Эльдар Рязанов: «Я страшный пижон!»
Выдающемуся комедиографу – 80!
Эльдар Рязанов, несмотря на свой вес (во всех отношениях) и, конечно, очень весомую дату – 80 лет, до сих пор сохранил в себе мальчишество. Он может быть, именно по-мальчишески, обидчив, так же легко отходить. Он кокетлив: «Все, ухожу из кино!» – каждый раз чуть брюзгливо грозит он нам, а потом… снимает новую комедию. – Эльдар Александрович, как-то я была свидетельницей съемок сцены драки поленьями героев Безрукова и Маковецкого в фильме «Ключ от спальни». Поленья были самые настоящие, и я все боялась, что кто-нибудь из них зашибет другого. А вы так спокойно смотрели на это. Вы готовы рисковать артистами?– Ну-у, знаете что – есть такая поговорка «Трус в карты не играет». Я ведь начинал свою профессиональную жизнь не с комедий, а с документальных фильмов, снимал за Северным полярным кругом с китобоями. Так что мужской азарт – да, мне свойствен. – А азарт игрока? – Вот это нет. Хоть я человек и азартный, но – ни в карты, ни в рулетку… Я играю здесь, на съемочной площадке. Знаете, самая интересная игра – снимать фильм. Вот где игры для взрослых. Здесь и азарт, и настойчивость, и воля проявляются. А проигрывать деньги или даже их выигрывать в зависимости от слепого случая – нет, не люблю... – А как вообще относитесь к деньгам? Как Столыпин, который сравнивал их с «чеканной свободой»?– Ну конечно, деньги – это прежде всего свобода. Одну повесть мы с Брагинским так и начали: «Давно известно, что деньги портят человека. Но отсутствие денег портит его еще больше». За последние десять я это точно понял, на себе испытал, намучавшись с доставанием денег для своих картин. Приходилось в общем-то унижаться и ходить к различным банкирам и олигархам и просить денег – а мне в моем возрасте как-то уже не солидно. Но… самое главное-то эта «чеканная свобода» не дает – честь, правду, любовь, бессмертие. – Это все абстрактные понятия. А комфорт все-таки можно купить. Вы же сами утверждаете, что «жить надо здесь», и чувствуете вкус к жизни.– Да, всем известно, что я люблю, скажем, поесть. И мне далеко не чужды радости жизни. Но, в конце концов, мне нужно всего лишь, чтобы у меня была хорошая, удобная квартира, чтобы были дача и машина. Я ведь, как и многие мои сверстники, был воспитан в весьма суровых условиях. А зачем больше? Все равно на трех машинах не уедешь и пять домов с собой в могилу не возьмешь. Главное, чтобы мне было удобно, вот и все. Я вообще страшный пижон – люблю поношенные вещи. – Я не ослышалась? Ходить бог знает в чем – это пижонство? – А вы что не знали, что на Западе все миллионеры-миллиардеры так ходят. А я как-то в Пицунде пришел в гости к Людмиле Шагаловой, артистке. Вхожу в этом своем рванье и тотчас слышу от нее: «Так может ходить только очень богатый человек». Мне в этом удобно, а на все остальное мне наплевать. – «Удобно» – это ключевое слово? – Конечно! Мне важно, чтобы мне было удобно – на съемках, дома, везде. Чтобы машина работала, часы ходили, лампочка горела, перегоревшая лампочка заменяется молниеносно. Все должно работать. И иначе не может быть потому, что этого не может быть никогда. Все, что можно починить тотчас же, чинится. В ремонт отдаю только на сутки. – Однако какие-то у вас командирские замашки.– Совсем нет, я, между прочим, даже в армии не служил. Я же сам бегу в мастерскую и сам меняю лампочки. А не какие-нибудь холуи, секретари-референты, помощники, шоферы и т. д. – Не любите быть зависимым?– Знаете, как я обращаюсь со своим сотовым телефоном? Если мне надо позвонить, я его включаю, звоню и тут же выключаю. У меня такая теория: если я кому-то нужен, то найдут. А если не нашли, значит, не очень-то и надо было. А жаловаться на мою недосягаемость – это все от лени. Помню, как один человек по имени Николай хотел снять обо мне фильм и звонил мне несколько раз. При этом все время называл меня «Эдуардом Александровичем». А я ему отвечал: «Да, Петя, слушаю вас. Когда вы выучите мое имя, тогда и созвонимся». И вешал трубку. Понимаете, я не люблю необязательность, безответственность такую. Терпеть не могу, когда люди опаздывают. Может, эта моя нетерпимость к подобным человеческим слабостям – у меня профессиональное качество. Но я всегда, с юности был уверен – человек должен сам строить свою судьбу и свою жизнь и не валить на «ах, случай…»– Но о каком строительстве «своей судьбы и жизни» можно говорить, когда на улице может упасть кирпич на голову?– Но ведь можно было не идти в это время по этой улице. Что и значит «строить свою судьбу». Человек, который не строит свою судьбу, обязательно пройдет по той улице, где его ждет кирпич. – Но это же кирпич! Как же предугадать, на какой улице может свалиться кирпич?– А интуиция на что? Нет, я уверен – человек выбирает свою судьбу сам. Много раз перед каждым из нас бывают такие развилки. И из того, что человек выбирает, из того жизнь и сложится. – Но сами-то вы пошли на поводу у случая – собирались в мореходку, а попали (самым банальным образом – за компанию) во ВГИК. – Да, случайность играет колоссальную роль в жизни. Но дальше-то вступает характер. И вообще, самым большим своим жизненным достижением считаю собственный характер. Я создал себя сам. Не знаю, дошел бы я до адмирала, если бы стал моряком. Может быть, дошел бы благодаря характеру. – Вряд ли. С вашим языком вас бы не пустили до офицерского верха. – Не известно. Суворов со своим, очень острым, языком дошел до генералиссимуса, между прочим. – Кстати, насчет политеса… Наше кинематографическое сообщество «славится» бесконечными сварами, далекими от искусства…– Да ну, мне это все так надоело. Есть вещи, которые просто обрыдли, что называется. Просто невероятно жалко тратить время на эти глупости, за которыми чьи-то неумеренные амбиции. Я в политические игры не хочу играть. Мне это не интересно. – И судя по вашим фильмам, политические игры вас не интересуют во всех смыслах. – Конечно, меня всегда интересовало только одно: истории, человеческие страсти, характеры. И поэтому, даже снимая фильм о 1914 годе («Ключ от спальни». – Прим. авт.), я избежал всякого упоминания какого-либо политического деятеля. Мне и правда неинтересны революционные – или контрреволюционные – заварухи. Я абсолютно аполитичен. Более того, когда в моей юности надо было заполнять всякие разные анкеты, в один период жизни моей и страны в графе «отец» я указывал имя и фамилию моего отчима, который меня, собственно, и вырастил, от отца мама ушла, когда мне было года два. Звали отчима Лев Копп. Когда же в сталинское время начались репрессии евреев, мама посоветовала упоминать в анкетах моего настоящего отца – Александра Рязанова. – Так вы конформист? – Я принципиален, когда дело касается кино. Вы знаете, почему я не снял фильм «Сирано де Бержерак», который очень хотел снять? Потому что я видел в роли Сирано, этого поэта-бретера, выступающего против власти, только опального тогда Евгения Евтушенко. Естественно, партийные цензоры раскусили мою тайную мысль и поставили меня перед выбором: или я снимаю своего «Сирано», но без Евтушенко, или картину закрывают вообще. – Что еще так и не родилось?– Много чего не родилось. «Чонкин», «Мастер и Маргарита». Фильмы не рождались на разных стадиях. Одни, бывало, «умирали» сразу после «зачатия». Другим, тому же «Сирано де Бержераку», помешал жить аборт. – Вам их не жалко?– Было жалко, сейчас нет. Все – поезд ушел. Что теперь вспоминать об этом... – Вы и к возможности провала так же легко относитесь?– Вообще-то ничего не боюсь. Ну не получится у меня какая-нибудь картина, и что? Ничего. У меня есть несколько фильмов, которые я очень люблю, но которые страна практически не знает. Я имею в виду «Человек ниоткуда»…– Эльдар Александрович, за долгую жизнь вам, безусловно, приходилось не раз очаровываться и разочаровываться в людях. Вы умеете прощать?– Смотря что. Предательство – нет, не прощаю. Я не злопамятлив, но... У меня есть свое кладбище. Оно не совпадает с тем, что есть на самом деле. На «моем» кладбище находится огромное количество людей, которые для меня – покойники. Они живут, многие даже благоденствуют. У них все в порядке или же нет. Меня это не интересует. Если это люди искусства, то я не читаю их книг, не смотрю их фильмы-спектакли... Одним словом, они для меня умерли.– А они-то сами знают, что «покоятся» на этом кладбище?– Кто-то знает, кто-то – нет. Это зависит от толщины и тонкости кожи этих людей. Я не демонстрирую свои чувства, просто в сознании хороню, глубоко-глубоко.– Интересно, осуждая предательство, вы никогда не снимали на эту тему фильмы. Неужели никогда не хотелось понять, что толкает человека на это?– Нет, психология предателя мне глубоко не интересна. Я могу об этом прочитать или посмотреть фильм, но и то, в зависимости от степени таланта изложения этой проблемы. Но меня лично она не интересует. Я ведь делаю фильмы только о хороших людях. Вы же знаете.