Интеллигенция власти и власть интеллигенции
Почему общество и власть не слышат друг друга
Исторический центр Петербурга превратился в огромную строительную площадку: то тут, то там исчезают старые дома и на их месте вырастают новые. Городская власть считает, что это вполне естественный процесс, а городская интеллигенция утверждает, что это варварство.В годы советской власти на долю жителей Петрограда–Ленинграда выпали тягчайшие испытания. Но сам город почти не пострадал. Даже после страшных блокадных бомбежек и обстрелов все было отстроено и реставрировано, включая ансамбли пригородов. Своим счастьем петербургская архитектура была обязана потере столичного статуса. В отличие от Москвы, здесь не взрывали дома, кварталы и целые улицы и не расставляли в историческом центре здания-сундуки в стиле «репрессанса».Даже страшно себе представить, что было бы, если бы в 1918-м столица осталась на невских берегах. Вполне вероятно, на месте Исаакиевского собора возник бы плавательный бассейн, как это было с московским храмом Христа Спасителя. Невский проспект расширился бы до Итальянской, Жуковского и 2-й Советской улиц. А на Дворцовой площади, скорей всего, появился бы мавзолей с нетленным телом – ведь еще после Февральской революции ее павших героев, по решению Совета рабочих депутатов, собирались похоронить прямо под окнами Зимнего. Тогда Шаляпин и Горький сумели уговорить Керенского, и кладбище было перенесено на Марсово поле, но кто бы после смерти «вождя мирового пролетариата» смог уговорить Сталина?Конечно, все это лишь догадки. Но вот реальный факт: «…в 1920 году архитектурная мастерская Совкомхоза представила проект «упорядочения» центра Петрограда, по которому должно было быть перестроено Адмиралтейство, создан Дворец Труда позади Биржи, а также новые здания на Малой Неве».Ленинград уцелел как мировой градостроительный шедевр. Полсотни квадратных километров, застроенные по обоим берегам Невы выдающимися и вполне рядовыми европейскими и отечественными зодчими XVIII, XIX и начала ХХ веков, остались почти в полной неприкосновенности. А это значит, что уцелели почти все скромные особнячки и даже самые заурядные доходные дома, не говоря уж о шедеврах. Случай уникальный не только для России, но и для всего мира. Не случайно ЮНЕСКО внесла старый Петербург в списки Всемирного наследия.…Нынешнее нашествие нуворишей, которому подвергается сейчас исторический центр Петербурга, уже не первое в истории города.В последние десятилетия XIX века в связи с бурным экономическим ростом страны резко выросло и население столицы: в 1853 году оно составляло 523 тысячи человек, а в 1897-м – уже 1 миллион 265 тысяч. Одновременно как на дрожжах увеличивалось число новых богатых: заводчиков, хозяев крупных торговых фирм, банкиров, управляющих – как теперь сказали бы, топ-менеджеров – больших компаний. Неудивительно, что в те годы Петербург охватила строительная лихорадка: если в конце 1880-х каждый год в городе появлялось в среднем 500 новых домов, то в том же 1897-м – свыше тысячи. Само собой, тогдашние «новые русские» тоже мало задумывались о принципах традиционного петербургского зодчества, а потому принялись активно уродовать город, кто во что горазд. В ходе беспорядочной застройки рядом с шедеврами великих мастеров начали подниматься строения так называемого «венского барокко», псевдорусского «петушиного стиля», самой причудливой эклектики и, как позже писал Николай Анциферов, буквально заполонили некоторые районы «…столпотворением вавилонским всех стилей, лишенных своей души».В определенной степени эту вакханалию варварства удалось остановить после энергичных выступлений деятелей столичной культуры, прежде всего Александра Бенуа и других «мирискусников», чье возмущение нашло широкий отклик среди петербуржцев.Уже в 1908–1910 годах, когда городская Дума обсуждала вопросы развития Петербурга – в частности, прокладки проспектов Николая Второго на месте предназначаемого к засыпке Крюкова канала и Романовского, который должен был дублировать Невский, – основным экспертом выступала Академия художеств. В своих рекомендациях академия неизменно подчеркивала, что все преобразования должны проводиться при обязательном сохранении архитектурных достопримечательностей. В связи с начавшейся вскоре Первой мировой войной крупные проекты так и остались на бумаге, но примечательно: мнения академиков в них были учтены.Другими словами, в значительной степени исторический облик северной столицы помогла отстоять интеллигенция. В частности, не в последнюю очередь именно благодаря ее усилиям массовая застройка была перенесена на одну из тогдашних окраин города, и Петербургская (ныне Петроградская) сторона превратилась в центр российского архитектурного модерна.А вот у современной интеллигенции ничего не получается. Власть ее не слышит.…На одной из центральных магистралей Петербурга нынешней осенью красовался рекламный билборд, на котором симпатичная женщина бальзаковского возраста и мальчик-подросток, стоя на фоне Зимнего дворца, напряженно всматривались куда-то в сторону Миллионной улицы. Надпись на плакате гласила: «Сохраним красоту города для наших детей!», внизу шла подпись: «Правительство Санкт-Петербурга».Тех, кто недоволен градостроительной политикой петербургских властей, эта картинка наверняка возмутила своим цинизмом. Однако, никакого цинизма тут нет. Просто у городских властей свое представление о красоте. Если коротко, сводится оно к следующему:1) город – живой организм, а не музейный экспонат, тем более когда речь идет о пятимиллионном мегаполисе;2) исчезающие здания, за редчайшими исключениями, – это постройки позапрошлого и даже позапозапрошлого веков, с деревянными перекрытиями и несущими стенами, которые давным-давно отслужили свое; в отдельных случаях в такой рухляди можно восстановить только фасад;3) в центре города, как и в европейских столицах, – самые дорогие квадратные метры, то есть для богатых, которые готовы платить лишь за жилье, отвечающее самым современным требованиям;4) если не предоставить богатым возможность жить так, как они желают, крупный бизнес обойдет нас стороной, а значит, городской бюджет не получит наполнения, необходимого для развития Петербурга. Короче говоря, красота имеет вполне прагматический смысл.И вот тут начинается самое интересное. По сути, значительная часть петербургской интеллигенции протестует не против такого прагматизма, а против методов, которыми он претворяется в жизнь. Ей категорически не нравится, что:1) целый ряд зданий на основании далеко не объективных экспертиз объявляются вдруг аварийными и идут под снос, а жильцы в добровольно-принудительном порядке выселяются в более дешевые квартиры и к тому же без должной компенсации;2) новые дома, возводимые на месте старых, не отвечают традиционным принципам петербургской архитектуры;3) многие исторически значимые объекты зачастую реставрируются только на бумаге, а фактически лишь ремонтируются, после чего с фасадов пропадает большая часть декора;4) несмотря на все заверения и распоряжения, продолжается уплотнительная застройка, и в центре города исчезают даже те немногие скверы и детские площадки, которые были;5) деньги становятся высшей ценностью.Другими словами, не только власть не слышит интеллигенцию, но интеллигенция тоже не слышит власть.Об отчуждении, а тем более противостоянии говорить пока не приходится, но симптом недопонимания и настороженности в отношении друг друга, по-моему, ощущается уже вполне явно.Тем более во взаимных чувствах с обеих сторон явственно проглядывает обида.Власти справедливо полагают, что, приняв нищий, обшарпанный город с разбитыми дорогами и падающими на головы прохожим балконами, сумели в считаные годы превратить его в процветающий мегаполис, где уже осуществлен ряд крупных строительных проектов, появились новые магистрали, неуклонно растет качество жизни горожан. И вот теперь, когда все вокруг буквально преобразилось, появляются люди, которые, не желая замечать благотворных перемен, готовы критиковать каждый шаг петербургского правительства – от реконструкции отдельных зданий до катка на Дворцовой площади.Интеллигенция, со своей стороны, обижена тем, что аргументированная, как ей кажется, критика, касающаяся крупных градостроительных проблем или даже частностей, игнорируется чиновниками. Интеллигенция вновь почувствовала себя отодвинутой от какого-либо участия в решении важных дел и недовольна тем, что ее мнение не требуется начальству. Все это опасные симптомы. Мы помним, к чему уже не раз приходила Россия, когда власть впадала в уверенность, что сама все прекрасно знает и может, а интеллигенция, напротив, проникалась убеждением, будто только ей открыт весь смысл стоящих перед обществом задач, и обе они не умели вовремя услышать друг друга. А ведь всякий раз начиналось с малого – с крохотной трещинки, которую не сразу и разглядишь…