АЛЕКСЕЙ ДЕВОТЧЕНКО: "УРКАГАНОВ МОГУ ИГРАТЬ НЕ НАПРЯГАЯСЬ..."
Известный артист сейчас чувствует себя никому не нужным<br>
В эти дни проходит Шестой международный театральный фестиваль "Монокль". В его петербургском туре принял участие популярный актер театра и кино Алексей Девотченко. На малой сцене Театра им. Ленсовета он сыграл моноспектакль "De Profundis. Послание с Того Света" по О. Уайльду
Борьба с предлагаемыми обстоятельствами
- У каждого актера своя "природа", и каждая роль прорабатывается "для себя". Что входит в ваше понятие "для себя"?
- Это понятие не подлежит расшифровке. Оно настолько субъективно, индивидуально. Что-то срабатывает на интуитивном уровне. Прежде всего материал должен быть мне близок на эмоционально-чувственном уровне: если откликается, что-то затрагивает, воздействует, то только с таким материалом и надо работать.
- Вы доверяете своей интуиции?
- Да, очень. Не сочтите за нескромность, но я своей интуиции доверяю больше, чем чьей-либо. Никто не скажет вам, как надо работать над ролью: это происходит на интуитивном, подсознательном уровне.
- И вам, и вашим героям свойственны бунтарство, обособленность.
- Бунтарство и протестное существование - мои личные качества. Они действительно имеют место быть. Но мне интереснее тащить на сцену то, чего во мне нет. Какой, скажем, бунтарь мой герой в спектакле "Дневник провинциала в Петербурге" по Салтыкову-Щедрину? Наоборот, он говорит: "Я человек рыхлый", - и именно свою "рыхлость" и доказывает. Да, он борется с предлагаемыми обстоятельствами. Но в результате это его и губит. Он не становится "редактором газеты "Старейшая всероссийская пенкоснимательница" и не возвращается обратно в провинцию, а тихо, спокойно попадает на Пряжку.
- После завершения работы над одним моноспектаклем выбор другого материала также интуитивен или есть какие-то закономерности?
- Такого подхода в моей практике еще не было: надоела трагедия - а возьму-ка я в противовес искрометную комедь. Я выбираю то, что мне представляется интересным на сегодняшний момент. Сейчас мне созвучна проза Мандельштама - "Египетская марка", "Шум времени", его поэзия.
- А в чем созвучие?
- Я не могу сказать точно, в чем оно. Может, воспоминания, связанные с детством, с родителями, которых у меня, к сожалению, уже нет. Воспоминания о нашей старой квартире на углу Невского и бывшей улицы Плеханова, ныне Казанской, из которой мы были циничным образом выселены в начале семидесятых годов. Теперь там находится магазин одежды. Центральная ныне лестница магазина в моем детстве была черной лестницей дома. И на ней мы вместе с папой, который ставил меня на стремянку, смотрели первомайские и октябрьские демонстрации. Помню, как я, совсем маленький, выходил к Казанскому собору. Каким он мне казался громадным! Родители меня там учили кататься на трехколесном велосипеде. Помню храм Спас на Крови, который все время стоял в лесах. Все эти детские воспоминания, все, что связано с детством, меня сейчас почему-то особенно интересует, волнует. Я не ностальгирую: ах, как было хорошо тогда... Но мироощущение и восприятие тогда были совсем другие. Вся жизнь была впереди. Жизнь, которая, по словам Мандельштама, "пронеслась по обманному вызову, как грохочущий ночью пожарный обоз по белому Невскому".
Покой как право на импровизацию
- Вы говорили, что вам непременно нужен режиссер. В чем была роль режиссера в работе над Уайльдом?
- Работа режиссера была. И то, что ее не видно, - комплимент режиссеру. Работа режиссера заключается не в постановке эффектных мизансцен, не в навороченных метафорах, приемах, ходах... Главная задача режиссера моноспектакля - в разборе материала, в поиске смысла и в помощи артисту этот смысл донести до зрителей посредством своей игры. Режиссер Олег Дмитриев в "De Profundis..." проделал очень большую работу по композиции, по инсценировке, по обнаружению скрытых смыслов.
- У меня сложилось впечатление, что вы сами способны донести необходимый смысл до зрителя, обладая уникальной обособленной актерской природой.
- На актерской природе далеко не уедешь. Ну, продемонстрирую я ее, и что дальше? Вы судите о спектакле, который прошел всего пять раз. Это ненормальная ситуация, когда премьерный спектакль играется раз в месяц. Это наша беда. Если бы за это же время я сыграл "De Profundis..." пятнадцать раз, то спектакль был бы совсем другой. Это тот случай, когда количество переходит в качество. Например, спектакль "Концерт Саши Черного..." мы сейчас играем по два-три раза в месяц. И он живой, несмотря на то что существует уже 17 лет. Я обретаю определенную внутреннюю свободу и покой, что дает мне право на импровизацию. А в любом спектакле необходимо импровизационное самочувствие.
- А вы обращаете внимание на детали? В белой рубашке выходит ваш герой или в черной футболке? Это влияет на ваше ощущение образа героя?
- Вы задаете такой странный вопрос, что я даже теряюсь. Конечно, влияет. У меня совсем другая пластика будет в рубашке, нежели в футболке. И в каждом спектакле у нас очень тщательно прорабатываются костюмы, весь антураж и детали, мелочи. В "Дневнике провинциала..." Ольга Саваренская придумала замечательный белый балахон, который трансформируется и в смирительную рубаху, и в клоунский наряд, и в костюм кафешантанной певички. Моноспектакль - это не чтецкая работа, не концерт, а полноценный спектакль со свойственной атрибутикой: свет, звук, сценография, бутафория, костюмы. Хочешь ты того или не хочешь, в моноспектакле должна быть картинка, некий визуальный ряд. Поэтому мы всегда думаем, в какой среде может развиваться образ героя.
Мечты - прозаические
- Бывают ли у вас такие времена, когда вы готовы согласиться на любую работу в сериале, антрепризе?
- Конечно! Сейчас, например. Мне нужно делать ремонт в квартире, и я жажду любой работы. В любой антрепризе, сериале, в любых выступлениях, за что платят деньги.
- Как вы думаете, почему сейчас нет предложений?
- Понятия не имею. Полосы: бывает хорошая, бывает не очень, а бывает плохая. Сейчас я себя не чувствую востребованным, нужным.
- А раньше чувствовали?
- И раньше не чувствовал. Несмотря на то что работы то густо, то пусто. Бывает, одновременно со съемками двух полнометражных фильмов в театре идут репетиции нового спектакля. А потом наступает, видимо в наказание, другая полоса, когда чувствуешь себя абсолютно никому не нужным и ни на что не годным. Вот сейчас у меня именно такое чувство.
- Вам интереснее стало работать в кино последние пять лет?
- То, что мне предлагают, по большей части мне не интересно. Я играю уркаганов, братков, либо энкавэдэшников, чекистов. Подобные роли я могу играть, мягко говоря, не напрягаясь. Потому что моя лысая башка - уже образ, плюс выученный текст, и вперед, на площадку. Единственный режиссер - Валерий Огородников, который к тому же был моим близким другом, видел меня в иных качествах. К сожалению, у нас получились только два фильма: "Барак" и "Красное небо. Черный снег". Сейчас снялся у Юрия Мамина в трагикомедии "Не думай про белых обезьян". Мой герой - талантливый художник-авангардист со всеми присущими ему слабостями. Но такие роли - редкость, исключение.
- Вам свойственно мечтать?
- Да, наверное. Но у меня мечты прозаические: мне бы ремонт сделать в новой квартире, чтобы там было уютно жить.