.