ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ СИНДРОМ
Журнал Economist в одном из последних своих номеров напечатал длинный перечень лучших книг ушедшего года. Несколько десятков англоязычных произведений на все случаи и, кажется, абсолютно на любые вкусы. Кроме, разумеется, скверных. Исследования по экономике, политике, истории; эссеистика и биографии выдающихся личностей; романы и даже сборник поэзии. Увы, но работ Орхана Памука, лауреата Нобелевской премии-2006, в этом списке нет.<br>
Нобелевскую премию дают по совокупности заслуг перед просвещенным и передовым человечеством, а потому книга, оказавшаяся поводом для увенчания славой и вручения чека, может быть написана и даже опубликована за десятилетия до назначенной церемонии. Томас Манн получил Нобелевскую премию за "Будденброков", но сам же отметил, что, не будь следующих романов, Шведская академия не заметила бы и первого.
И тем не менее: неужели ни одно англоязычное издательство не удосужилось издать в этом году хотя бы один роман Орхана Памука? Один том "Избранного" последнего лауреата? И неужели обозреватели Economist не увидели этой книги на книжных полках?..
Думаю, дело в другом: просто специалисты из Economist не сочли работы турецкого литератора достойными своего списка. Кто-то, вероятно, возразит: "книгой года" должна оказаться лишь совершенно новая публикация, которую серьезный романист не готовит ежегодно к первым числам января или апреля. И все же, все же, все же...
Боюсь, главным поводом для присуждения высшей литературной премии оказалось известное политическое высказывание уважаемого Орхан-бея.
Во всякой политике есть примесь театральности и даже - иногда - клоунады. Стороннему наблюдателю слышнее эффектная напыщенность монолога, чем публике, в чью сторону он обращен. Но не показалось ли вам, друзья, что стокгольмские академики только и ждали подобного шага и жеста?!
Орхан Памук - писатель профессиональный и любопытный. Я читал его книги, разговаривал с ним в радиостудии "Эхо Москвы", остался доволен и текстами, и беседой. Но у меня сложилось впечатление, что он страшно хочет быть творцом европейского уровня. Мирового! Не только и не столько написать книгу, достойную стать рядом с теми, у кого, по собственному признанию, учился, но и при жизни оказаться в среде великих. Быть равным не только по делам, но и по литературным чинам.
К сожалению, сейчас и в литературной жизни больше значения придают стратегии и тактике внелитературного выживания. Несколько лет назад об этом написал любопытную работу петербуржец Михаил Берг. Называется книга "Литературократия", а подзаголовок разъясняет название: "Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе". Читать текст тяжело не только из-за его излишней академичности, но еще и потому, что литература всегда была для меня чем-то большим, чем тиражи, чины, должности, звания и доходы.
Однако что поделаешь! И книги, и мысли сделались нынче таким же товаром, как, скажем, эклеры или булочки с маком. А потому проблемы их производства и распределения должны решаться с помощью известных правил маркетинга, чем, собственно, и занимаются современные нам издатели и писатели.
С другой стороны, если литераторы хотят уподобиться пекарям и пирожникам, то продукт их профессионального творчества ожидает та же стезя неизбежного превращения. Вчера оно волновало глаз стройностью замысла и мастерством исполнения; сегодня от него отворачиваются, зажимая с отвращением нос.
Да, но россиянам, так же как и туркам, хочется быть прочитанными на языках Европы, а может быть, даже мира. Хотя - что такое литературный мир без Европы? И что он без России?!
Орхан Памук своим романом о стамбульских художниках заслужил славу "турецкого Умберто Эко". Но вот вопрос, который я постеснялся ему задать: неужели вам никогда не хотелось, чтобы Эко называли "итальянским Памуком"?
Впрочем, что нам до них - турок, французов, голландцев и прочих шведов? Однако вспомним, сколько российских писателей выбрали своим постоянным местом жительства Западную Европу? И добро бы им жить-поживать да тиражи свои соблюдать, но ведь тексты, что приходят в наши редакции из зарубежного далека, словно переведены, скалькированы на русский со среднего европейского.
Увеличиваем последовательно разрешение, фокусируем четче глаз и наблюдаем противостояние двух столиц: северной и, соответственно, южной. Не секрет, что в Петербурге все косятся на Москву с завистью особого рода. Объявив себя "культурной столицей", жители Питера тут же кинулись искать отхожие промыслы в столице, стало быть, не культурной.
А между прочим, когда формально главный город России находился у берегов Балтики, обитатели Первопрестольной не спешили переселяться поближе к Зимнему. Москва старалась себя блюсти, не стеснялась быть нечопорной и домашней.
"Российских провинций столица", - так назвал Петербург - тогда еще Ленинград - Александр Городницкий. Я люблю эту песню, чувствую в ней боль за потускневшее величие когда-то блистательного центра империи дома Романовых. Но мне кажется, что настоящая провинция, в том самом уничижительном смысле, находится только в наших искривленных душах. Провинция не там, где не хватает чего-то, имеющегося в столице. Захолустье интеллектуальное там, где хотят только того, что уже есть в столице. Давайте посмотрим, что есть у нас здесь и сейчас. И пускай они нам потом позавидуют.