Екатерина Довлатова: «Подписывать книги папы мне неловко»
Дочь известного писателя сожалеет, что ей досталось то, что предназначено ее отцу
Судьба писателя Сергея Довлатова, ныне признанного классика русской литературы, сложилась трагично. Набор первой книги в издательстве «Ээсти Раамат» в Таллине был остановлен по указанию КГБ. В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Нью-Йорк. За двенадцать лет эмиграции издал двенадцать книг в США и Европе. В СССР Довлатова знали лишь по самиздату и авторской передаче на радио «Свобода». И только после кончины писателя стали выходить его книги на родине.Несколько лет не удавалось получить разрешение на установку мемориальной доски на доме, где он жил. Ее открытие 3 сентября на улице Рубинштейна, 23, закрепило официальное признание в России писателя Сергея Довлатова. – Екатерина, после кончины отца вы автоматически оказались публичной фигурой...– Человеку, выросшему в относительной анонимности, с этим не так легко смириться. Головой все понимаешь, а прочувствовать сложно. После того как папы не стало, пришлось стать публичным человеком, давать интервью, подписывать отцовские книги, что мне неловко делать. Грустно то, что все, предназначенное отцу, получаем мы с мамой. Меня узнают по фамилии и говорят что-то приятное. Это отражение отношения к отцу и вызывает чувство гордости и ответственности. Открытие мемориальной доски на доме, где мы жили, стало для меня личным, семейным моментом. А официальная часть, ажиотаж прессы и присутствие высокопоставленных лиц лишь подтверждало, что писатель Сергей Довлатов уже не принадлежит только семье.– Кстати, советовались ли с вами в процессе создания проекта мемориальной доски на улице Рубинштейна в Петербурге? И кто был инициатором ее создания?– Идея об установке мемориальной доски возникла стихийно среди поклонников творчества Довлатова. Верным последователем этой идеи был Иван Плюснин, глава Владимирского муниципального округа. Он начал «хождение по инстанциям» еще шесть лет назад, при предыдущем губернаторе. Занимались этим журнал «Звезда», компания «Росбалт». С прошлого года активное участие принимали сотрудники Пятого канала телевидения. В интервью с губернатором Ма-твиенко они напрямую спросили о том, когда этот вопрос решится. Еще Дмитрий Попов – жилец дома № 23 и поклонник творчества отца – приложил усилия к тому, чтобы это состоялось. А сам проект доски был принят совместно с Иваном Плюсниным, скульптором Алексеем Архиповым, Еленой Довлатовой, моей мамой, и мной. Обсуждались разные варианты, но мы пришли к мнению, что автошарж Довлатова наиболее правильный.– На церемонии открытия шел дождь, на ворота вскарабкались любопытные, перед выступлением губернатора сломался микрофон, а как только к нему подошла Елена Довлатова, заработал. Во всем чувствовался какой-то привкус абсурдности, который тонко подмечал Довлатов в своих рассказах...– Привкус абсурдности присутствовал не только на самом мероприятии, но все дни, что мы провели в Питере. Например, вскоре после того, как мы прилетели, еще в машине по пути из аэропорта мне позвонили с телевидения: «Катерина! Мы готовим передачу о вашем отце, Сергее Донатовиче. Простите, ради бога, ничего, что я обращаюсь к вам без отчества? К сожалению, я его не знаю». – Улица Рубинштейна заметно изменилась с тех пор, как вы иммигрировали из Петербурга в Нью-Йорк?– Изменилась, и довольно сильно. Похоже, она стала самой ресторанной в Питере. Но главные ориентиры все-таки на месте. Малый драмтеатр, Толстовский дом, оба дома, где мы жили, и булочная, которую я помню с детства. (В доме № 23 Довлатовы проживали в коммунальной квартире до 1975 года, в дом напротив переехали за два года до отъезда, где в результате обмена получили отдельную 2-комнатную квартиру. – Прим. ред.)– Вы были в вашей старой коммунальной квартире, видели вашу комнату? – Я была в той квартире лет десять тому назад. У нас было несколько комнат, но все имеют в виду большую комнату – 36 квадратных метров. В 1998 году там был склад всякой всячины – от сломанных детских колясок до собраний научной фантастики. Как мне сообщили, за последние годы мало что изменилось. Когда я жила там ребенком, мне наша квартира казалась огромной. В ней было здорово играть с соседскими детьми. Мне вообще очень нравится дом, в котором мы жили. Даже сейчас, с оборванными балконами и зияющей дырой вместо часов, это здание остается красивым и величественным. Мне было приятно услышать от Валентины Матвиенко, что фасад нашего дома скоро отремонтируют. Я с огромным удовольствием приеду полюбоваться.– Планируется ли там музей?– Выкупать такую гигантскую квартиру (более 200 квадратных метров), ремонтировать и поддерживать такое некоммерческое дело, как музей, боюсь, будет нам не по силам. – Считаете ли вы, что именно на улице Рубинштейна сложилась литературная судьба Довлатова?– Я не могу так сказать. Помимо Рубинштейна Довлатов долго жил на 108-й авеню, в Нью-Йорке, которая ярко описана в «Иностранке».– В сборнике «Чемодан» Сергей Довлатов пишет о своей маленькой Кате очень милые строчки, сравнивая ее с кактусом: «Наша маленькая дочка вроде этого цветочка. Непременно уколю даже тех, кого люблю». И даже обозначает детское неудовольствие девочки Кати, что у папы нет красивой машины и прочего достатка. Дети все немножко обезьянки. Но все-таки, Екатерина, может, припомните, когда вы эмигрировали, было ли у вас ощущение, что папа не такой, как все, немножко неудачник по американским меркам? – В детстве я понимала, что папа очень большой мужчина. Значительно выше отцов всех моих друзей. Также понимала, что папа писатель, это слово было чуть ли не из первых, которое я знала. Той желанной атрибутики «настоящего» писателя, о которой мечтал отец – машина, загородный дом и так далее, – у нас не было, если не считать подержанную машину и надстроенный домик-вагон, снятый с колес, которые были приобретены незадолго до его смерти. Мы в первую очередь были иммигрантами, чего не понять, если сам через это не прошел. И мне казалось, что мы, иммигрантские дети, были не такие, как все, поэтому старались быстрее стать американцами. Конечно, было заметно, что наша семья отличалась от других иммигрантских хотя бы тем, что у нас много книг и мы не стремились стать собственниками. Но во многом моя жизнь мало чем отличалась от жизни других детей. В Америке совершенно естественно для детей подрабатывать после школы, что я и делала. И карманные деньги у меня были. Конечно, мне нравилось то, что пишет папа. К тому времени, как я повзрослела, папа уже был довольно известен среди русских американцев и в некоторой степени в англоязычной литературной среде. Его многократно публиковали в журнале The New Yorker и даже в журнале TV Guide, который читали более четырех миллионов домохозяек. Я стала гордиться своим отцом. Папа, как мне кажется, добился того, чего хотел больше всего. Он плотно вошел в русскую литературу XX века, как говорят многие, стал русским классиком. – Екатерина, расскажите, пожалуйста, о деятельности Фонда Довлатова. – Фонд в основном занимается всем, что связано с литературным наследием отца, он некоммерческий, и нас сильно поддерживает фирма Access Industries. Мы выпустили сборник журналистики американского периода Довлатова «Речь без повода, или Колонки редактора» в прошлом году совместно с издательством «Махаон». И создали спектакль с театром «Практика» к 65-летию отца. В нем принимали участие известные актеры и деятели культуры и звучали только тексты Довлатова. Опять же с «Махаоном» мы хотим выпустить очень красивое и расширенное издание альбома фотографий Марианны Волковой с текстами Довлатова. Также мы разрабатываем идею документального фильма о Довлатове. Несмотря на то что фильмов о нем уже несколько, есть ощущение, что они «подогнаны под идею» создателя. Намеренно упрощается образ сложного и скрытого человека. Хочется если не ответить на вопросы, то хотя бы их задать. Пока что сталкиваюсь с тем, что это очень непросто.