ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВ: "АРТИСТЫ ДОЛЖНЫ ОЧЕЛОВЕЧИВАТЬСЯ..."
Известный режиссер посадил Бориса Годунова в президентский вагон<br>
Двадцать лет назад Юрий Александров, бывший в то время режиссером-постановщиком в Мариинском театре, организовал творческую лабораторию, которая со временем реорганизовалась в профессиональный государственный театр "Санктъ-Петербургъ Опера", ныне хорошо известный как в России, так и за рубежом.
Юрий Александров - режиссер-новатор. Так, например, действие "Пиковой дамы" он растянул на два столетия. Первая сцена в Летнем саду отнесена к началу XIX века с его идиллическими шляпками и кринолинами. Бал второго акта, решенный как празднование юбилея Пушкина, приходится на 1937 год.
Сегодня в театре "Санктъ-Петербургъ Опера" - премьера. О том, каким петербургские театралы увидят "Бориса Годунова", режиссер рассказал корреспонденту "НВ".
- Юрий Исаакович, на каких темах будут расставлены акценты в вашей новой постановке?
- Я ставил "Бориса" уже несколько раз, в том числе и в театре "Санктъ-Петербургъ Опера". Тогда спектакль получился романтическим. Мы боролись за выживание, мне хотелось на нашей крошечной сцене создать иллюзию большого театра, и так рождались красивые костюмы и красивые люди. Сейчас все совсем по-другому. И я изменился за 20 лет существования театра, и жизнь изменилась. Я уважаю свою публику, поэтому сразу отказался от псевдоисторического отношения к спектаклю. Лучше отреставрировать старое кресло, чем сделать новое и говорить, что это старое. Все наши ощущения должны быть сегодняшними. В подзаголовке написано: "версия соучастника". Мы все соучастники того, что происходит в жизни, причем чего-то нехорошего, потому что "соучастники" бывают там, где свершаются преступления. Я не рассказываю о жизни XVII века, меня она не заботит. Важна вечная русская тема непонимания народом царя и попытки царя объяснить свои действия народу. Россия мечется между диктатором и слабым царем, как Федор Иоаннович, не понимая, что ей нужно. Естественно, все, что происходит в этом спектакле, узнаваемо. Если человек иногда смотрит в окно и понимает, что сейчас творится, он обязательно свяжет это с происходящим в нашем спектакле. Так что зрителю придется поработать не только душой, сердцем, но и головой. Это спектакль о русских и для русских - не на продажу, не для фирмы, которой важно увидеть позолоту, парчу шапки Мономаха. Хотя все это, в сложном замесе, в спектакле есть.
- То есть вы ставите спектакль не только про судьбу человека, как делали это в последних постановках, но и про политику, которую творит в том числе и народ?
- Что такое политика? Поступок человека. Он может быть честным, расчетливым, нравственным и безнравственным. Каждое время дает свою оценку политики. Человек - Борис Годунов - сходит с ума только оттого, что его подозревают в смерти ребенка. Сейчас убивают сотнями тысяч ежедневно. Никто этого даже не замечает.
Естественно, жизни человека и политика очень сильно переплетаются. Сегодня ведь все политика. Польское мясо - политика, помощь детям в Африке - политика. Я не ищу ответов, я говорю то, что вижу. Ужасаюсь тому, что происходит, и сострадаю тому, что не могу изменить.
Этот спектакль - плод моего отношения к жизни, к театру, ко многим людям в самом театре. Мне кажется, в наше смутное время театр должен воспитать в исполнителях в первую очередь граждан, а только потом артистов. Они должны осознать, что сегодня нельзя просто развлекать, обманывать, придумывать некие концепции, конструкции, при этом выдавая ежедневную, знакомую и удобоваримую театральную пищу. Важно, чтобы артисты, которые со мной работают, тоже находили для себя какие-то смыслы, у них открывались глаза. Мне это принципиально не только как постановщику спектакля, но и как руководителю театра. Артисты должны очеловечиваться, потому что гонка за гонорарами очень мешает творчеству.
Я ставил в Мариинском театре "Семена Котко", где воспринимал Россию как огромный астероид, который мчится в космическом пространстве, как бы не находя себе места. "Борис Годунов" - продолжение той же темы. Я чувствую, что Россия мечется, ищет свое место - и моральное, и геополитическое - в мире. У нас в спектакле возникает образ странного поезда, в котором мы все едем. Мы не знаем, куда едем, куда приедем - к диктатуре или расцвету демократии. Тема оказалась удивительно злободневной. Спектакль о выборах царя выходит почти что накануне выборов в России. Мы не знаем, кто будет, и там не знают.
Я не могу не проводить таких параллелей между классическими произведениями и современной жизнью. Как грешник, я варюсь в котле современной русской жизни, политики и иначе не могу мыслить. Меня сегодня не заставить поставить спектакль с бутафорскими бородами, с боярскими шапками ни за какие деньги. Потому что я воспринимаю тему как свою личную и требую того же от артистов, говорю им: играйте сами себя в этой обстановке.
Это движение России, этот поезд - то ли "телятник", то ли СВ, то ли какой-то президентский вагон, за которым мелькают полустанки, сцены из старой и сегодняшней жизни, - отражает мой сегодняшний стиль. Я все равно оставляю некоторые классические элементы оперы, напоминаю людям первоисточник, говорю: "Сказка была вот такая, а вот во что она превратилась сегодня". Я предлагаю публике связывать и осмысливать, иначе мне не нужен этот театр. Сейчас есть типы режиссуры, очень модной, где главное - спектакль, который к зрителю не имеет никакого отношения. Установка такая: вы зрители, вам не понравилось - пошли вон отсюда. Я не могу так жить, борюсь за каждого зрителя, который должен прийти в театр. Сколько мы поколений потеряли, пока шла перестройка!
- Если я правильно поняла, в вашем "Борисе Годунове" действие перенесено в поезд?
- Все происходит в вагоне. Только меняются купе. Иногда люди едут на крыше. Это то ли поезд, то ли подземка. Это место, куда сбилась кучка людей, русский народ, народ-богоносец, который ищет пути к выживанию.
Поставить на нашей крошечной сцене "Бориса Годунова" - задача очень сложная. Каждая сцена рассчитана по сантиметру. Я даже не играю какую-то определенную редакцию. Эта редакция - промежуточная, придуманная мною. В ней два монолога Бориса, которые я склеил вместе. Мне хотелось, чтобы это стало сердцевиной спектакля. Сначала все коллеги говорили: "Ты что, с ума сошел? Тут один-то монолог спеть тяжело, а тут еще один". Сейчас это пролетает мгновенно. Потому что найдена проблематика взаимоотношений между Борисом и ребенком. Человек, попавший во власть, теряет не только себя, но и семью, взаимоотношения с детьми. И этот фрагмент, главный для меня, сейчас стал очень цельным. Я раздвигаю жанры, потому что считаю, что камерный театр - это не величина сцены, а близкий контакт с публикой. Сегодня я ставлю "Бориса Годунова" здесь, а в октябре во Вроцлаве у меня премьера "Бориса" на сцене Театра Людового, который вмещает 4,5 тысячи мест.
- Это уже другая постановка?
- Постановка другая, но мысли те же. Может, только они разрастутся, потому что там другие возможности. Там сцена 100 метров. А здесь - шесть. Но я считаю, что как на маленькой сцене могут "ставиться" сложные идеи, так и на большой сцене они могут отсутствовать.
- Кто Борис?
- Весь город меня спрашивает: "Кто Борис?" Все ждут, что это должен быть гигантский бас с бородищей. Да никогда не узнаете! Раньше времени. Это артист, который у меня исполнял комические партии. Он сам, когда я ему сказал, что он будет петь Бориса, долго не мог прийти в себя.
Я в нем увидел человека, который готов для меня сделать то, что я хочу. Я увидел его нутро - где-то слабое, где-то беззащитное, где-то агрессивное. У меня установка: я не ставлю на физиологию, я считаю, что Ленского может петь любой человек, у которого есть голос и душа. Он может быть толстенький, коротенький. Так и было. У Пушкина написано: "И кудри черные до плеч". Плевать, у меня был лысый. А здесь я пошел от человека. Неказистый, жирноватый, оплывший - он сильно напоминает одного из наших последних правителей. Борис в моем спектакле не герой, он страдалец.
Сейчас в работе с актерами при подготовке премьеры я слежу за тем, чтобы все совпадало - жесты, костюмы, интонации, а не так, чтобы герой сидел в тренировочном костюме, а по-оперному орал, заламывая руки. Этот спектакль не попытка быть в струе современности. Современное - не костюм, а тема, которую ты поднимаешь, о чем ты хочешь говорить.
- Менялись ли как-то ваши представления об этой опере по ходу работы над ней?
- Я думал, что отделаюсь более легким испугом. Но только начал работу, как понял, что ничего общего с моей первоначальной идеей не осталось. Ничего из того милого, трогательного, прелестного спектакля с романтическим финалом, уходом Бориса вместе с убиенным мальчиком в облако дыма. У меня Борис остается жив. Я не люблю физическую смерть в опере, в театре. У меня ни в одном спектакле никто не умирает, если этого не написано у автора, как в "Тоске". Аида и Радамес уходят в тоннель. Я хочу, чтобы у публики оставалась надежда: а вдруг они выйдут? Моего Бориса прекрасная жизнь во власти просто выкинула. Его истязают под колокольный звон, и самое страшное, что при этом "народ безмолвствует". Такая вот история.
Досье "НВ"
Юрий Александров - режиссер, художественный руководитель - директор театра "Санктъ-Петербургъ Опера". В 1974 году окончил Ленинградскую государственную консерваторию как пианист, в 1977 году получил диплом на факультете музыкальной режиссуры Ленинградской консерватории.
Юрий Александров - заслуженный деятель искусств России, лауреат Высшей национальной театральной премии "Золотая маска", Высшей театральной премии Санкт-Петербурга "Золотой софит".