ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ: "НИКОГДА НЕ ХОТЕЛ БЫТЬ ПРОРОКОМ"
Сегодня известному писателю исполняется 75 лет
О заслугах и регалиях Владимира Войновича рассказывать не нужно - они всем известны, а сам писатель относится к ним иронически. Даже став несколько лет назад художником, написал "тройной" портрет "Пушкин, Гоголь и Войнович". И хотя начинающий портретист говорит, что поместил себя в такую компанию не от мании величия, а просто так, в шутку, долю истины в этой шутке можно на-звать очень значительной...
- Владимир Николаевич, 75 лет - это мало или много?
- Я думаю, что вы это лучше меня знаете...
- Я? Почему?
- Да потому, что вы плохо спросили, и я теперь не знаю, как на ваш вопрос и ответить.
- Давайте я попробую по-другому... Скажите, Владимир Николаевич, вы на сколько лет себя чувствуете?
- Иногда - и на 100.
- У вас проблемы со здоровьем?
- Как раз нет. Я ведь в общем-то еще ничего, на ногах пока держусь и даже на четвертый этаж поднимаюсь без одышки. Но вот недавно в сберкассе работница на меня посмотрела и захлопотала: "Ой, что ж вы стоите? Сядьте, сядьте!"
- Да она просто вас узнала и решила так оказать вам уважение! А как, кстати, вы относитесь к своей славе?
- Хотите - верьте, хотите - нет, я никогда не стремился к тому, чтобы меня узнавали на улице. Наверное, это потому, что у меня нет органа, который вырабатывает гормон гордости. В моей "Москве 2042", когда Сим Симыча Карнавалова спросили, кто, по его мнению, самый лучший писатель, он ответил: "Если я скажу, что я, - это будет нескромно. А если скажу, что не я, - это будет неправда". Короче говоря, как сформулировал поэт: "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется".
Отношение к наградам я определил для себя уже давно: из всех видов поощрений предпочитаю снятие предыдущих взысканий. А идолофрения - это болезнь.
- Идолофрения?
- Ну да, кумиротворение.
- Неужели у вас никогда не было кумира? Ну, скажем, писателя, которого вы могли бы назвать своим Учителем с большой буквы?
- У меня есть я сам. Но если с большой буквы - это Гоголь, Пушкин как прозаик и Чехов. Хотя вообще-то я закончил всего несколько классов - первый, четвертый, шестой, седьмой и десятый - и аттестат зрелости получил практически без отрыва от производства.
- От какого производства?..
- Вы хотите, чтобы я перечислил вам этапы своей карьеры? Пожалуйста! Я работал пастухом, плотником, солдатом, механиком, планеристом, парашютистом, профессором. И теперь я уже трижды академик.
- У вас все-таки удивительное чувство юмора!
- Трудно сказать. Когда-то, очень давно, я устроился работать на Всесоюзное радио, в редакцию сатиры и юмора, и начал готовить юмористическую передачу. Мне казалось, что получается очень смешно. Но когда моя работа попала на стол редактору, он сразу же спросил: "У тебя вообще чувство юмора есть?" Я растерялся, говорю: "Не знаю..." А он мне: "Немедленно выкинь все, что ты мне принес!" Так я понял, что чувства юмора у меня нет.
- Владимир Николаевич, вы все-таки больше кто - прозаик, поэт или художник?
- Как литератор, я работал во всех известных мне жанрах, включая драматургию, фельетоны, сказки и либретто опер. Стихи писал и за себя, и за своих персонажей, самый известный из которых - Чонкин...
- О, нет, нет! Давайте о Чонкине попозже отдельно поговорим! Расскажите сначала о стихах, которые были написаны "за себя"!
- Понимаете... Дело в том, что мне все время хочется всем доказать, что я был хорошим поэтом. И когда со мной об этом заговаривают, я начинаю рассуждать о том, что в поэзии ты как бы плывешь по реке, где рифмы - это как берега, а размер и ритм - бакены и вешки... А в качестве резюме всерьез произношу фразу: "Вообще-то стихотворный опыт не прошел даром, а научил меня чувствовать строй и ритмику прозаической речи"...
- Разве вы писали когда-нибудь стихи в прозе?
- Не дай бог! У меня и без того в прозе поначалу выходила полная мура.
- Это по вашему мнению выходила мура или вас кто-то жестко критиковал?
- Видите ли... Литература для меня всегда была и остается по сей день тяжелым трудом. Я пишу медленно и - чем дальше, тем чаще - с большой неохотой. Но зато и оцениваю то, что написал, очень строго. Вот. Если же говорить о критике, я вам сейчас расскажу один жизненный факт. А может быть, анекдот...
Когда я написал повесть "Мы здесь живем", сразу отнес ее одному старому писателю, Арнольду Одинцову, чтобы он, человек опытный, прочел и сказал, могут ли вообще эту вещь напечатать или нет? И он мне ответил: "Напечатать-то эту вашу повесть обязательно напечатают. Но повода для радости у вас нет - за то, что вы пишете, вас потом будут очень сильно бить". Я даже растерялся: "Но почему?" И тогда Одинцов мне объяснил: "Потому что то, что вы пишете, слишком похоже на реальную жизнь..."
- Так что же все-таки вы мне сейчас рассказали - реальный факт или анекдот?
- Вот это я сейчас и пытаюсь осмыслить...
- Владимир Николаевич, вы сильно страдали от цензуры?
- В принципе нет... Дело это прошлое, и я ни на кого не жалуюсь. Просто во всем должно быть хоть какое-то чувство меры... Вот, скажем, была история с песней о космонавтах, которую пел Трошин. Дело в том, что разные инстанции все время покушались на ее слова. Я, конечно, боролся, но мне было не совладать. Сначала от меня требовали, чтобы я заменил "пыльные тропинки" на "новые" или на "первые". Потом, в 1962 году, когда Николаев и Попович вернулись из космоса, их встретили этой песней, и они вдруг сказали: "А мы, космонавты, не курим!" - мне велели и эту строчку заменить. В общем, стали петь "Споемте перед стартом!"... Но я по сей день ненавижу это "Споемте!", оно же звучит, как милицейское "Пройдемте!". А "Закурим!", мне кажется, более поэтично...
- Я вас понимаю - обидно, когда текст уродуют бездарной редактурой... Вы, наверное, отчасти и из-за советской цензуры уехали?
- Прежде всего должен вам сообщить: отъезд для меня был трагедией. Я очень долго и вопреки всему отказывался уезжать. Меня травили как могли - и телефон в квартире был четыре года отключен, и шины прокалывали, и хулиганы на меня нападали... Поэтому, когда мне кто-то говорит: вот, я, мол, ни за что в жизни не покинул бы родину, - я им не верю! И вообще - вот вы лично знаете, с чего начинается родина и чем она кончается?
- Хм... Вы своим вопросом меня в тупик загнали...
- Да уж это точно... Я и сам на такие вопросы с трудом отвечаю. Тем более что моя фактическая родина - Душанбе, но никакой ностальгии по этому городу я, признаться, никогда не испытывал. Но когда в 1980 году уезжал из Советского Союза, говорил всем друзьям и знакомым: "Через 5 лет в России начнутся радикальные перемены".
- А они что? Верили?
- И да, и нет... Тогда ведь находилось много людей, которые везде бегали и толковали: "Войнович врет, Войновичу нельзя верить" и так далее. А ведь вы же знаете, слухи распространяются в геометрической прогрессии. На самом деле это очень известный и при этом весьма действенный способ дискредитации или, наоборот, протекции. Так вот, спустя много лет некоторые мои знакомые, даже хорошо ко мне относившиеся, сомневались, не выдумал ли я всю эту историю...
- Что ж... Не зря же у нас говорят, что нет пророка в своем отечестве...
- Да я никогда и не хотел быть пророком!
- А кем хотели?
- Писателем! С самого детства у меня время от времени появлялся литературный зуд...
- Давайте, Владимир Николаевич, все-таки поговорим о вашем "последнем" Чонкине...
- Не обижайтесь, но я уже столько раз отвечал на этот вопрос, что даже не знаю, о чем еще рассказывать! Все просто: роман был задуман 50 лет назад как трилогия. Но получилось так, что мне оказалось совсем не просто войти в то состояние вдохновения, в котором были написаны первые две книги. А потом я вдруг сел, расписался, и опять пошло, и третья книга была написана меньше чем за год.
- Четвертой точно не будет?
- Нет, конечно! Роман хотя и не совсем реалистический, но Чонкин - это обыкновенный человек со всеми его невзгодами, страданиями и приключениями. Таких героев, как Чонкин, рождает сама эпоха. Сейчас нужен уже какой-то другой герой.
- Вы, безусловно, тысячу раз правы. Но, знаете... Вот я сижу сейчас и пытаюсь родить небанальный вопрос о ваших творческих планах. И, похоже, сформулировал красивую фразу...
- Какую именно?
- Скажите, пожалуйста, Владимир Николаевич, что у вас сегодня в чернильнице?
- В чернильнице у меня компьютер!
- М-да... Снова я попал впросак...
- Не обижайтесь! У меня просто такой характер... И насчет творческих планов давайте не будем рассуждать. О том, куда меня кривая выведет, я никогда в жизни не заботился, так чего ж мне бояться в 75-то лет! Надо работать и работать, а там - посмотрим...