Эймунтас Някрошюс:«Я человек прошлого века»
Прославленный литовский режиссер прекрасно обходится без кабинета и компьютера
Вчера знаменитый режиссер Эймунтас Някрошюс отметил 55-летие. В этом году ему был посвящен международный театральный фестиваль «Балтийский дом», на котором «литовский гений», как его называют не только на родине, но и в театральном Петербурге, да и в театральной России, показал семь спектаклей своего театра «Мено Фортас». Театр этот давно признан в мире, как и его талантливый режиссер Някрошюс.– В следующем году театру «Мено Фортас» исполнится десять лет. Начали вы с «Гамлета». Гамлета мечтает сыграть любой актер, но вот любой ли режиссер мечтает его поставить?– Мечтать поставить должен каждый режиссер. А если не поставить, то хотя бы попробовать. Но нужно ли каждому это воплощать? – Почему вы выбрали «Гамлета» для первого спектакля в своем театре?– Все началось в России. Московский актер Олег Меньшиков хотел сыграть Гамлета в театре. Его агенты связались со мной, и мы вели переговоры о постановке «Гамлета» в Москве. Олег приезжал ко мне в Вильнюс. Но потом я отказался от работы в Москве. Олег Меньшиков тут ни при чем, он прекрасный актер. Просто так сложилась ситуация. И тогда я решил поставить «Гамлета» в своем театре. – У вас не все актеры профессиональные. В чем сложность работы с профессиональными и непрофессиональными актерами?– Я никогда не выделяю их, когда работаю с непрофессиональными актерами, и они не чувствуют себя непрофессионалами рядом с Женей Мироновым и Людмилой Максаковой. Я внушаю всем, с кем работаю, что они созданы для сцены, что они творческие люди, и актеры сразу преодолевают этот комплекс. Я не вижу большой разницы: с актерским образованием ко мне пришел человек или без него. Самое главное, чтобы актер был талантливый и голова хорошо работала, и, конечно, должно быть щедрое сердце.– Это для актера важно?– Очень важно. Актер работает на сцене не мозгами, а сердцем, в котором все заключено: и ум находится в сердце, и интеллект, и эмоции. – «Мено Фортас» все спектакли играет на литовском языке. Это ваше условие?– А иначе невозможно. Это наш государственный язык. Литва все-таки государство, и в нем 80 процентов населения – литовцы, для которых родной язык литовский. Конечно, молодежь свободно говорит на русском и английском, но литовский для нас знать обязательно.– С переводом сложностей не возникает?– Думаю, что нет. Основные произведения мировой литературы давным-давно переведены на литовский, но иногда не так качественно, как хотелось бы. Допустим, перевод был сделан 60 лет назад, а сейчас речь совсем другая. Другое дело, что на литовском существует один-два варианта перевода, а в российской культуре шесть. Есть из чего выбирать. У нас такой возможности почти нет.– Текст всегда совпадает с тем, что происходит на сцене?– Почти всегда. Но иногда бывают какие-то курьезы в смысловом плане. Но зритель, конечно, не может этого почувствовать. Только кто знает язык, может это заметить.– Черты, которые принято считать национальными, – внутренняя концентрация, спокойствие, глубина – помогают в работе? – Не мешают. Я евроскептик, сразу говорю. И мне кажется странной тенденция некоторых стран, особенно маленькой Литвы, раствориться в море европейской культуры. Гораздо ценнее для меня умение обобщить это национальное. Тогда оно теряет свою узкую направленность и становится видимым и понятным в любом конце мира.– Думаю, что каждый режиссер стремится иметь свой театр. Это как иметь свой дом. У вас в Литве нет собственного помещения.– Стремление иметь свой театр зависит от характера человека. Я проработал в государственном театре 20 лет. И не думаю, что режиссеру обязательно иметь свой театр, иметь свой кабинет. У меня, например, нет кабинета, и он мне не нужен. Так же как не нужен собственный персональный компьютер и телефон.– А у вас есть мобильный телефон?– Да, есть. На работе у меня есть репетиционная комната, техническая часть, но своего угла у меня нет, и считаю, что этим все сказано. Я не стремлюсь что-то иметь, чтобы не привязываться к материальному. И это для меня нормально. Если бы я захотел, у меня было бы все. У меня нет потребности это иметь. Сколько раз мне в советские времена предлагали стать главным режиссером разных театров. Я отказывался.– Чтобы сохранить свой суверенитет? – Может быть. Но я даже не анализирую причину. Не хочу.– Статус государственного театр «Мено Фортас» сейчас может получить? Есть у вас такое стремление?– Конечно, если приложить усилия, можно было бы стать государственным театром. Но надо ходить, стучаться в двери, встречаться с чиновниками, им надо вежливо улыбаться, унижаться. Я не умею это делать, никогда не делал и не хочу. Мне это чуждо. Может быть, это глупо.– В прошлый раз вы мне сказали, что хотите уйти от языка метафор. Удалось? – Сложновато сразу отойти. Хотя все про меня говорят: метафоры-метафоры. А я сам не вижу этих метафор, вот в чем дело. – Например, уже считается у вас классикой льдина в «Гамлете»… – Для меня она естественна, а для других – метафора. Я так думаю, так вижу, это мой способ мышления. Ни больше ни меньше. А критики уже клеймо какое-то поставили.– Раздражает?– Немножко. Еще и метафизику приписывают.– У театра «Мено Фортас» есть свои традиции?– Думаю, что нет. Я и к традициям стараюсь не привязываться. У нас, пожалуй, есть одна традиция – хорошо работать. Моя команда очень хорошо работает. Если в государственном театре такой объем работы выполняют 150 человек, то у нас справляются шесть-семь актеров.– Как вы подбираете актеров в свой театр?– Очень по-разному. Иногда смотришь спектакль и видишь: актер, который играет эпизод, запоминается больше, чем главный герой. Вот из таких людей и состоит «Мено Фортас». Может, они с первого взгляда ничем не выделяются, но всегда оправдывают мой выбор.– То есть вы скорее доверяете вашей интуиции.– Может быть. Но самое главное – доверие. Если любому человеку будешь доверять на тысячу процентов, он тебе на тысячу процентов и отдаст. Это очень важно. Может, он менее талантлив, чем другие, может, он очень стеснительный, но доверять обязательно надо.– У каждого человека свое ощущение времени. Как вы ощущаете свой возраст – 55 лет? – Я помню, когда я смотрел на своих родителей, они мне казались такими старыми, ничего не понимающими. И вот я сам оказался в такой ситуации, и мои дети то же самое произносят: «Ты ни черта не понимаешь, это делается не так, а совсем по-другому». Так значит, я уже человек прошлого века.– У вас есть такое ощущение?– Конечно. Конечно, прошлого века.– А тогда как человеку прошлого века творить для современного зрителя?– Я пытаюсь, но не знаю: а может, и не надо уже творить? Во всяком случае, я не стараюсь подстраиваться под зрителя.– С чем связаны ваши теплые отношения с Кронштадтом, куда вы каждый раз стремитесь приехать?– Когда я заканчивал восьмой класс школы, нам, мальчишкам, кто-то рассказал, что есть такой город – Кронштадт, где можно поступить в морское училище. Мы с друзьями долго фантазировали, как хорошо было бы поехать в Кронштадт и стать моряками. А где он находится, что это за город, понятия не имели. Просто нам название понравилось. Хотя нам еще не было шестнадцати лет, мы пошли в военкомат проситься в Кронштадт, но нас отправили по домам. На этом все и закончилось.– А когда вы первый раз в Кронштадт приехали?– Когда он еще был закрытым городом, примерно в 1984 году.– И с тех пор… дружите с этим городом?– Да, там хорошо. Может быть, от детских воспоминаний. Там мне всегда хочется подольше побыть, задержаться, походить, посмотреть, подышать соленым воздухом… Меня привлекают здания, сооружения этого города. Они необыкновенно построены. Столько вложено любви в этот город! Я даже купил в этот приезд книгу об архитектуре Кронштадта.