Богатые в России не плачут
Они предоставляют это «удовольствие» бедным
В Балтийском информационном агентстве (БИА) обсуждали проблему, которую больше… обсуждают, чем решают, – растущее социальное и экономическое неравенство в России.Александр Щёлкин: – Мы собрались сегодня, чтобы поговорить о бедности – о бедности одних при несметном богатстве других. Понятно, что речь пойдет не об Америке, не о Европе, а о нас с вами, о России. Говорят, что ни одному государству (даже развитым демократиям!) не удалось справиться с социальным неравенством. Оно «кочует» из страны в страну, из эпохи в эпоху. Утешение слабое. Человеческое достоинство не мирится с этим. Оно требует не утешений, а действий. Когда-то в разгар горбачевской перестройки я напечатал в центральном партийном журнале «Коммунист» статью под названием «Неравенство, на которое согласны все». В ту пору казалось, что именно такая постановка вопроса наиболее актуальна, что в обществе не так уж трудно «договориться» о таком уровне неравенства, от коего выигрывают все – слабые и сильные, обычные люди и талантливые личности. Природная лотерея не должна разводить нас на неприличное социальное расстояние. Надо исправлять это неравенство, полученное незаслуженным преимуществом, которое дает нам или отбирает у нас эта природная лотерея. Одним словом, у всех нас, тогдашних, стояло комом в горле «социалистическое равенство», от которого мы хотели уйти как от уравниловки. Но самый разочаровывающий факт состоит в том, что равенство в свободном обществе недостижимо. Оно возможно только при диктатуре. Сразу же после Великой французской революции, провозгласившей сверкающий лозунг «Свобода, равенство и братство», проницательный Гете желчно изрек: «Дураки! Что-нибудь одно: либо свобода, либо равенство». И верно: в свободном обществе мгновенно усиливается расслоение людей – по доходам, по собственности, по образованию и прочим параметрам. Фанатично хотите равенства – получите его, но ценой… диктатуры. На рубеже 1990-х мы мечтали о допустимом неравенстве, на которое согласны и те, кто не столько проигрывает, сколько выигрывает от этого неравенства. Однако российская жизнь опрокинула эти в общем-то правильные расчеты. Состоятельные в России зарвались. Переступили границу. Не знают меры. Забыли предупреждение истории: «Богатые, думайте о бедных, это вам обойдется дешевле». Они предлагают россиянам тот кричащий уровень неравенства, который оскорбляет человеческое достоинство и взращивает в наших сердцах «гроздья гнева». Как можно остановить дикий всплеск социального неравенства, не впадая в хамскую уравнительность? Как, Игорь Иванович?Игорь Травин: – Судьба знаменитой французской триады «свобода, равенство и братство», сформировавшей либеральное сознание, очень своеобразна. В прекрасной Франции из этих затей мало что вышло. Братство как-то сразу съежилось и отпало, а со свободой и равенством возникла некая закавыка. Чтобы отстоять свои «священные» требования, в том числе республиканское государственное устройство, гордые галлы трижды после Великой революции выходили на баррикады. А возьмите обстановку за океаном. Американцы, первыми в мире прокламировавшие возникновение нового социального субъекта («мы, народ Соединенных Штатов») и объявившие, что каждый человек рожден свободным, с неотъемлемым правом на жизнь и счастье, внезапно захворали политическим склерозом. Они почему-то забыли о 8–10 миллионах чернокожих рабов. Не лучше было и у нас, в России. Лет семьдесят назад великий русский социолог Питирим Сорокин написал в эмиграции книгу «Социальная мобильность». На ее страницах утверждается, что неравенство и неравномерность присущи, имманентны любым межгрупповым отношениям. Всегда и везде кто-то обладает большей властью, большей работоспособностью, большим профессионализмом, а кто-то, наоборот, «сбрасывается» на относительно низкую общественную ступень. Питирим Сорокин вводит понятие вертикальной мобильности, иллюстрируя таковую карьерным ростом того или иного человека. А в обществе мобильность многогранна: она «разбегается» по физическим, психическим, интеллектуальным направлениям, что влияет на каждую отдельную личность, как бы вызывая на поверхность неодолимые, генетические черты, предопределяющие место человека под солнцем. И никакая конституция не в силах этому помешать. Впрочем, искать рецепты для врачевания социальных язв наука стала с XVIII века, с эпохи Просвещения. Пролетариат в течение доброго столетия бился за восьмичасовой рабочий день. Лишь в XX веке сей крик души был закреплен в чеканных законодательных нормах. Конечно, теперь, когда некий цикл завершен и рабочий класс сходит с исторической арены, потребности и установки меняются. Но права есть права, и рамочные условия трудовой деятельности «прорисованы» надолго.Яков Евглевский: – О бедности и бедных на Руси не горюет только ленивый. У нас любят «в богато убранной палате потолковать о бедном брате, погорячиться о добре». Словом, улучшить нишу для нищих. А толку пока немного. Неравенство присуще человеческой природе, более того – всему живому, и естество не переделать заклинаниями и декларациями. В сегодняшней России резко изменилась социально-классовая структура общества: вместо былой советской трехзвенки (рабочие, колхозники, народная интеллигенция) выросли 10 страт – от неприлично богатых до ищущих себе пропитание в помойках. Я воспользуюсь данными директора академического Института социологии Михаила Горшкова.Самый низ (где-то 21 процент населения) – это те, кто за чертой бедности. Бомжи не бомжи, но, пожалуй, «обомжованные»: скудная пища, плохая одежда, ужасное жилье, антисанитарный вид, отсутствие работы. Чуть выше – те, кто живет на черте бедности (17 процентов). Они как бы скользят по волне, то слегка поднимаясь, то чуток опускаясь. Еще выше – малообеспеченные, наиболее показательный слой нынешней России (24–25 процентов): он колеблется между бедняками и средним классом. По этим-то людям и выстраиваются все официальные стандарты потребления, формируется пресловутая «корзина». Победить бедность в абсолюте не удастся никому и никогда. Однако смягчать ее надо неустанно и регулярно, дабы не вызвать революции – точнее, не революции (сегодня это маловероятно!), но деградации всего общественно-государственного организма.Что же «показано», как выражаются медики? Государственный контроль. Открытие рабочих мест. Заинтересованность бизнес-класса в том, чтобы под рукой были грамотные и сытые исполнители. Система адресного филантропического вспомоществования. Учительное слово Церкви, обращенное ко всем слоям населения. При этом, конечно, не след забывать, что эпоха первоначального накопления капиталов – не самый подходящий исторический сезон для победы над бедностью.Игорь Травин: – В советское время у нас царила огромная норма эксплуатации труда. Но – парадокс! – по так называемому децильному коэффициенту (соотношению в доходах между десятью процентами самых бедных и самых богатых) мы выходили на рубеж 1:4. Тогда как сегодня таковой «шкалит» 1:13 (с учетом трех десятков отечественных долларовых миллиардеров). Ну а социологи предостерегают не выходить «за орбиту» 1:8. Каков же порог нашего народного долготерпения?Алексей Шустов: – Прицеплюсь, Игорь Иванович, к советской «связке» 1:4. Думаю, это только «чистая» разница по кассовой зарплате. А были кое-какие дополнительные обстоятельства. Вспомним: красные бюрократы пользовались казенными дачами, платя за них шесть рублей в год. А наша семья, я помню, старательно копила деньги, чтобы отдохнуть за городом в летние месяцы. Элита получала дешевые продовольственные наборы, приятные подарочные конверты к праздникам, щедрую материальную помощь. Так что упомянутая пропорция носила номинальный характер, а если пересчитать по-божески, то разрыв между верхним и нижним децилями в период развернутого строительства коммунизма, ей-ей, в «четверку» не укладывался, а выходил в хорошую «десятку». Другое дело, что тогдашняя информационная закрытость не давала возможности обнаружить правду, а этические представления советской верхушки не позволяли ей в открытую кичиться своим богатством и отдыхом на Багамах. Нынешние же выскочки «из грязи в князи», люди, выросшие в иной этике общения, бравируют изобилием и роскошью. Поэтому сегодняшний разрыв виден на просвет, даже без статистики. И еще. В народе надеются на содействие властей или, наоборот, резко критикуют их курс. Мне, многолетнему политконсультанту, ясно, что власти как единой целостности у нас не существует. В ее недрах много людей с разными взглядами на преодоление социального неравенства. Есть чиновники, близкие к социалистическим методам, есть администраторы, симпатизирующие либеральным шагам. Спору нет, практический социализм был чудовищным надувательством, где обитали и бедные, и богатые, где плодилась коррупция, где росли денежные и натуральные привилегии для бюрократов. К старому возврата нет. С бедностью нельзя бороться дедовскими методами, и, вероятно, в скором будущем ученые откроют невиданные доселе способы управления обществом. Александр Любич: – Я, рабочий-пенсионер, живу в Сестрорецке. Дважды в неделю к нам приезжает цистерна с молоком, и в очереди за этим ценным продуктом вспыхивают поистине митинговые страсти. На днях говорю там: «Вот, мол, приглашен на круглый стол в газету». – «А тема какая?» – спрашивают. – «Да богатые и бедные – социальное неравенство». Говорят: «Вы скажите им, что народ точит топоры!» Вот, господа, настрой масс, настрой низов. Почему недоволен народ? Мала пенсия: четыре тысячи рублей – жалкий мизер. Он давит, кроме того, на психику, лишая стариков элементарного самоуважения. Увеличьте пенсию вдвое-втрое, и социальный климат изменится как по мановению волшебной палочки.Пенсионер очень мудро распорядится деньгами. Не пустит деньги на ветер, как многие богачи. Даже подкинет внукам. Люди считают, что необходимо срочно отказаться от плоской шкалы подоходного налога, когда и сверхбогатые, и сверхбедные платят одинаковые 13 процентов налога в казну. Но народ не верит, что правительство сделает это. У олигархов есть каналы своего влияния. А надо, чтобы этой проблемой всерьез занялась верховная власть – в соответствии с постулатами христианской этики.Марио Корти: – Власть, власть… Власть – это мы, народ. А правители – менеджеры, избранные на энный срок. Я убежден, что социальное неравенство в каком-то смысле непреодолимо, а иногда даже играет положительную роль. Нужны, прежде всего, благоприятные условия для социальной мобильности. В России же почему-то упорно пропагандируют неравенство. Элитная квартира! Элитный коттедж! Элитный район! Элитный спирт! У нас в Италии столь грубого подхода не замечено. У нас массовый покупатель – это достаточно мобильные люди, делающие много покупок, хотя бы дешевых, хотя бы в кредит. У итальянцев такой демократический взгляд в крови. В наших средневековых городах жили рядом и аристократы, и предприниматели, и беднота. Жили не ссорясь, так как понимали: на Италию часто нападают враги и гражданам надо держаться вместе. Повелось, что хозяева различных палаццо (дворцов) располагались на первом-втором этажах, а наверху в маленьких тесных квартирках ютился люд попроще и поскромнее. Все встречались на лестнице, на крыльце, во дворе. Обменивались рукопожатиями. Социально-психологические перегородки как бы размывались, рушились – при сохранении «дистанции огромного размера» в имуществе и денежных запасах. Наша знать не зазнавалась, не отторгала себя от родного народа. У нас, кроме того, высшие круги всегда уважали физический, ручной труд. Этих сюжетов почти не встречается в русской классической литературе. За изъятием, пожалуй, произведений Николая Лескова, чьи герои не сидят на месте, а трудятся, делая свое дело. Добавлю: средневековые традиции сохранились в известной мере и в сегодняшнем итальянском быту. Дом воспринимается как общность, как большая семья. Но растут и обособленные кварталы, престижные строения, где группируются лица определенного статуса. Есть и обширные иммигрантские «гнездовья», что напоминает обстановку в Америке и частично в Англии. Я не сомневаюсь, что свой вклад в увеличение социальной мобильности могут внести наши архитекторы. Их зодческие проекты призваны ускорять социальное сближение, сокращать расстояние между людьми. Игорь Травин: – В России процессы, наверное, идут в противоположном направлении. Сочная деталь: недалеко от Смольного раскинулась Таврическая улица. Так вот, там нельзя приобрести квартиру даже человеку при деньгах – если вальяжные аборигены не дадут согласия на сию сделку. Элитное гетто! Рыночные ли это отношения? Что тут преобладает – буржуазность или феодальная спесь? Алексей Шустов: – Отечественное чиновничество однозначно не готово к борьбе с бедностью. В Северной Европе действует скандинавская модель, вытекающая из протестантского мировоззрения и сумевшая сгладить острые углы социального неравенства. Нам тоже пора думать об эффективных механизмах, которые помогут преодолеть это зло. Игорь Травин: – В последнее тридцатилетие на Западе зародилась особая профессия – социальная работа. Ведь должны быть чиновники, контролирующие передачу части национального продукта общественным аутсайдерам, или, как их иногда называют, лузерам (инвалидам, умственно отсталым, алкоголикам). В Петербургском институте социальной политики тоже подготавливают таких управленцев.Марио Корти: – Скандинавская модель, Алексей Владиславович, вряд ли перестоит века. Больших средств на постоянные пособия в Северной Европе нет, и власти мало-помалу пересматривают пенсионное законодательство. Яков Евглевский: – Никакие социал-демократические фантазии коллективистских фразеров не обеспечат хозяйственного подъема. В некоторых крупных государствах проходят обоснованные авторитарно-либеральные экономические «ревизии», бьющие, конечно, по социальному дну. Тэтчер, Рейган, Саркози! Хорошие деньги должны в первую очередь оседать в кошельках добросовестных, старательных, ответственных работников, а не тех, кто, выйдя на улицу с красными флагами, сполошно кричит «ура» свободе, равенству и братству.